В самый разгар суматохи Альвизе Ланци быстро обходит библиотеку, не в силах решить, какие же книги ему увезти с собой. Стоя у двух больших дорожных сундуков, слуга ждет его распоряжений и впервые видит, как он плачет. Служанки бегают по коридорам с бельем, корзинами и продолговатыми, как гробы, коробками, в которых спят платья, переложенные ароматическими веществами. На рио низкородный люд уже крепит ящики и бочки тросами к лодкам. Домашняя прислуга вместе с несколькими рассыльными отправляется вперед, а благородное общество плотно заполняет гондолы, устраиваясь среди молескиновых чехлов и сафьяновых портпледов. Марио Мартинелли, занятый делами, отказался от приглашения и остался в наполовину опустевшем городе, где он с хомячьими ужимками грызет ногти в часы отдыха от хлопот, более способствующих его пропитанию.
29 мая гондолы пристают к Торчелло, острову скорбных камышей.
За угловым шкафом во Дворце Дожей открывается лабиринт потайных ходов, змеящихся в стене, словно галереи термитов. Именно через него попадают в канцелярию Совета Трех - обшитый дубом небольшой кабинет. Три зловещие марионетки только что заняли здесь свои места: одна из них одета в красную мантию, две другие - в черные.
- К сожалению, у нас нет материала даже для простейшего обвинительного акта. Пока все слишком неясно. Трапасси никогда не научится отличать разоблачительную информацию от бесполезной, и показания его ровно ничего не стоят.
- Разве информация по этому делу может быть бесполезной? - возражает Красная Мантия, раскрыв щербатый рот, воняющий тухлятиной.
- Пока подождем. In tempore opportuno[60]...
- А если кто-нибудь из обвиняемых вдруг сбежит, не придется ли нам раскаяться в долгом ожидании?.. Святая Инквизиция Папской области на нашем месте давно бы вмешалась.
- Ну знаете, Папская область...
- Пока что все улики - пожалуй, лишь несколько книг из библиотеки этого дома, достойных сожжения на Понте Сан Доменико.
-А... он сам?..
- Как и все почти, он имел дело с куртизанками. Они не сообщили нам ничего особенного.
- Не был ли он, в таком случае, привержен нравам содомитов, бугров[61] и других аркадийцев[62], ведь мерзкие их обычаи практикуются в этом городе, где мы не в силах схватить их всех, - говорит один из Трех, несомненно, сведущий в этом вопросе, ибо он добрый друг аббата Пеллегрини.
- Какое-то время эта публика усердно посещала их дом, но он, похоже, не проявлял к ним ни малейшего интереса.
- Зачем же он их тогда приглашал?
- Их привечала его мать.
- Его мать?.. Вот это удивительно.
Красная и Черные Мантии волнуются, исходят слюной и по-латыни изрыгают, что одни лишь сыны Святого Доминика владеют истиной, а в отношении всех остальных надлежит руководствоваться псалмом 115: omnis homo mendax[63]... Соседняя же комната, где светло, как на мельнице, снабжена маленькими ложами, дабы зрители, они же будущие актеры, могли следить за действом себе в назидание, а с потолка спускается здесь механизм игрушечного театра. Три марионетки в нем никогда не пляшут сами, а лишь приводят в действие свисающие перед их столом блоки и веревки, именуемые в совокупности - дыба.
Нам, мои марионетки, теперь нужно лишь последовать примеру кукол бунраку, приводимых в движение изнутри, а точнее - снизу. Это исключит риск спутанных нитей и запутанной интриги, ибо при всей своей сложности действие сохраняет ясность. «Очень просто: все сложно», - говорит Арлекин. Но слова Арлекина можно перефразировать и так: «Очень сложно то, что все просто». Самое простое обстоятельство здесь - яростное желание убить, удобный случай для совершения убийства. Трапасси - дабы спастись из опасных тупиков, в которых он заплутал. Мартинелли - из страха разоблачения. Марчия Дзольпан - с досады. Дяди Пеллегрини - из мести и корысти. Альвизе - по мотивам пока непонятным. Все остальные - по мотивам столь же непонятным, и это еще не считая тех, кто, не появившись до сих пор на сцене, может иметь побуждения самые решительные. Не ищите и непременно обрящете, как я уже говорила.
