Сильвестр взял бумаги. Открыл первый лист. Большими буквами было напечатано: «Вчера я услышал историю настолько печальную, что, возможно, поэтому и наступила осень».
Начало второго листа: «Так не может долго продолжаться в жизни существа, которое никогда не встанет вровень с другими – с теми, кто его вроде бы и принимает, и привечает».
Начало третьего: «Он оттолкнулся от берега башмачками с загнутыми носами и изящными бантами, погрузил голову под воду и… его парик поплыл к центру пруда».
Начало четвертого: «Подчиняться вдохновению – очень рискованно. Но мы обязаны экспериментировать с нашими душами – иначе какие же мы артисты?»
На этом цитирование речи Сильвестра заканчивалось. И дальше мелким шрифтом шло описание чувств господина Ганеля. Долгая, богатая история его чувств на протяжении службы у Сильвестра. Союз режиссера и актера. Подготовка интермедии, которая так и осталась невоплощенной. Разговоры в этом кабинете.
Андреев был ошеломлен.
– Знаешь, Ганель, – сказал он, – что написано на воротах Дантова ада?
– Не бывал, – без улыбки отшутился карлик, неотрывно глядя на Сильвестра.
– Там написано: «И меня создала вечная любовь».
– Почему вы это?
– Для тебя ведь это был ад.
– Какая же любовь без ада? – улыбнулся карлик. – И вы ведь тоже создали его для меня не без любви.
Андреев крикнул:
– Света!
Сцилла Харибдовна вбежала в ту же секунду – изнывая от ревности, она подслушивала под дверью.
– Света, принеси нам, пожалуйста, шампанское и два бокала.
Грустная секретарша ушла выполнять поручение.
– Ганель, я должен тебе сказать. В свою новую театральную жизнь я не возьму никого из прошлого.
– Сильвестр Андреевич, я это знаю.
– Ах да!
– Вы все время забываете, – улыбнулся Ганель. – Обидно даже.
Светлана вошла. На подносе – шампанское и три бокала. И Сильвестр, и господин Ганель почувствовали себя неловко.
– Света, садись сюда, – показал Сильвестр на свободное кресло. – Ну, друзья мои… – Андреев открыл бутылку, она весело чпокнула, и шампанское заискрилось, и облило режиссеру пальцы, и побежало вниз – от горлышка к подносу. Светлана подставила свой бокал, потом еще два. – Друзья мои, с вас тост.
Светлана и господин Ганель смотрели друг на друга, смотрели на Сильвестра, и слова не шли к ним на помощь.
– Ну что, без тоста? – видя их смущение, спросил Сильвестр. – Главное ведь чокнуться.
В тишине раздался звон бокалов.
Позови карлика, он всех прогонит зеленой туфлей
Наташа набрала sms. Отправила Александру: «Завтра в одиннадцать панихида в театре. Ты же знаешь? А потом?»
«В два отпевание в церкви», – ответил он.
«Ты пойдешь?»
«Конечно. А ты?»
«Тоже».
«У тебя есть платок?»
«И не один. А какой нужен?»
«Тебе все идут. Бери любой. Только потемнее».
«Я не о том, как я буду выглядеть!»
«Ну тогда я об этом… До завтра тогда, Наташа». ☺
И, немного подумав, она спешно отправила: ☹
В этих sms заключалась такая огромность надежды, что Саша позволил своей мысли лишь слегка прикоснуться к ним. Он положил мобильный под подушку. Вдруг подумал, что за эти странные, страшные и счастливые месяцы так и не сменил звук будильника. Мобильный нахально кукарекал каждое утро. Саша решил, что если он сменит мелодию прямо сейчас, это станет обозначением черты, которая разделила его жизнь – до Сергея и после него. Через минуту петух был уничтожен.
Александр изумился величавому спокойствию, которое установилось в нем после такого ничтожного действия. Он лежал на кровати. Протекло полчаса.
Покой.
Поднялся с кровати. Вставал он с огромным трудом, словно тело стало в несколько раз тяжелее. Сел за стол. У него не было более действенного способа преодоления горя – только писать. Он взял ручку. Она показалась ему непривычно тяжелой.
Вдруг услышал свист. Обернулся. На кровати лежал Сергей, изящно подперев голову красивой рукой. Он повернул к Саше голову и, небрежно кокетничая, произнес:
– Слушай, как странно, что ты поверил! Я что, похож на человека, который вот так исчезнет?
Александр почувствовал, как улыбка – медленно – начинает согревать его лицо. Сергей положил голову на ладонь.
– Слушай, Саша, мой костюм так и не готов, я ведь знал, что они не успеют к премьере. Я же просил, я даже умолял – туфли должны быть не темно-коричневые, а повеселее, зеленые например, а они сразу такого мрака на мою обувь нагнали! И что в итоге? Они не успели мне даже сшить костюм, даже по своему убогому вкусу.
