Их было так много — людей, с большинством из которых мне так и не довелось и никогда не доведется встретиться, которые оказывали нам поддержку, оставаясь при этом в тени, и все только потому, что разделяли нашу мечту… Перечислить их всех действительно невозможно, но это не значит, что они не заслуживают доброй памяти. И по мере того, как с каждым толчком колес я все ближе подъезжал к дому, я вспоминал о них, и эта память навсегда останется в самом сокровенном уголке моей души. И пока я буду жить, им всегда там найдется место.
Однажды в нашем ванкуверском оффисе раздался телефонный звонок. Звонила женщина, у которой, по ее словам, возникла проблема. Дело касалось ее сына. Он хотел кресло-каталку.
«Понятно, а чем он страдает?»
«Вообще-то ничем, — ответила она. — Но он видел, как Рик едет в своем кресле, и вот теперь хочет, чтобы и у него было такое же…»
По пути через Канаду мне попадались молодые ребята и взрослые на костылях — они улыбались мне, приветственно махали мне ими и жестами показывали на свои ноги. Этим они хотели сказать мне, что они тоже инвалиды, что они не стыдятся окружающих из-за своего недуга и что не намерены отступать перед своими невзгодами.
В Ванкувере один двадцатипятилетний парень по имени Келли Гордон — человек вполне физически здоровый, он работал диск-жокеем в Эдмонтоне — стал победителем в марафоне на креслах-каталках. Тренировался он в компании со своим другом-инвалидом, а затем и сам решил выйти на дистанцию и попробовать себя в этом виде спорта. Он был буквально зачарован атлетическими возможностями кресельных гонок. И он совершенно сознательно стал спортсменом-колясочником и тренировался с не меньшим усердием, чем любой спортсмен из числа тех, кто занимается обычными видами спорта.
«Моя цель, — заявил Келли, — заключается в том, чтобы в спортивных магазинах рядом с гоночными велосипедами стояли и гоночные коляски».
И где бы мы ни оказывались, повсюду ощущались подобные настроения, и это не было каким-то временным бумом. Сознание людей менялось, и это новое отношение к инвалидам начинало пускать корни. Война еще не была закончена, но нашу битву мы явно выигрывали.
И вот 22 мая 1987 года мы пересекли мост Порт-Манн и въехали в Ванкувер.
Как мне описать те чувства, которые волной нахлынули на меня в эти минуты?
И до чего же здорово было штурмовать последний подъем в Порт-Кокитлэм в окружении почетного эскорта из моих друзей — инвалидов-колясочников — а подъем этот ничем не уступал всем тем, что встречались до этого на нашем пути, — и слышать возгласы рона Майнора, которыми он подбадривал меня, так же как и я сам подгонял себя много месяцев назад на склонах гор Сискью: «Давай! Давай! Давай!..»
Тысячи и тысячи людей образовали живые цепочки по обеим сторонам улиц — от самых пригородов и до Национальной Тихоокеанской выставки — нашей последней остановки перед стадионом Британской Колумбии. А что уж говорить о той минуте, когда я чуть было не расплакался, когда впервые услышал потрясающе красивую мелодию новой песни, посвященной нашему турне, — «Мечта никогда не умирает»!
А чувство, которое охватило меня, когда я перевалил через вершину холма и передо мной открылся вид на Хастингс-стрит и на панораму всего города — картина, о которой я так мучительно мечтал! Сколько раз мне предлагали прервать турне и вернуться сюда на денек-другой, но я из принципа каждый раз отказывался. Все наше путешествие стоило одних этих минут… до того здорово было въезжать в центр города сквозь толпы людей, среди которых кого только не было. Народ высыпал отовсюду — из оффисов деловых компаний, из пабов, а те, кто не мог оставить свое рабочее место, свешивались из окон и приветствовали меня возгласами… Автомобили гудели, завывали сирены.
