Пока он ходил в туалет, место возле Кэтрин заняла герцогиня, так что Ник остановился в дверях, прикидывая, куда бы сесть. И вдруг почувствовал, что ноги сами несут его к софе премьер-министра. Тоби как раз поднимался с улыбкой, готовый упорхнуть, словно актер за кулисы; госпожа премьер-министр тоже улыбалась и что-то говорила ему, что — Ник не расслышал. Подошла леди Партридж и судорожно сжала руку госпожи премьера. Она, похоже, потеряла дар речи — точь-в-точь как могло бы случиться с самим Ником при встрече с каким-нибудь почитаемым автором; едва ли он смог бы выдавить что-то, кроме: «Я обожаю ваши книги». Однако леди Партридж была старухой, и в ее взгляде на миссис Тэтчер чувствовался не только ребяческий восторг, но и что-то вроде материнской гордости. Ник не слышал, что она говорила премьер-министру, и не сомневался, что она не слушает и не слышит ответов — это было и не важно, главное, что они держались за руки: жест верности и, возможно, исцеления, для Джуди — потрясающий и новый, для госпожи премьера — повседневный и давно превратившийся в рутину. Обе женщины были под хмельком, и сторонний наблюдатель, глядя, как они сжимают друг другу руки и возвышают голоса, легко мог предположить, что они спорят. Возможно, госпожа премьер в самом деле предпочла бы поспорить — Ник догадывался, что в этом деле она хороша как ни в каком другом.
Наконец Джуди отошла, и в тот же миг — это вдруг оказалось ужасно просто — Ник двинулся вперед и присел, согнув колени, на краешек софы, словно предлагая новую игру. Он не отрывал восторженных глаз от лица премьер-министра, от ее безупречной высокой прически в стиле, среднем между вортицизмом и барокко. Она улыбнулась ему открыто и искренне, блеснув голубыми глазами; от этой улыбки сердце у Ника забилось еще быстрее, и вдруг, сам не понимая как, он услышал собственный голос:
— Госпожа премьер-министр, не хотите ли потанцевать?
— С величайшим удовольствием, — прозвучало в ответ глубокое и чистое контральто премьер-министра.
Мужчины вокруг в молчаливом изумлении взирали на дерзкого юнца, совершившего то, на что сами они никогда бы не осмелились. Ник знал, что эта сцена войдет в историю, обрастет баснословными подробностями; он чувствовал, что все взгляды устремлены на него, но сам не смотрел ни на кого — лишь на госпожу премьер-министра, не слышал ничего, кроме ее слов и собственных ответов, блестящих и остроумных. Прочие последовали за ними по каменным ступеням крыльца, по крытому, освещенному фонарями переходу, в танцзал, где им предстояло стать зрителями или исполнителями второстепенных ролей.
— Не так уж часто меня приглашают на танец молодые преподаватели, — сказала госпожа премьер-министр.
И Ник понял, что Джеральд был не совсем прав: она вовсе не «на все» обращает внимание (во всяком случае, цвет входной двери вряд ли ее интересует) — она все запоминает.
Танцующие пары зашевелились и брызнули в разные стороны, когда они ступили на танцпол под ритмичный грохот «Get Off Of My Cloud». Джеральд прыгал здесь с Дженни Грум (она даже танцевать ухитрялась с поджатыми губами), Барри откровенно лапал Пенни Кент, усталая Рэйчел еле передвигала ноги в паре с Джонти Стаффордом. И вот Джеральд увидел, как его кумир, его госпожа премьер-министр, уже предупредившая, что танцевать не будет, выходит в середину зала и начинает выделывать самые рискованные коленца в объятиях малыша Ника! А Ник припомнил все уроки мисс Эйвисон — положение верхней руки, постановка ног, ничто не пропало даром, все ожило и заиграло красками жизни; и в эти две или три минуты, танцуя с главой правительства под залихватский рок-н-ролл, он чувствовал себя бессмертным и всемогущим.
Они, все трое, собрались в ванной комнате Ника. Уани сопел, хлюпал носом, дрожал, словно от озноба, и вид у него был как у привидения; он, впрочем, уверял, что ему хорошо, как никогда. Сейчас он сосредоточенно разворачивал кулек из страницы журнала «Форум» с изображением пушистого женского лобка. Ник сидел на краю ванны, скрестив ноги, и смотрел, как отливает Триштан.
— Ширинку не застегивай! — потребовал Уани; это была одна из его любимых шуток.
Триштан рассмеялся и сказал:
— Смотри-ка, ему нравится.
— Знаю, — ответил Ник.
— А я вспомнил, где тебя видел, — сказал Триштан. Ширинку он все же застегнул и воду спустил, а потом добавил, глядя в зеркало: — На дне рождения у мистера Тоби. В большом-пребольшом доме. Давным-давно.
— Верно, — ответил Ник, снимая пиджак.
Триштан тоже скинул свой официантский фрак — молча, не тратя времени на слова.
— Ты тогда пришел ко мне на кухню. Грустный такой, одинокий.
