Я уже давно мечтала поиграть в той песочнице.
Частенько наблюдая в окно, как в ней возятся другие дети, я мысленно говорила себе, что если бы когда-нибудь смогла туда пойти, то сняла бы обувь и стала ходить по песку босиком, как во время отдыха на берегу моря.
Вообще-то в песочнице было полно собачьих какашек, но с высоты пятого этажа я их видеть не могла. Когда Старик сказал нам: «Можете пойти погулять во двор, но ни с кем там не разговаривайте. Мама будет наблюдать за вами в окно», я очень обрадовалась. Сам же Старик отправился в бистро, чтобы немножко покутить на выигранные деньги. При этом он напевал:
Мадлен несет нам пиво, улыба-а-а-ется, От ветра ее юбка задира-а-а-ется…
Брюно, Надя и я вышли во двор. Мы держались вместе, потому что никого тут не знали и побаивались других детей.
Я зашла в песочницу. Брюно, скрестив руки на груди, остановился перед ней и стал наблюдать за другими мальчиками. Какая-то маленькая девочка спросила у меня: «Как тебя зовут?» Я, конечно, ничего ей не ответила.
— Хочешь поиграть со мной? — не унималась девочка.
Поскольку я продолжала молчать, несколько мальчиков начали надо мной насмехаться.
— Смотрите, во что она одета!
— Твоя мать находит для тебя одежду на мусорке?
— Это цыганка! Это цыганка!
Все та же девочка попыталась взять меня за руку, но я поспешно отдернула ее и покосилась на наше окно: не наблюдает ли сейчас за мной Старушка? Мне хотелось всего лишь походить здесь по песку, однако он попадал в обувь и царапал мне кожу.
Уже все мальчики собрались вокруг нас. Они стали еще злее насмехаться над нами, делая вид, что сейчас начнут бросать в нас камни. Я не обращала на них внимания, потому что занялась поиском ракушек. Однако их здесь не было. Мне попадались в песке только бумажные салфетки, маленькие камешки и прочий ничем не интересный хлам.
С других концов двора стали подходить другие дети, чтобы посмеяться над нами. Некоторые из них окружили со всех сторон Брюно.
— Ты небось боишься драться, да, цыган?
Брюно, сжав кулаки, стоял перед Надей, а та пряталась за его спиной.
— Я не цыган. Моя фамилия — Гуардо.
— Цыган Гуардо! Цыган Гуардо!
Поднялся такой шум, что Старушка, выглянув в окно, крикнула, чтобы мы немедленно возвращались домой.
Мы поплелись к своему подъезду. Остальные дети пошли вслед за нами, выкрикивая: «Цыган Гуардо!.. Цыган Гуардо!.. Трус Гуардо!..»
Едва мы вошли в свою квартиру, как Старушка принялась на нас орать:
— Вы испачкались в грязи, как свиньи! Стоит оставить вас одних на пять минут, и вы тут же начинаете безобразничать!
Надя сказала ей, что это папа разрешил нам пойти погулять во двор и что ей не за что нас ругать. Старушка ей ответила: «Вот я тебя сейчас помою! Ты у меня узнаешь!»
Она посмотрела на Надю злобным взглядом, а затем мы разошлись по своим комнатам.
Вскоре я услышала, как Старушка открывает в ванной краны с водой. Затем она, вся раскрасневшаяся, зашла в нашу комнату и сказала: «Надя, немедленно иди сюда!» Та даже не пошевелилась. Когда же Старушка попыталась схватить ее за руку, она, увернувшись, убежала в комнату Брюно и крикнула оттуда:
— Я все расскажу папе! Он, когда вернется, устроит тебе взбучку!
Брюно встал перед дверью своей комнаты, пытаясь помешать Старушке туда войти, и она дала ему пощечину. Однако Брюно такой удар был нипочем.
Видя, что Брюно ее не пустит, Старушка начала орать и орала все громче и громче. Затем она вернулась в нашу с Надей комнату и схватила меня за руку.
— Пойдем со мной, маленькая грязнуля! Ты ничуть не лучше своей сестры!
И потащила меня в ванную.
Когда я зашла внутрь, там ничего не было видно.
Ванная так сильно наполнилась паром, что казалось, все вокруг погрузилось в густой туман. Я только слышала шум текущей воды и чувствовала, что вот-вот задохнусь от горячего пара.
Старушка раскраснелась, ее волосы свисали слева и справа от лица, как истертые половые тряпки. Она начала срывать с меня одежду и бросать ее на пол, залитый водой. Мне стало очень страшно, но она держала меня так крепко, что я не смогла бы вырваться и убежать.
— Ты сейчас примешь ванну — да-да, примешь ванну, — и я помою тебя. Я доберусь до твоих самых труднодоступных уголков!
Она схватила меня поперек тела и, поскольку моя кожа стала скользкой от пара, сжала так, что я уже не могла дышать.