Это большой дом с зелеными ставнями и охряными фасадами, на которых дремлют львы, чьи морды бархатом опушает разъедающий их лишайник. Все жилище пропитано затхлым запахом плесени. Перед склоном, поросшим калиной и крапивой, раскинулся террасами двор, в нижнем углу которого - скрытый за лавровыми деревьями колодец. В мощеных плиткой комнатах с белеными стенами царят сырость и прохлада. Но вот разжигают огонь, устраиваются, расставляют охапки пионов, наслаждаются отменной трапезой. Вечером жгут душистые травы в надежде отпугнуть малярийных комаров, которые водятся в этих местах. Имеется еще разновидность мухи по имени Lusilia hominivorax, принадлежащая к семейству оводов. Она откладывает яйца в ухе или носу спящего, и личинки ее, прорвав барабанную перепонку, попадают в ушной лабиринт или же сквозь ноздри проникают в мозг, чтобы неспешно его разрушить.
Он чуть повыше мопса, но голова его похожа на бутылочную тыкву. Его красное одеяние морщится на вздутом животе, а в руке он держит деревянную саблю. У него глисты. Рот его постоянно приоткрыт.
- А хочешь, мой милый, увидеть красивую белочку в золотой шапочке? Она живет на дне колодца... Хочешь?.. Но чтобы ее увидеть, нужно терпение, и, главное - никому ни слова, никому, о том, что я тебе про нее рассказала, не то она не покажется. Почаще заглядывай в колодец, когда будешь один, и хорошенько наклоняйся. Подальше наклоняйся вперед... Когда будешь один...
Пузатый дядюшка говорит, что, вероятно, нет смысла собирать семейный совет в присутствии нотариуса, но аббат опровергает его сомнения, прибегая к многозначительному, но туманному намеку на некие благоприятные связи с Мессиром Гранде. Такова вечная дилемма: нужно уметь говорить, ничего при этом не сообщая, и приманивать, не слишком себя выдавая.
Паж-мавр кое-что знает. Гондольер кое-что видел. Служанка кое-что нашла. Врач кое-что подозревает.
Мухи с тугими бледными брюшками скребут свои меховые рукава и вычерчивают черные партитуры. Лето проходит в скуке и духоте. На Торчелло воркуют не голуби, а чужестранные горлицы, чьи голоса звучат смехом и рыданием. На острове также есть огороды, и буйное их ликование приходится на август - пик безудержной радости. В воздухе витает благодеяние канталупы и исходящий от базилика аромат юных подмышек но, вместе с тем, и предзнаменование всеобщего дезертирства. Экстаз сходит на нет, хрипя в агонии. С наступлением сумерек черные шевелюры и похоронные плюмажи опускаются на заходящее солнце, а ночью вороватые ливни сбивают незрелые еще лесные орехи и мягкие скорлупки каштанов, пробуждают запятнавшие камни охряные лишайники и потрескивают каплями по буро-золотистым пузырькам газа на падали в глубине кустов. Крылатые семянки осыпаются с лип, на которых топорщатся рогатыми трихомами[64] наросты, проступающие серебристыми сплетениями, наплывами лака и язвами проказы. Лето скоро умрет.
После случившейся драмы решено вернуться в город, и Альвизе даже подумывает о том, чтобы продать дом на Торчелло.
...поскольку Вам известна его репутация, дорогая сирена. И на сей раз это оказалось одной из обычных его мистификаций. Не случилось ни единого подземного толчка, и осенью все возвратились в город. Это происшествие лишь ускорило начало дачного сезона. Но что сказать о жизни на вилле?.. В сущности, у загородных домов немало недостатков, и, хоть образ жизни там и более свободный, чем в Венеции, они далеки от того комфорта, которым мы наслаждаемся здесь. Некоторые дома даже изрядно запущены. Чего стоят, например, одни эти колодцы, которые ленивые служанки на целый день оставляют открытыми, так что по несчастливой случайности...
Кто-то читает записку, предназначенную другому. В туалетной комнате поспешно споласкивают бокал. Кто-то шепчет в склоненное ухо. Кто-то считает дукаты. Кто-то запечатывает конверт. Быстро исчезает в кармане веер, лежащий на геридоне. Кто-то шпионит за проходящими по лестнице. Кто-то штудирует надгробное слово. Сгорает в огне пара перчаток. Кто-то входит в салон. Кто-то выходит в маске. Кто-то изменяет голос, отдавая приказания гондольеру. Кто-то изменяет почерк. Кто-то изменяет походку. Кто-то хочет, чтобы со всей еды и напитков сперва снималась проба. Кто-то делает комплимент. Кто-то знает, где достать необходимое: черную белену, растушую среди развалин, наперстянку с кремнистых почв, мандрагору, что вздымается в тенистых зарослях. Полученные из растений вещества можно подмешать в пищу, сласти, питье, или, что еще легче, в клистир или облатку.
Кто-то что-то дистиллирует в ночной тишине кухни. Кто-то показывает кусочек шелка, обглоданный крысами и говорит, что те сожрали так десять тюков. В одной из лачуг на Фондаменте Нуове кто-то пишет при свете свечи.