— Правда? — рассеянно спросил Ник.
— Мне потом стыдно было. Я тебе велел прийти позже, а сам не пошел.
— И мы знаем почему, — добавил Уани.
— Не беспокойся, — ответил Ник. — Я тоже об этом забыл.
Триштан положил руку ему на плечо, и Ник, поняв, что от него требуется, достал бумажник и протянул ему двадцать фунтов. Триштан наклонился к Нику, просунул ему в рот свой длинный и толстый язык и усердно целовался с ним секунд десять, а затем отстранился и отвернулся. Уани ничего не заметил — он возился с холмиком кокаина. Триштан заглянул ему через плечо.
— Знаешь, у меня могут быть неприятности, — сказал он.
— Никаких неприятностей, — ответил Уани. — Все совершенно безопасно. Дом под охраной полиции.
— Нет, я имею в виду, с боссом. Он не любит, когда мы надолго отлучаемся.
— А как тебе вот это? — поинтересовался Уани и, не оглядываясь, нащупал рукой его ширинку.
— Хочешь еще денег? — прямо спросил Ник.
— Я ему только что пятьдесят отсчитал, — протянул Уани.
Триштан снова повернулся к зеркалу.
— Значит, жену ты с собой на вечеринку не взял?
— Она мне не жена, — усмехнулся Уани.
Триштан широко улыбнулся Нику.
— Я видел, как ты отплясывал с большой леди, — сказал он. — Ну вы и скакали! По-моему, ты ей понравился.
Курчавая голова Уани мелко затряслась от смеха.
— В следующий раз, когда ее увижу, обязательно спрошу, как ей понравился Ник.
— А ты что, дружишь с ней, что ли? — спросил Триштан и снова улыбнулся Нику.
— Ага, мы с ней лучшие друзья, — сообщил Уани, критически оглядывая плоды своих трудов. — Самые что ни на есть… Ну вот… — Он обернулся. — А ты? Неужели она тебе не нравится? Она же красавица!
Триштан пожал плечами:
— Нормальная тетка. По мне — нормальная. Чем больше у людей денег, тем больше вечеринок, правильно? И чаевых. Мне, бывает, по сто фунтов отваливают за вечер. А то и по двести.
— Да ты просто шлюха продажная, — сказал Уани.
Ник подошел к раковине и выпил один за другим два стакана воды.
— Ну где там мой порошо-очек? — поинтересовался он капризным детским тоном.
Стояла ночь, наслаждение давно растаяло, сменившись усталостью и иррациональной тягой к допингу — будь то кокаин или секс. Об удовольствии речь не шла — просто нужно было продолжать.
Триштан присел, чтобы вдохнуть свою дорожку. Уани положил руку ему на член, Ник — на задницу.
— Как порошок-то, хороший? Откуда берешь? — поинтересовался Триштан и, глубоко вдохнув, откинулся назад.
— У Ронни, — ответил Уани. — Его так зовут. Ага, вот так… — пощипывая себя за нос. — Обожаю Ронни. Он мой лучший друг. Правда, правда. Мой единственный настоящий друг.
— Не считая госпожи премьер-министра, — вставил Ник.
Триштан в первый раз по-настоящему улыбнулся — широко и открыто.
— А мне-то показалось, — сказал он, — что твой лучший друг — это он. Вот он, Ник. Разве нет?
— Ник? Да он просто шлюха, — ответил Уани. — Деньги у меня берет.
Ник вдохнул половину своей дорожки и оглянулся.
— Он хочет сказать, что я на него работаю, — педантично уточнил он.
— Работаешь? И что же ты делаешь, хотел бы я знать?
— Кое-что делаю, — отрезал Ник.
— Ясно, ясно, что ты делаешь! — проговорил Триштан и заржал.
— Во всяком случае, — упрямо продолжал Ник, — он миллионер, так что…
— Я мультимиллионер, — с легким негодованием уточнил Уани. — А теперь давай, покажи свой коронный трюк.
— Что за трюк? — спросил Ник.
— Сейчас увидишь, — ответил Уани.
— Надеюсь, от этого порошка у меня нестоячки не случится, — пробормотал Триштан.
— Не будет стояка — не будет денег, — ответил Уани.
Триштан спустил брюки и трусы и присел на край унитаза. Тяжелый смуглый член его клонился книзу. Он запустил руки себе под рубашку, задрал ее до шеи и принялся пощипывать себя за соски.
— Не хотите мне помочь? — спросил он.
Уани, пробормотав что-то недовольное, подошел к нему сзади и, протянув руки, принялся щипать и выкручивать двумя пальцами соски официанта. Триштан вздохнул, улыбнулся, закусил растрескавшиеся губы. Он смотрел вниз, не отрываясь, словно происходящее всякий раз становилось для него чудом. Вот его член вздрогнул, закачался, начал толстеть и наливаться кровью, вот медленно поднялся вровень с бедрами; крайняя плоть на нем скользнула назад, и почти обнажившаяся головка, казалось, улыбалась собственной розовой улыбкой.
