Дверь открыл Сергей. И стоял на пороге, не давая возможности пройти.
— Вы к кому?
— Я к жене! — содрогаясь от ярости, проговорил Борис.
— Нины Николаевны нет. Она у Василия Васильевича.
— Кто это? Ах, да, — Малыш. А где он? Да-да, у себя. Василий Васильевич… Его никто так не называл.
Малыш и Малыш, а так… Никому не позволялось. Да и мало кто знал. А этот знает.
Апартаменты Малыша располагались на втором этаже и были точной копией Борисова крыла. Здесь тоже была большая комната метров на сорок, окна из нее выходили на море и на левую часть двора, и с этих двух сторон крыло опоясывал балкон, часть которого была наглухо закрытой и отводилась под зимний сад. Из комнаты шел коридор, а там ванная, туалетное помещение и ходы в четыре других комнаты: спальню, кабинет и две комнаты для гостей. Обстановка и мебель, как и у Бориса, изготовлены на лучших фабриках Румынии и Болгарии, многие вазы, скульптуры, картины хранили черты старины и даже древности, приобретались предками бывшего хозяина виллы — родного дяди юного короля Михая.
В небольшом холле у дубовой двери дежурили два румына, один из них попросил Бориса подождать и впустил его только после того, как неспешно скрылся за дверью и испросил там разрешения. Борис вошел возбужденный, взволнованный нелюбезным церемонным приемом, подошел к большому круглому столу, за которым чинно и деловито сидели Малыш, Нина, Анна и незнакомый пожилой мужчина, одетый по-дорожному — в куртку и рубашку с цветным воротником. Нина показала Борису на кресло, — садись, мол, и не мешай.
Незнакомец обратился к Анне по-английски:
— Голливудская студия предлагает вам сыграть роль главной героини. — И назвал гонорар.
— Ого! — вскинулся Малыш. — Такая сумма и слава кинозвезды! А? Что вы скажете? Нет, мы подождем, когда они войдут во вкус и раскошелятся на сумму в десять раз большую. Уверяю вас, поступит и такое предложение. Эффект-то каков: казачка с Дона, автор книги, она же исполнительница главной роли. — Малыш повернулся к англичанину. — Мы будем думать.
Тот поднялся, склонил на грудь голову. Попрощался. Малыш взял за руку Бориса, повел к выходу.
— Ну как, старина? Мы с тобой плаваем в финансовом море, точнее в грязном болоте банковских афер, а тут вон какое дело раскочегарили! И сколько в нем рыцарского благородства, нравственной чистоты. Тебя не колотит лихорадка от зависти? Я в этот святой костер кинул уж немало миллионов. И на душе ангелы в трубы играют. Вот бы и весь наш капитал на такие дела пустить! Подумай об этом, у тебя голова всегда варила.
Они шли в столовую, где их ожидал обед. Малыш сел рядом с Борисом, напротив Нины и Анны, и, прежде чем склониться над тарелкой, шепнул ему на ухо:
— Говорят, о нас в газетах пишут.
— В каких газетах, что пишут? — спрашивал Борис, не умея скрыть нетерпения. Анна слышала его тревогу, но вида не подавала. Нина, словно глухарь на току, насторожилась.
А Малыш, ужалив Бориса в самое сердце, молчал. Аппетитно ел, нахваливал повара.
— Что пишут? Где? — шипел на ухо Борис.
— А черт его знает, что пишут. Одно знаю: пишут! Там у нас, в бывшем Союзе. Где же больше? Там ждут диктатора. Он-то уж нас достанет! Мы с тобой вроде капитанов Медельинского картеля. На нас, как на волков, охота будет.
Картину рисовал мрачную, страхи раздувал безмерные. Знал Малыш, как боится его дружок Боренька возмездия за дела покойного батюшки да и за свои собственные, — знал и умышленно, с торжествующей радостью нагнетал страхи.
В начале своего рискованного пути у него была горячка побед и успехов, он, как азартный игрок, раз сорвавший банк, воспламенился страстью играть и выигрывать. Но с весны нынешнего года в его сердце стал остывать жар преступной игры, он с появлением Анны и ее друзей стал задумываться о смысле всего, что с ним происходило. Поразил его прилетавший к Анюте управляющий ее делами русский богатырь Олег. Он ставил на донской земле кирпичные заводы, — на те крохотные, жалкие суммы, которые Анна получала в счет гонорара.
Он увидел иных людей, — чистых, светлых, благородных. Сравнил себя с ними и ужаснулся: да он всего лишь жулик! Мелкий ли, крупный — неважно, жулик — и всё тут! А зачем, ради чего он выкачивает из своей страны деньги и накладывает в иностранные банки миллионы, а теперь уж и миллиарды?
