О да, она это знала. Невозможно удержать даже маленькое издательство на плаву, не обладая деловой смекалкой. Нужно просчитать, что будет продаваться, а что — нет, уметь соразмерить риски и затраты с прибылью. Требуется ловко управляться с расчетами, а это всегда наводило на Ника тоску. Чаще всего он попросту закрывал на это глаза. Когда издательский дом «Хэммонд и Уотсон», несмотря на все усилия Оливера, наконец развалился, на складе остались залежи нераспроданных книг, они задолжали авторам и поставщикам, и то, что когда-то было небольшим издательством, славившимся книгами по топографии и путеводителями, превратилось в одно сплошное долговое обязательство.
На то, чтобы как-то прийти в себя, понадобился целый год. Ник был сдержан, но держался бодро. Что ж, бывали и хорошие времена. К тому же теперь у него масса полезных знакомств, и он много чего может сделать: писать для изданий о туризме, например о том, куда лучше поехать на выходные, путеводители, опять же, составлять… и тому подобное.
— Послушай, Оливер, а что, если мы…
— Нет, — ответил Оливер. — На сей раз без меня. Ничего личного. Просто рисковать деньгами, как в прошлый раз, я не хочу.
Элейн Оливер сказал:
— Мне очень жаль. Я должен был справиться. У меня такое чувство, будто я вас подвел.
С каких это пор, подумала она, кто-то мог справиться с Ником? Я сама должна была это пресечь. С этих пор все пойдет по-другому. Она почувствовала себя старше, жестче — и в то же самое время ощутила странный подъем
Она забирает с заднего сиденья свои бумаги и планшет-блокнот. И заходит в дом.
В открытые окна проникает летний вечер. Откуда-то сочится мелодия. Ник в оранжерее, с бокалом вина в руке, слушает легкую музыку. После трудного дня, значит.
Элейн входит в кабинет. Соня оставила на ее столе пачку писем — на подпись. На подносе еще письма и факсы — эти надо прочесть. Она собирает свои сегодняшние записки и сует в соответствующую папку.
На кухне она обнаруживает нацарапанные на доске записки от Пэм и Джима. Пэм закончила приводить в порядок бордюр, но ей требуются дополнительные указания по поводу живой изгороди и обрезки фуксий.
Джим сообщил, что газонокосилка опять засорилась, он вызвал механика и надеется, что успеет привести газон в порядок к субботе.
Элейн проходит в оранжерею — мозаичные окна притягивают взгляд. За окнами виден роскошный сад, освещенный лучами закатного солнца. Но Элейн лишь на секунду отвлекается на зрелище — голова ее гудит после сегодняшнего, и она может сосредоточиться только на Нике, который занимается ровно тем, чем она и предполагала. Он не услышал, как она приехала, но замечает ее, когда она входит:
— Привет! Ты вернулась? Я не заметил.
— Еще бы. Сделай-ка музыку потише. — И она принимается просматривать почту.
Ник повинуется. Встает, чтобы долить себе в бокал, и тут ему приходит в голову мысль:
— Налить?
Она кивает.
— У нас кончается белое австралийское, ну, вкусное, ты покупала. Надо бы еще взять.
— Спасибо, что напомнил, — говорит Элейн.
Ее ледяной тон не ускользает от Ника. Он осторожно смотрит на нее:
— Дочь звонила. Сказала, перезвонит.
— Угу.
Теперь Ник радостно хлопочет вокруг нее:
— Да не возись ты с этими несчастными бумажками. Расслабься. Такой чудный вечер. Вот что: давай я сделаю нам омлет и салатик, чтобы ты на готовку не отвлекалась.
— Да, почему нет, — говорит Элейн. И возвращается к письмам.
Ник тут же перестает хлопотать. Он украдкой смотрит на нее.
— Клиенты докучливые попались? — спрашивает он с профессиональным сочувствием.
— Многие клиенты, как ты выражаешься, докучливые. Если бы меня это беспокоило, очень скоро я ушла бы из бизнеса.
Ник меняет тактику. Не в последнюю очередь из соображений самосохранения.
— Сегодня ко мне прицепилась одна барышня — проверкой фактов, видите ли, занимается. Как давай придираться: могу ли я подтвердить то-то или дать ссылку на се-то? Помнишь статью, которую я написал для журнала о путешествиях, издаваемого «Нью-Йорк таймс»?
— И ты подтвердил?
— Ну, по большей части да, — говорит Ник. — Но сколько возни! Привязалась: «А теперь рассмотрим параграф два на гранке три…»
— Действительно, неприятно. — Тон Элейн по-прежнему спокойный и непроницаемый.
Она берет из пачки очередное письмо.
Стратегия Ника не помогла ему добиться желаемого, а именно переключения разговора на собственные насущные проблемы.
— И конечно же мне нужно было в библиотеку — найти что-нибудь об Изамбарде Брюнеле, инженере. Я всерьез намерен написать о нем книгу.