Затем Старушка опустила меня в ванну.
В первое мгновение я ничего не почувствовала — мне только показалось, что вода такая же холодная, как промокшая от дождя одежда. Затем вдруг стало очень больно. Я закричала, и в рот стал проникать вездесущий пар.
Вода в ванне была горячей, как кипяток.
Я, наверное, потеряла сознание, потому что не помню, что происходило потом.
Когда я пришла в себя, то первым делом посмотрела на свои ноги и живот. Они были багрово-красными. От кожи кое-где отслоились частички и теперь плавали на поверхности воды. Мне было так плохо, что я не могла даже говорить.
— Смотри, это отстает грязь. Ты такая нечистоплотная, что грязь въелась в твою кожу!
Старушка схватила щетку и принялась изо всех сил тереть мои ноги, отдирая пласты кожи. На них виднелась кровь, которая, попадая в воду, расплывалась в разные стороны красноватыми пятнышками. Старушка схватила с полки над умывальником какой-то флакон и вылила все его содержимое на мой живот, продолжая тереть меня щеткой. У меня сильно защипало между ног: горячая вода обжигала половые губы.
— Вот увидишь, какой я тебя сделаю чистой, маленькая дрянь!
Она говорила это не мне — она прошипела это сквозь зубы как бы самой себе.
Старушка частенько произносила точно такие же слова, когда мыла посуду или чистила столовые приборы. Она делала это сильными решительными движениями, добираясь даже до самых труднодоступных уголков.
Мне вдруг стало холодно. Очень холодно. Я почувствовала сильную боль в нижней части туловища и теперь думала только о том, как бы мне избавиться от этой боли, едва не сводившей меня с ума.
Дверь в ванную вдруг резко распахнулась, и в нее заглянул Старик.
Он тут же начал орать:
— Что ты делаешь, Люсьен? О боже, что ты тут творишь…
Он отпихнул Старушку в сторону и посмотрел на меня.
Я всхлипывала и дрожала. Мне еще никогда не было так плохо, как в тот момент: я не могла пошевелить не то что рукой или ногой, но даже губами. Возникло ощущение, что меня прокалывают раскаленными докрасна иголками и что каждый удар моего сердца отдается болью во всем теле.
В ванной было так много пара, что мне казалось, я нахожусь под водой. У меня хватало сил лишь на то, чтобы делать небольшие вдохи, и вдыхаемый мною воздух обжигал мне легкие.
— Черт бы тебя побрал… Черт бы тебя побрал, ты, похоже, рехнулась…
Я так обрадовалась тому, что он пришел, что больше не чувствовала боли. Мне даже удалось протянуть к нему руки.
Старик взял большое полотенце и укутал меня, а затем вытащил из воды. Ткань натирала кожу, мне снова стало очень больно, и я вскрикнула.
Он вынес меня из ванной, и я опять смогла нормально дышать.
Я не слишком хорошо помню, что произошло потом.
Я сильно дрожала. Он положил меня на кровать. Я представляла собой сплошную свежую рану. Он вышел из комнаты, сказав: «Не шевелись».
Вскоре Старик вернулся, неся в руке бутылку растительного масла.
Того масла, которое использовалось для приготовления салата.
Он начал смазывать мне ноги. У меня не хватало смелости на них посмотреть, я уже видела, что они похожи на куски мяса — сплошь красные, с содранной кожей. Поначалу от масла стало лучше — ощущение жжения потихоньку исчезало.
Однако затем оно появилось снова и стало даже более мучительным, чем раньше.
Я не могла больше сдерживаться и начала громко стонать.
Тогда Старик сказал: «Черт возьми, придется вызвать скорую помощь!»
Он вышел из комнаты, а я, видимо, потеряла сознание, потому что ничего больше не помню.
Когда я очнулась, вокруг меня сидели какие-то люди. Я увидела, что нахожусь в машине скорой помощи. На лицо была надета дыхательная маска. Мне показалось, что меня разрезали на две части, потому что я не чувствовала нижней половины тела.
Надо мной наклонилась какая-то женщина.
Я услышала голос Старика:
— Это был несчастный случай. Вода оказалась слишком горячей! Это был несчастный случай!
Я снова впала в забытье.
Когда я пришла в себя, то увидела, что нахожусь в больничной палате. Я не могла даже чуточку пошевелиться. Мне по-прежнему было больно, но боль была уже не такой сильной, как раньше. Я лежала внутри какого-то желоба, а прямо передо мной высилась, словно белая гора, натянутая вертикально простыня.
Я покосилась глазами сначала в одну сторону, затем в другую. Сперва мне показалось, что я умерла и меня поместили то ли в огромный холодильник, то ли в какой-то кокон, зависший в пространстве. Затем я почувствовала удары своего сердца и поняла, что все еще жива.
