Для нас слова «возвращение домой» имели несколько значений: вернуться в Британскую Колумбию, «домой» был и Уильямс-Лейк, и Ванкувер, где началось наше путешествие. Но я с точностью до мгновения могу определить, когда оно, это возвращение, состоялось.
«Здравствуй, сын, — сказала моя мать, сжимая меня в объятиях. — Добро пожаловать домой». Лучше нее сказать это никто не мог.
Вообще-то остановка на границе продолжалась совсем недолго. Мы выехали на Йеллоухэд-хайвен («желтоглавое шоссе» — и тут не обошлось без этого цвета), миновали большой транспарант, отмечавший границу провинции, затем поднялись на трибуну у обочины дороги и выслушали приветственные напутствия, с которыми представители комитета «Человек в движении» провинции Альберта обратились к своим коллегам из Британской Колумбии. И вот наступил черед для официального приветственного слова, с которым должен был выступить премьер-министр провинции Билл Вандер Залм. Тут я, что называется, навострил уши. От того, что он скажет, зависело очень многое.
Мы знали, что правительство провинции намеревалось внести значительный взнос в Фонд Наследия. Мы также знали, что взносы жителей провинции Британская Колумбия также составят впечатляющую сумму. Вопрос заключался в том, назовет ли премьер какую-то конкретную сумму, поступит ли он так же, как это сделали в Альберте, при том условии, что его правительство будет оказывать частичную поддержку другим аналогичным проектам, проходившим в это время в провинции, или отложит все прочие дела, установит взнос правительства в размере общественных пожертвований от граждан Британской Колумбии и целиком передаст его в Фонд Наследия.
Этот вопрос тянул больше чем на миллион долларов, и в итоге мы получили от него тот ответ, который больше всего хотели услышать. Правительство Британской Колумбии не уступит своим гражданам ни на доллар начиная с этой минуты и до самого окончания турне — при этом премьер выразил надежду, что подобное обещание будет стоить ему нескольких миллионов долларов. Как потом выяснилось, оно обошлось ему в 5 миллионов 450 тысяч долларов.
И вот наконец-то мы покатили по знакомым дорогам. Я знал, что меня ожидает за каждым новым поворотом, и не потому, что приходилось совершать предварительное обследование маршрута, высылать кого-нибудь из ребят на разведку или изучать карту. Просто я сотни раз ездил по этим дорогам. По пути то и дело встречались друзья — они сигналили мне клаксонами или выходили из машин, чтобы поприветствовать меня. Я был на своей территории. Вы просто не можете себе представить, насколько мне от этого было легче.
Журналистов в особенности интересовал участок дороги в районе Уильямс-Лейк, тот самый, где я попал в аварию. Уж не проехал ли я его? Нет, это место находилось в 35 милях к западу. Вспоминал ли я о нем, когда мы пересекали эту местность? Нет, не вспоминал. Задумывался ли я хоть раз о том, как могла сложиться моя жизнь, не случись этого несчастья? Да, задумывался, но вовсе не так, как они это себе представляли.
Я много раз проезжал по этой дороге, когда отправлялся на охоту или на рыбалку или когда возвращался домой на каникулы. Возможно, я и обратил внимание на это место, но особых чувств при этом на меня не нахлынуло. Может быть, это трудно понять, но это сущая правда.
Несчастье, когда оно случилось со мной, действительно явилось сильным ударом. Мне было всего пятнадцать лет, и мне предстояло провести всю оставшуюся жизнь прикованным к инвалидной коляске. С тех пор я пребывал в состоянии непрерывной борьбы, потребовались огромные физические и эмоциональные усилия, чтобы приспособиться к новой ситуации, превозмочь немало страданий. Но если бы мне сейчас предоставилась возможность начать все сначала и снова оказаться в кузове того грузовичка, в котором мы ехали с Доном, когда возвращались автостопом домой с рыбалки, да так, чтобы все обошлось без аварии; если бы я смог заново прожить свою жизнь начиная с этой точки отсчета, я бы на это не согласился.