Наконец мы миновали последний поворот и покатили по Кэмби-стрит в Окридж: по пути я пытался пожать множество протянувшихся ко мне рук, а в какой-то момент, когда мы проезжали мимо группы пациентов и врачей из госпиталя Дж. Ф. Стронга, у меня на глаза навернулись слезы, — ведь именно там я сражался со своим недугом, работал над собой и заставил-таки его отступить. И подумать только, какой мне после всего этого пришлось одолеть путь и сколько всего на мою долю выпало… Возможно, мне еще предстоит однажды все это хорошенько взвесить и обдумать. Но только не в эти минуты. Мои эмоции были на пределе.
И вот наконец самый последний поворот — и мы в Окридже; я вкатываю каталку на трибуну и разрываю грудью ленточку, на которой написано, что я наконец-то у себя дома и все позади. Оглядываюсь вокруг и вижу здесь же всю мою команду — Дона, Майка, Рико и Нэнси, а также Саймона и Деррика. И конечно же, Аманду. Аманда! Она со мною отныне и навсегда.
Итак, цель достигнута. И добились мы этого совместными усилиями. Мы — стоящие на этой сцене. Равно как и те, кто временно входил в состав нашего экипажа и сумел вложить так много сил в наше общее дело. И конечно же, это относится к Тиму, который сидел за рулем нашего домика на колесах на последнем перегоне, и к Ли, который ехал вместе с ним, а иногда выскакивал на дорогу, чтобы сделать снимок, как он, бывало, частенько делал и раньше. Мы достигли поставленной цели, и еще мы сдержали обещание.
Ведь мы говорили, что отправимся в путь и придем к финишу вместе, и остались верны своему слову.
И тут случилось нечто такое… и причиной тому был совершенно посторонний человек, когда вся история турне «Человек в движении» предстала в таком простом и правдивом виде, что лучше не скажешь.
Восемнадцатилетняя Керрис Хастон — два года назад она серьезно пострадала в автомобильной аварии — отвела в сторону чью-то руку (кто-то пытался ей помочь) и с явными усилиями медленно подошла к микрофону.
Голос у нее прерывался. Она явно нервничала. Но тем не менее она обратилась ко мне и в очередной раз доказала своими словами, что мои усилия были не напрасны.
«Год назад я была прикована к инвалидному креслу. Вы научили меня, как добиться невозможного. Вы вселили в меня стремление достичь всего, на что я способна в этой жизни. И я благодарю вас за то, что вы дали мне возможность разделить вашу мечту».
Затем она отошла от микрофона и села на свое кресло. Я подошел к микрофону и поблагодарил всех присутствующих. И еще я заставил Дона подойти ко мне и хорошенько меня ущипнуть — хотел убедиться, что все это не сон.
На другой день на стадионе Британской Колумбии 50 тысяч человек собрались отпраздновать мое возвращение домой; там было множество музыкантов и танцоров, среди которых также встречались инвалиды. Там же была и моя почетная гвардия — лучшие спортсмены-колясочники Канады, — и я был несказанно горд, что мог разделить эти минуты с ними, ибо наши судьбы были нераздельно связаны. Они больше, чем кто-либо другой, понимали истинную цель моего турне. Потом там состоялся парад представителей различных народностей Канады, за которым наблюдали сотни инвалидов; им были отведены места для почетных гостей в переднем ряду. Там были и Дэвид Фостер с Джоном Парром: они исполнили песню, которая стала нашим гимном. Мы совершили почетный круг по стадиону, приветствуя всех на нем собравшихся, — мы как могли пытались показать им, что все это для нас значило.
Затем выступил премьер-министр. Он подтвердил, что правительство выполнило свое обязательство выплатить нам дотацию, равную по сумме добровольным пожертвованиям жителей провинции. Он также объявил о дополнительном ассигновании одного миллиона долларов на модернизацию центра лечения спинальных больных при госпитале Шонесси, а также о создании консультативного совета при кабинете премьер-министра, что позволит инвалидам иметь непосредственный доступ к правительству. И как я ни хотел избежать упоминания в такой день о нашем Фонде Наследия — ведь мы праздновали возвращение домой в компании своих друзей, — премьер-министр не мог удержаться, чтобы не объявить последние сведения: по его данным, на счет Фонда поступило 18 миллионов долларов, это не считая ответной дотации правительства провинции Альберта на сумму 2 миллиона 450 тысяч долларов.
