— Ль…
Она была в два раза меня моложе, то есть в два раза искреннее. Я плел небылицы, надеясь, что во мне что-то проснется. Пытался убедить себя, что работаю, она же во мне видела обычного секс-туриста. Я рассчитывал, что оттолкну ее своей вульгарностью и тогда все пройдет безболезненно. Когда Таня покинула меня на заре или, скорее, когда я отпустил ее, не взяв телефона (именно так прощаются в наши дни — забыв записать несколько цифр), я бросил на нее прощальный взгляд в полумраке, словно пытался запомнить тающие контуры ломкого силуэта и ее тень на занавесках, освещенных предрассветными лучами. Я с нетерпением ждал, когда она отчалит, исчезнет из моей жизни, чтобы наконец вдоволь поскучать о ней. Мне претила ее строгость, я злился, потому что узнавал в ней себя — бедного маленького хищника-мифомана с иссохшим сердцем. Когда она холодно сказала мне по-французски «Au revoir», — я почувствовал, как во мне поднимается волна тоски и благодарности. Я выбежал из номера, но увидел только, как захлопнулась дверца лифта, уносившего от меня ее печальную усталость, синяки под глазами и «Шанс» от «Шанель». Я спросил:
— Почему вы все душитесь «Шансом»?
Она улыбнулась:
— I gave you one chance, you've just missed it.[20]
Тогда я парировал в постыдном приступе лиричности:
— I hate you.[21]
Мне бы сказать спасибо: Таня дала мне понять, что неумение страдать — это тоже страдание. Потом я записал:
Ненавижу лифты —
Уезжаешь в них ты.
Ой, да у меня таких историй хоть отбавляй. Аня, Юнна, Мария, Ирина, Евгения, Марта, Галина… я разбирал этих сказочных принцесс по косточкам, терял их, избегал, удерживал, забывал, классифицировал, производил селекцию, шорт-листовал, сравнивал, снобировал, соблазнял, отвергал и тосковал по ним… Работа есть работа: сначала красоту надо пригубить, потом уже губить. Для этого требовалось прежде всего заверить счастливую избранницу в своей порядочности, затем потрясти пачкой рублей перед ее родителями; потом уже агентство вступало в игру и продавало юность по дешевке во имя омолаживающих кремов. «Л'Идеаль» — одно из самых успешных французских предприятий (прибыль — 2 миллиарда евро, торговый оборот — 16 миллиардов), основанное гениальным химиком, чьи наследники позаботились о расцвете его патентов в годы немецкой оккупации. Фирма стала мировым лидером косметической промышленности, долбя один и тот же слоган на всех языках мира: «Ведь все вы уникальны». Знаете ли вы, что слово «косметика» происходит от греческого «космос», а это значит не только «порядок», но и «вселенная»? Этимологически получается, что макияж — это порядок, который правит миром. Косметика космична. Бог — это всего лишь makeup, batiushka! Но кризис не заставил себя ждать: «Гринпис» сообщил, что продукция «Л'Идеаля» содержит синтетические химические добавки, частенько на основе нефтепродуктов и их производных, которые используются в качестве активных ингредиентов, ароматизаторов и антиоксидантов и обладают прискорбным свойством вызывать рак яичников и груди. Засекреченное исследование AFSSAPS (Французское агентство санитарной безопасности медицинской продукции) выявило, что в 2005 году 122 человека пострадали от применения омолаживающих и солнцезащитных кремов. Это, как правило, выражалось в пугающих приступах аллергии, повлекших за собой немедленную госпитализацию (отеки, обширные экземы, утроенные в объеме веки, потеря кожной чувствительности). Короче, продукция «Л'Идеаля» травила потребителей, как ФСБ — своих агентов, окопавшихся в Лондоне. Опасность крылась в ежедневном нанесении на кожу токсичных субстанций (фталатов, синтетического мускуса, хлорных соединений, формальдегида и галаксолида). В отличие от фармацевтических лабораторий, производители косметики не обязаны испытывать свою продукцию на животных или людях, перед тем как запустить в продажу. Французский закон полагает, что кремы менее токсичны, чем лекарства. Промышленникам повезло — они могут вмазать нам в рожу все, что им вздумается.