Сергей вздохнул, пробормотал: «Ну ладно, ерунда» – и стал осматривать потолок.
– Боже ты мой, сколько у тебя пауков… Позови карлика, он их прогонит зеленой туфлей, они страшно боятся туфель, которых мне так и не сшили… – Сергей покачал головой и снова повернулся к Саше. – Мне как-то приснилось, что мы с тобой хороним капустные головы. Страшный сон. Ты был такой деловой, практичный, – Сергей улыбнулся. – Я проснулся и почувствовал, что у меня рот забит землей.
Будильник кукарекнул.
– Ну как ты мог поверить! Что такое случилось со мной! Ты что! Ты так быстро меня забыл?
Будильник кукарекнул.
Вдруг Сергей закашлялся, лицо его посинело, взгляд стал беспомощным, движения – резкими. Глаза покрылись красными прожилками. Повернувшись к Саше лицом, он стал указывать большим пальцем на свою спину – ударь, ударь! Александр подбежал к нему, поднял руку, ударил, услышал всплеск и увидел, как у Сергея изо рта вылетел небольшой черный ком. Земля. Саша раздавил его тапком. Тщательно растер по полу. Почувствовал, что дышит все чаще и чаще. Что сердце бьется лихорадочно. Сергей поблагодарил его внезапно потемневшим взглядом. И сказал:
– Мне так больно!
И почему-то показал на свое горло.
Будильник кукарекнул. Сергей вдруг захохотал:
– Ты посмотри, что у тебя на стене! Это же я!
Александр посмотрел на стену. Обои, картины. Больше ничего.
– Бог ты мой, – хохотал Сергей, – там, вот там, на стене – там же я!
Будильник кукарекал.
– Как же ты не видишь? – Сергей начинал раздражаться. – Там, на стене – я, я, я, я, я, я!
Сергей уже кричал, все громче и громче, и кукареканье становилось все мощнее, и звуковые волны обжигали: «Я, я, я, я, я, я…»
Александр открыл глаза. Вытер пот со лба. Тишина оглушила его. Он лежал на кровати.
Стена пуста. Комната тоже. Тяжесть, сковавшая его, постепенно отступала. Дыхание успокаивалось. Сердце билось все тише.
Саша облизал сухие губы.
Долго сидел на кровати.
Подошел к столу – робко. Хотел что-то записать в дневник, но побоялся дотрагиваться до ручки.
Зашел в Интернет. Набрал в поисковике «преодоление горя».
Родители Саши подходили к машине. Ольга Викторовна, открывая дверь, почувствовала, что угодила ногой в лужу.
– Ты представляешь, – обратилась она к Александру Яковлевичу, – весна начинается!
– С чего это ты взяла? – вяло поинтересовался он.
– Моя мокрая нога мне об этом доложила.
Александр Яковлевич посмотрел под ноги. И правда, снег начинал таять.
Они сели в машину. За рулем была Ольга Викторовна. Отец Саши устроился сзади. Он был огорчен.
– Как же это случилось! – восклицал он. – Такой талантливый артист! И такая смерть!
– Саша, при чем здесь талант? Как будто смерть делает исключения, – мама Александра обернулась и неожиданно строго посмотрела на мужа. – Дело не в этом, а в Саше… Мне говорили, что когда он играл Джульетту…
Отец Александра вздохнул.
– Для меня лично это было совершенно нормально. Так вот, – она включила зажигание, машина весело затарахтела, – когда Саша играл Джульетту, он как-то вроде даже влюбился в этого Преображенского.
– Для тебя это тоже нормально? – Александр Яковлевич скрыл от жены, что знал об этой истории. Сейчас он с удивлением понял, что скрывал не тайну, а, скорее всего, всем известную сплетню.
Ольга Викторовна улыбнулась. Машина тронулась, за окнами замелькали огни.
– Мне всегда так нравилась твоя приверженность норме, – нежно сказала она. – Для психотерапевта это почти причуда. И если бы все у всех было в норме, ты остался бы без работы. Я о другом. Представляешь, что Саша сейчас чувствует? И Наташа от него ушла.
Отец Александра вздохнул. Глядя на темные силуэты домов, он тихо проговорил:
– Сейчас Саша снова будет говорить об этом своем… Вот поверишь, как вспомню наши последние разговоры – не хочу к нему ехать. Обязательно аборт помянет… Тяжело мне все это.
По лицам Александра Яковлевича и Ольги Викторовны пробегали пятна света.
– Он так проживает амбивалентность бытия, – задумчиво проговорил Александр Яковлевич.
Мать Саши заулыбалась. Отец смутился. Машина выехала на проспект.
– Я имею в виду, что мы дали ему жизнь, и мы же ее отнять хотели. Хороший символ, чтобы подготовиться к взрослой жизни. Жизни сложной. – Машина дернулась. – Противоречивой. – Дернулась снова. – Ты специально меня встряхиваешь? Чтоб я замолчал?