Стал по-иному смотреть на Бориса Иванова. Вначале под сердцем вызрела неприязнь, а затем и глухая ненависть к этому человеку. И не за то, что тот втянул его в преступную игру, а за то, что Иванов — другой, не такой, как они вот, молодые казаки с Дона, — ему не надо ничего строить, ничего обихаживать, ни о ком заботиться. Иванов — чужой, чуждый, враждебный всему, что дорого Анне, Сергею, Олегу и тому серьезному, умному Косте, который где-то рядом и близость которого все время ощущает даже он, Малыш.
Как специалист по финансам Малыш зримо представлял движение денег и превращение рублей в доллары, знал, зачем в российских банках взявшие там ключевые позиции «демократы» обесценивают рубль, взвинчивают силу доллара, творят «дьявольскую игру», за которую хозяева доллара платят им миллионные взятки. Он не знал высших целей мировой политики, но хорошо видел все внутренности коварной финансовой машины, знал ее разрушительную силу и теперь уже видел, что и он, и особенно люди, подобные Борису и его отцу, крутят это страшное колесо. И думал так: «Я-то из этой игры выйду, я пушу свои деньги на пользу России и не стану предателем, а вот он…»
Смотрел на Бориса. «Я потрясу его капиталы». И, как всегда, он мыслил и поступал решительно. И дела его отличались удалью и размахом.
Малыш не читал газет, но радио слушал. И недавно узнал, что девять «крутых парней» из какой-то русской партии поехали в Ирак — защищать честь дружественной страны. И кто-то из них сказал: «Нас было бы больше, но денег нет». На следующий день, во время завтрака, который Нина стала давать для всех в столовой, Малыш демонстративно громко, так, чтоб слышали все, сказал Борису:
— А не снарядить ли нам с тобой три батальона?
Борис опустил на тарелку золотую вилку, посмотрел с недоумением.
— Ну, чего молчишь? — наседал Василий.
— Какие батальоны?
— Ты не читаешь газет, не слушаешь радио, — ничего не знаешь о русских парнях, едущих в Ирак, в Приднестровье, в Сербию. Их нужно одеть, снабдить оружием, — нужны деньги.
Повисла над тарелкой вилка Сергея, уставились на Малыша Анюта с Ниной, и Борис приоткрыл рот от изумления. А Малыш смотрел на него и ждал ответа.
— И что?.. — мычал Борис.
— А то. В Ирак отправились девять парней, — ну что они там могут сделать? Охотников-то больше, да денег нет. Дадим им деньги. Снарядим батальон. И нужно-то два-три миллиона.
Борис пожал плечами. Принялся за еду.
— Не хочешь в Ирак, — ладно! — шумел Василий. — Ты пошли батальон в Сербию, а я — в Ирак и Приднестровье. Дадим ребятам хорошее содержание, чтоб дело делали и деньги заработали. Тоже ведь… семьи у них.
Наступила пауза, в течение которой каждый обдумывал предложение Малыша. Борис энергично орудовал ножом и вилкой, рвал на куски бифштекс.
— Ну так как? Чего молчишь?
— Да зачем они, батальоны?
— Как зачем? Помогать друзьям. Ирак — дружественная страна, сейчас на него весь свет навалился, а мы где, русские? Сербия опять же. Приднестровье. Там братья-славяне живут. Туда казаки едут, добровольцы со всех концов. И мы с тобой… Хотя бы деньгами!
Борис молчал. И за все время завтрака не проронил больше ни слова. А позавтракав, ни на кого не взглянул, пошел к себе на третий этаж. Василий шел рядом.
— Как в рот воды набрал, — скажи хоть что-нибудь!
Борис остановился. Проговорил тихо, зло:
— Авантюры меня не интересуют.
— Да ты патриот, черт бы тебя побрал, или так, кисель в стакане? Хоть бы подумал: а как в России власть переменится, какой-нибудь генерал Жуков на трон сядет, таких, как мы с тобой, по всему свету отлавливать будет и стрелять, как бешеных собак, потому как Русь-матушку такие-то вот удальцы до нитки обобрали, детей и стариков по миру пустили, заводы остановили. Рабочим-то платить нечем, денежки в иностранные банки мы с тобой перекачали.
Борис все крепче сжимал толстые малиновые губы, щеки его бледнели, а в глазах клубилась ледяная стужа. Сквозь зубы цедил:
— Сербия, Приднестровье, батальоны… Да пошел ты!.. И взялся за ручку двери.
— Ладно, ладно, Боренька. Два-три миллиона у меня найдутся и даже десять, двадцать отстегну, но когда в правительство страны твоего проживания запрос придет и тебя как великого преступника для суда затребуют, ты ко мне ручки не простирай, я в твою защиту и слова не скажу. Так что, валяй, сиди на своих миллиардах. А у тебя их… пожалуй, уж полдюжины наберется.
— Кто считал? — вскинулся Борис.
— Нашлись люди, — посчитали. И другие найдутся, — теперь много таких. Им только сигнал подай.