Экономические ставки больше, чем жизнь: новое лицо фирмы должно выплюнуть на рынок яд, спрятанный в креме. Группа «Л'Идеаль» приобрела недавно The Nature Stores,[22] чтобы подсластить свой образ экологической пилюлей. Все это встало в 940 миллионов евро. Сейчас «Л'Идеаль» готовится к запуску в производство новой омолаживающей молекулы, выработанной группой «Ойлнефть», во главе которой стоит Сергей, мой приятель-олигарх. Лицо, которое я найду, пригодится также для рекламы маски от негативных воздействий окружающей среды. Вот почему мне выдали кучу бабок на представительские расходы: «Л'Идеаль» только во Франции тратит 25 миллионов евро в год на рекламу. Очень кстати — в Париже, будучи копирайтером в рекламном бизнесе, а потом (недолго) телеведущим, я привык сорить деньгами направо и налево. Оправившись от одной неразделенной любви с первого взгляда и перед тем как перейти к следующей, я напивался от радости в «О-ля-ля» и «Шандре», «Бордо» и «Эгоист Голд». Извините, преподобнейший, что упоминаю при вас бары с девочками. Но коли уж я решил исповедаться, придется перечислить вам все грехи, не так ли? Вдаваясь в мельчайшие детали. Я должен признать, что ничем не интересовался и только и делал, что потакал прихотям избалованного ребенка, каковым я являюсь. Транквилизаторы так надежно защищают меня от романтизма, что я уже не способен что-либо почувствовать. Если я вас шокирую, милый поп, остановите меня, не хочу отягощать свою вину. Ад — вот он, а я прошу вас сосватать мне пропуск в рай.
— С ума сойти, Тань, ты все время ешь и ни грамма не прибавляешь!
— Ну, Октав… это как посмотреть!
Она слишком много вдохнула, чтобы быть искренней. Да, в итоге я все-таки снова увиделся с Таней из Нижнего. Она была страшно этим польщена, не понимая, что я ей позвонил, только чтобы ее забыть. Правильно, я хвастался, что не записал ее телефона, и соврал только наполовину. Я выцыганил ее номер у подруги Кати, тусовавшейся с Жан-Мишелем, моим французским приятелем, которого тоже зачем-то занесло в Нижний. В ресторане к нам пристала цыганка, торговавшая розами. Я купил у нее все букеты.
— Нет, спасибо, Октав, не надо цветов, а то я сейчас зареву — они увянут на банкетке ночного клуба.
— Как и ты!
Лучший способ испытать отвращение к женщине, которая понравилась вам по пьяни накануне вечером, — увидеть ее при свете дня. Но Тане палец в рот не клади:
— Ты в тот раз так набрался, что стал похож на китайца!
— Потому что, в отличие от тебя, я завязал с кокаином.
Мы ели коипу — мелкого упитанного грызуна, по вкусу похожего на крота. Не знаю, с какого бодуна мы заказали эту мерзость, возможно, потому, что только в этом случае содержимое наших тарелок могло оказаться еще отвратительнее нас самих. То ли из самолюбия, то ли в надежде на карьеру, мои протеже всегда радовались, когда я снова связывался с ними, хотя это значило только, что я пытался исключить их из своего либидо. Третьего звонка не бывало никогда. Они начинали страдать после второго свидания: оно-то и есть настоящий кастинг. Дневной контроль. Подтверждение прощания. Я стер ее номер из своего мобильника, чтобы не было соблазна позвонить ей в неурочный час. Она, судя по всему, это просекла, потому что к концу обеда перестала надо мной смеяться. Мы оба были взволнованы при мысли, что больше никогда не увидимся. Что вы хотите, в двадцать один год забыть ближнего своего — пара пустяков… Я терял время, а у нее впереди была вся жизнь.
— Знаешь, что ты мне снилась, гадючка?
