— Надеюсь, от этого порошка у меня нестоячки не случится, — пробормотал Триштан.
— Не будет стояка — не будет денег, — ответил Уани.
Триштан спустил брюки и трусы и присел на край унитаза. Тяжелый смуглый член его клонился книзу. Он запустил руки себе под рубашку, задрал ее до шеи и принялся пощипывать себя за соски.
— Не хотите мне помочь? — спросил он.
Уани, пробормотав что-то недовольное, подошел к нему сзади и, протянув руки, принялся щипать и выкручивать двумя пальцами соски официанта. Триштан вздохнул, улыбнулся, закусил растрескавшиеся губы. Он смотрел вниз, не отрываясь, словно происходящее всякий раз становилось для него чудом. Вот его член вздрогнул, закачался, начал толстеть и наливаться кровью, вот медленно поднялся вровень с бедрами; крайняя плоть на нем скользнула назад, и почти обнажившаяся головка, казалось, улыбалась собственной розовой улыбкой.
— Вот и все, — сказал Уани.
— И все? — спросил Ник.
— Нравится? — спросил Триштан.
Лицо его вдруг показалось Нику алчным лицом незнакомца, и, глядя на его огромный подрагивающий пенис, он понял, что не так, совсем не так хотел завершить эту ночь. Да, ему хотелось секса — но как идеи, а не… не как грубого и глупого факта.
— Значит, ты это уже видел? — спросил он.
— Он от этого всегда жутко возбуждается, — ответил Триштан.
Уани уже стоял на коленях, неуклюже пытаясь пристроиться к Триштану и заняться любимым делом. Штаны он тоже спустил, но пенис его, подавленный кокаином, болтался немощно и жалко. Он лизал и сосал, громко хлюпая чудным орлиным носом, и из ноздрей его капала на колени официанту густая слизь, смешанная с кровью и нерастворившимся порошком. Официант обернулся к Нику и сказал тоном светской беседы, кивнув в сторону Уани:
— Там я с ним в первый раз и встретился. На вечеринке у мистера Тоби. Он дал мне нюхнуть, а я его отделал в задницу.
— Понятно, — сказал Ник и улыбнулся. Ему было и больно, и забавно, что его так ловко провели, а по большому счету — все равно.
Официант по имени Триштан запустил руки в черные кудри его любовника, ласково и небрежно, словно Уани и не сосал ему член, словно он — балованный маленький ребенок — забежал на вечеринку к взрослым, выпрашивая внимания и похвалы. И Триштан погладил его по голове, улыбнулся и похвалил:
— Денег он не жалеет, а это для меня главное, — сказал он.
— Еще бы! — сказал Ник и достал из кармана презерватив.
— Ну что ж, поехали, — сказал Триштан.
Внизу Джеральд прощался с премьер-министром. Прощание длилось минут десять: Джеральд лично усадил госпожу премьера в машину, не обращая внимания на дождь, и вид у него при этом был торжествующий и счастливый. За оградой все еще гремели и вспыхивали запоздалые фейерверки. Рэйчел и Пенни, стоявшие в дверях, смотрели, как Джеральд, оттеснив полисмена в штатском, сам захлопывает дверцу машины, согнувшись при этом в счастливом невольном поклоне. «Даймлер» с рычанием двинулся вперед, а дождь все лил, и лил, и тонкие водяные нити сверкали в свете уличных фонарей.
13
Ник отправился на избирательный участок рано утром, на машине, взяв с собой Кэтрин. Она встала в шесть, чтобы посмотреть на Джеральда в программе «Доброе утро, Англия». Весь долгий месяц избирательной кампании Кэтрин отказывалась смотреть телевизор, но теперь, когда Джеральд и Рэйчел уехали в Барвик, не отходила от экрана.
— Ну как он? — спросил Ник.
— Да показали всего минуту или две. Сказал, тори победили безработицу.
— Чересчур сильно сказано, по-моему.
— Я сразу вспомнила леди Типпер. Помнишь, она говорила, что восьмидесятые — прекрасное десятилетие для служащих?
— Что ж, скоро все закончится.
— Что? А, да, выборы. — Кэтрин смотрела в окно, где моросил мелкий дождь. — А восьмидесятые, мне кажется, будут длиться вечно.
Они ехали по Холланд-Парк-авеню: слабый свет пасмурного утра почти не проникал под шатер древесных ветвей, и летнее утро казалось осенним вечером.
Такой вот хмурой погоды в день выборов больше всего опасаются организаторы.
— Джеральд ведь не может не пройти, правда? — спросил Ник. За весь месяц никто на Кенсингтон-Парк-Гарденс не осмеливался задать вслух этот простой вопрос.
Кэтрин перевела на него мрачный взгляд.
— Знаешь, если он не пройдет, это будет просто чудо.