Да, мне пришлось нелегко. Но если взглянуть на все это в плане становления личности, того опыта, который мне удалось приобрести в жизни, мне представляется, что благодаря этому несчастью я стал намного богаче духовно, сильнее. Думаю, что окрепнуть духом меня заставила необходимость постоянно проявлять характер. А ведь в этом-то и заключается вся суть жизни. И сейчас, с легкостью толкая колеса на этом шоссе и приближаясь к Уильямс-Лейку, я мысленным взором окидывал все те места, где нам довелось побывать, вспоминал, что нам удалось совершить, а что лишь осталось в мечтах. И я знал, что все это я ни за что не променяю на возможность пользоваться ногами.
Конечно же, я бы предпочел обладать и тем и другим. Мне и по сей день снятся сны, будто я бегу, иногда в скобах, а иной раз просто на своих двоих. Вероятно, я их буду видеть до конца жизни. Но все равно ни на какую сделку я бы не пошел.
Чтобы добраться в Уильямс-Лейк из Куэснела, приходится миновать ответвление дороги на Блю-Лейк (Голубое озеро), где находился дом моей бабушки. Как по-вашему, мог я вот так взять и проехать мимо? Ясное дело, не мог. Когда я был ребенком, то частенько оставался там поиграть. А после аварии этот дом стал моим убежищем. Вам нужно самим взглянуть на это место, чтобы убедиться, до чего же там красиво. А какой там чистый и свежий воздух! Я должен был показать все это Аманде. Вот мы и решили смыться туда на ночевку. Мы — это Аманда, Дон, Рико, Майк и я.
А на следующее утро мы въехали в Уильямс-Лейк.
Слов нет, чтобы все это описать: кругом — целое море из желтых лент и воздушных шаров, а народу столько, словно все жители Уильямс-Лейка — мужчины, женщины и дети — вышли на улицы, столпились на «Стампиде» — стадионе для состязания ковбоев, где должна была состояться официальная церемония, — или набились в спортивный зал местной школы, где нас ждал официальный банкет. Уильямс-Лейк приветствовал не одного местного паренька, который возвращался домой, а сразу двоих. Этот день был для Дона таким же знаменательным, как и для меня. Все эти два года он, словно тень, сопровождал меня в пути и, будучи скромным от природы, старался все время оставаться незаметным. Я знаю, что временами ему хотелось расстаться с нами, равно как и то, что только благодаря своей верности ко мне он сумел преодолеть эти периоды отчуждения. Но так или иначе, для него этот день тоже был возвращением домой, где его ждали друзья и заслуженные слова признательности. Я искренне радовался за него и гордился тем, что он мой друг.
Мы сделали остановку на один день, чтобы передохнуть в доме на Пиджн-стрит, битком набитом родственниками и старыми друзьями, потом провели еще один день на Голубом озере с членами моей семьи и в компании Тима и Ли, которые встретили нас на границе провинции и были с нами весь остаток пути. Отчуждение между мной и Тимом таяло на глазах. Теперь я знал, что сдержал данное ему слово: раз мы это дело затеяли вместе, то вместе его и закончим. И от этой мысли мне стало легче на душе.
Где бы мы ни оказались, повсюду нас окружали толпы народа, а деньги стекались к нам ручьем. Единственное, что меня теперь беспокоило, — лишь бы не случилось никаких неприятностей на оставшемся отрезке пути. Искушение поставить окончательную точку давало себя знать, но и турне диктовало свои условия.
«Только не расслабляться, — твердил я членам моей команды. — Главное сейчас — избегать досадных ошибок. Нельзя упускать из виду ни малейших деталей. Никаких «авось пронесет». Мы так близки к цели. Так давайте же постараемся ничего не испортить».
Каждый день мы встречали какого-нибудь инвалида на коляске, который либо сумел победить свой недуг, либо, будь то мужчина или женщина, изо всех сил к этому стремился. Нам встретился инвалид-колясочник, который вел хозяйство на собственной ферме. Парикмахеры, борцы, танцовщицы стриптиза, религиозные деятели, пловцы, музыканты рок-групп, учащиеся школ — все без исключения демонстрировали нам свое участие.