— You in my heart. You in my dreams too.[23] Она попросила пощупать ей пульс, чтоб я почувствовал, как быстро бьется ее сердце. Я сказал ей рока, кусая себе щеки изнутри, чтобы не расплакаться.
Таня была первым звоночком, но я понял это позже, читая Ветхий Завет. Мириады, армии, легионы ангелов (тысяча тысяч в Книге пророка Даниила) не смогли бы меня спасти. Но в то время я еще не знал, что Сатана уже подрезал мне крылья.
Поначалу я имел снежно-бледный вид. Такого количества мертвецов, как в вашем городе, я никогда не видел. Народ гибнет, переходя Тверскую, — поскольку светофоров там нет, машины поддают газу, чтобы задавить пешехода. Однажды на меня напали менты, пытаясь забрать себе мои кредитные карточки, деньги и документы. Я откупился пятьюстами долларами и уехал по Гагаринскому переулку. Умирают на улицах, в барах, в драках. Каждый проезд по Москве — это скачка с препятствиями: либо по три часа торчишь в пробках, либо отдаешь богу душу в «ладе» с пьяным чеченцем за рулем. Мне нравится кататься в Москве на лыжах, съезжая по белоснежному спуску прямо к Большому, мчаться прочь от здания бывшего КГБ (этим видом спорта увлекались еще при Брежневе — натянув на уши шапку, прохожие спешили перейти на другую сторону Лубянской площади, чтобы не слышать протестов невинно осужденных и криков, доносившихся из пыточных камер). Да что вы? Их было не слышно, потому что лубянские подвалы находятся глубоко под землей? Век живи, век учись. Круто у них все было устроено. В сущности, КГБ никуда не делся, он просто сменил согласные в своем названии. Свергнув с пьедестала статую Дзержинского перед зданием ФСБ, вы выбрали себе в президенты образцового служащего этой организации. Подобная преемственность — источник всех ваших бед: вы не перерезали пуповину с мучителями. Россия — страна безнаказанных преступлений и сознательной амнезии. Что вы такое говорите? Умение прощать? Но вам бы следовало знать, святой отец, что прощения надо сначала попросить, а тут это не принято, и половина чиновников как сидела, так и сидит на своих местах. Если вы на самом деле хотели, чтобы справедливость восторжествовала, мэрия должна была установить Соловецкий камень в память жертв ГУЛАГа в центре площади, а не ссылать его в соседний сквер. Тогда по примеру южно-африканцев вы бы смогли амнистировать руководителей, признавших свои злодеяния. Публичная исповедь требует мужества, но это единственный способ покаяться в коллективных преступлениях — альтернативой может стать гражданская война. Вы предпочли сделать вид, что ничего особенного не случилось. Хотя то, что случилось, очень просто сформулировать: случились, отец, ПЯТЬ ХОЛОКОСТОВ. Знаю, о чем вы сейчас думаете: ваш собеседник выпил слишком много водки. Это правда. Но я знаю, что говорю: во Франции нас постигла точно такая же амнезия вследствие коллаборационизма, Мадагаскара, Индокитая и Алжира. Принято считать, что лучше двигаться вперед, а то если начать открывать архивы, опозорены будут все — к этому, кстати, привела политика люстрации в Румынии, Болгарии и Польше. В Камбодже только тридцать лет спустя начали процесс по делу о геноциде, устроенном красными кхмерами, но главные преступники уже давно умерли. Турки отказываются признать массовые убийства армян. Будет ли Россия готова к публичному саморазоблачению до 2030 года? В темные времена чисты только мертвецы. Кататься на лыжах в городе гораздо забавнее, чем в горах. Скользить приятней, чем ходить. Грязь надо прятать под пушистыми коврами. Скольжение — это способ мышления, а может быть, и жизни. Несешься себе с ветерком по несовершенному бытию, лавируешь между препятствиями и увиливаешь от серьезных проблем, входя в роскошные бутики «Mercury» и ГУМа, что напротив мавзолея Ленина, ведь теперь от «Правды» до «Прады» один шаг.