На избирательном участке им вручили бюллетени: женщина за стойкой покраснела и заулыбалась, увидев фамилию «Федден» и адрес. Нику ее реакция показалась назойливой и излишней. В восемьдесят третьем Кэтрин свой бюллетень испортила, а на этот раз пообещала проголосовать за партию вегетарианцев-визионеров. Стоя в оклеенной фанерой кабинке, Ник вертел в руках толстый восьмигранный карандаш. При голосовании он всегда испытывал пьянящее чувство безответственности, словно школьник, прогуливающий уроки (хоть сегодня и был выходной). Пусть голосование обставлено сотней разных законов и правил — в кабинке он предоставлен самому себе, и то, что он здесь сделает, навсегда останется тайной. Он занес карандаш над кандидатом от лейбористов и Альянса, затем нахмурился и решительно поставил крестик напротив кандидата от «зеленых». В конце концов, консерваторы все равно пройдут.
Конечно, в некоторых районах имелись сомнения — кампания лейбористов прошла весьма успешно. Нику и самому казалось, что реклама у них куда остроумнее, чем у тори. «В Британии бедные становятся все беднее, а богатые… богатые становятся консерваторами!» — над этим рассмеялся даже Джеральд. В общем, Джеральд полагал, что организаторы перегнули палку: чересчур утомительная и надоедливая, кампания способна скорее отпугнуть избирателей, чем их привлечь.
— Знаешь, лучшее, что мне следовало бы сделать одиннадцатого мая, — говорил он Кэтрин, — это свалить куда-нибудь в отпуск этак на месяц. Лучше всего — на сафари.
Кэтрин называла нынешние выборы «голосованием за рожи в ящике», и Джеральда это раздражало.
— Не понимаю, почему ты придаешь этому такое значение, киска, — говорил он, прихорашиваясь перед зеркалом в ожидании фотосессии для местных новостей. — Выборы без участия телевидения вообще невозможны. Да оно и к лучшему. Это значит, что не нужно мотаться и встречаться с избирателями самому. В сущности, если начнешь выступать перед ними лично, они просто со скуки умрут, потому что все это уже слышали по телевизору.
— Может быть, не только поэтому? — добавила Кэтрин.
К некоторому удивлению Джеральда, его не приглашали в ток-шоу и на телеконференции, где неустанно блистала сама леди. Сам же он появился лишь во «Времени вопросов» на Би-би-си-1, где должен был заменять внезапно заболевшего министра внутренних дел, но в основном гнул свою линию. Там он обменивался тонкими остротами с Робином Дэем, которого встречал в обществе, и с раздражительным лейбористом, требовавшим ядерного разоружения. Ник и Рэйчел смотрели эту передачу дома. Джеральд в собственном кабинете на экране телевизора казался каким-то чужим: камера сделала его толще и одновременно заострила черты лица. Пока выступали его оппоненты, он мрачно вертел в руках перьевую ручку, и платок в его нагрудном кармане пылал, словно пламя факела. Защищая Европу, он упомянул, что владеет домом во Франции и отдыхает там каждое лето. Еще сказал, что в стране существуют десятки тысяч рабочих мест — безработным надо только встать с дивана и оглядеться вокруг (тут в зрительном зале раздался свист и крики: «Позор!») Вообще программа была довольно примитивна, рассчитана «на простых людей» — сложных вопросов и долгих споров ведущий явно старался избегать. Рэйчел раз или два качала головой и неодобрительно посмеивалась. Обаяние Джеральда камера тоже огрубила: легкость и непринужденность исчезли, остался лишь грубый напор. Какой-то человек из зала, очень похожий на Сесила, барвикского зануду-социалиста, поднялся и сказал, что такой богатый человек, как Джеральд, едва ли способен позаботиться о нуждах бедняков: Джеральд начал яростно отбиваться, однако по лицу его и слепой мог бы заметить, что бедняки в самом деле очень мало его интересуют.
В Барвик Джеральд в эту кампанию не ездил. Вместо этого запросил результаты опросов, и выяснилось, что позиции тори очень сильны во всем Нортхэмптоншире, даже в Корби, где недавно закрыли сталелитейный завод.
— Даже безработные понимают, что с нами лучше, — говорил Джеральд. — Теперь на биржах труда есть компьютеры, и если эти ребята разберутся, как ими пользоваться, то смогут забрасывать нерешительных работодателей спамом.
— Каким? — спросила Кэтрин.
— Ну, например, моими фотографиями! — ответил Джеральд.
Ник спрашивал себя, что означает этот шутливый тон — может ли быть, что Джеральд готовится к возможному поражению? В последнюю неделю перед выборами произошло то, чему потом дали название «страшного четверга», — опросы показали, что лейбористы резко вырвались вперед, и все в Центральном комитете запаниковали. Тоби заметил, что и его отец выглядит неуверенно.