Элейн догадывается, что, скорее всего, журнал о путешествиях издательства «Нью-Йорк таймс» больше не станет заказывать Нику статей. Его отношения с редакциями долго не длятся: понятие «крайний срок сдачи статьи» он считает унизительным, а консультации с редактором — скучными. Да и носиться с книгой он не станет — маловероятно, что кто-то из издателей прельстится, ведь про Изамбарда Брюнеля уже столько написано, причем куда лучше, чем это мог бы сделать Ник.
За годы брака ей иногда приходило в голову, что Ника, наверное, стоит пожалеть. Но Ник не вызывал жалости, потому что явно не видел в этом никакой проблемы. Когда в его услугах в очередной раз переставали нуждаться, он беззаботно махал рукой: «Да ладно, все равно скука смертная, к тому же мне пришла в голову неплохая идея». Кажется, его энтузиазм стал профессией сам по себе.
«Настольные издательские средства — вот чем надо заниматься сегодня…У меня блестящая мысль: надо организовать дорогие экскурсионные туры по рекам и каналам для богатых американцев… Надо бы открыть справочный центр для туристов». Периодически эти планы выливаются в нечто большее, чем просто задумки, и Ник пытается искать потенциальных инвесторов. Но те оказываются до обидного несговорчивыми — начинают требовать какую-то штуку под названием «бизнес-план», и Ник тут же спасается бегством. Грандиозные замыслы блекнут и меркнут, и он принимается писать письма редакциям, выпрашивая заказ на книжную рецензию. Он постоянно погружен в свои размышления. Его эскапады непредсказуемы; вечно у него какие-нибудь неотложные нужды или срочные заказы. Но при этом он всегда в ладах с собой и миром. Так что жалеть его вовсе незачем.
Элейн замужем за Ником уже тридцать два года. Когда она смотрит на Полли, ее сильная, уверенная в себе дочь кажется воплощением всех этих лет. Теперь она не может и представить себе мир без Полли, не может вспомнить, как жила без Ника. Но сейчас именно Полли кажется самым постоянным и основным результатом. Полли неотвратима; сегодняшняя Полли — профессионал, оптимистка, востребованный сотрудник. Полли веб-дизайнер; ультрасовременная профессия, говорит она, но Элейн кажется, что такой она была всегда: живой, хлопотливой, стройной, подтянутой — взрослая женщина, поглотившая все свои прежние воплощения. Элейн приходится присматриваться, чтобы увидеть в ней малышку, девочку, девушку, женщину. Совсем другое дело Ник. Он словно бы и не изменился — так и остался слегка потрепанной временем версией себя самого в юности, иногда Ник кажется Элейн весьма странным.
Порой она задумывается: а почему она выбрала именно Ника? Почему его, а не кого-то другого? Ну, во-первых, потому, что мы выбираем себе в пару того, который оказывается рядом, когда время пришло. Молодые, они как звери во время весеннего гона. Когда тебе чуть за двадцать и гормоны бушуют, можно встречаться с кем угодно. То есть с тем, кто опять же оказывается рядом, но остаться с ним или с ней навсегда ты вряд ли готов. Хотя есть еще и любовь, но любовь — великий приспособленец. Ею всегда можно объяснить собственные потребности.
Ник появился, когда Элейн было двадцать шесть. Душа компании, всегда живой, веселый, добродушный, всегда готовый к приключениям, светившийся здоровьем и благополучием. У животных выбор партнера основан на внешних, физических данных, которые говорят о хороших генах. Ник же излучал качественные гены, если говорить чисто о внешнем облике. И Полли унаследовала его рост, форму лица и отличные белые зубы. Но, слава богу, не недостатки — отсутствие прилежания, усидчивости, лень, способность уходить от ответа. Полли сосредоточенна, сфокусирована, как говорят в ее профессии.
Вопрос сближения определенных людей в определенное время. Пересечения траекторий, так сказать. Пути Элейн и Ника пересеклись в шестидесятых — в те легендарные времена, когда быть молодым означало счастье. Теперь Элейн кажется, что Ник был намного младше нее. Даже в то время она чувствовала себя на задворках прогрессивного молодежного движения: читала о нем в газетах, наблюдала за компаниями сверстников, которые умели улавливать дух времени. И с Ником она познакомилась как раз в такой компании — на вечеринке; сама она скорее наблюдала за происходившим, чем участвовала. Но он ее заметил, стал искать ее общества — приятный, общительный, симпатичный парень на два года моложе ее, да ну ничего страшного. «Может, ему нужна мамочка», — пошутил кто-то из друзей — обидно, надо заметить. Пошутил. Элейн осторожничала: долгие месяцы их отношения были нерегулярными и неопределенными. Но затем они постепенно превратились в привычку, появилось невысказанное убеждение, что это, должно быть, насовсем. Как-то, за обедом в пабе, он сказал: «Слушай, честно говоря, нам надо пожениться… согласна?» Так она стала жить с Ником.
