— Арчи…
— Пожалуйста.
— Но как же все?
— Все заняты, и мы запрем дверь. Вывесим табличку «Просьба не беспокоить».
— А… твой кошмар?
— Кошмары — это для детей. А мы с тобой уже выросли, и никакие сны не помешают нам любить друг друга.
— Ты переменился, — озадаченно произнесла она. Ее добрый взгляд выражал недоумение. — Что с тобой случилось?
— Пандора купила мне подарок.
— Да нет же, тут что-то другое.
— Я встретил человека, который пожелал меня выслушать. На вершине Криген Даба, где только ветер, и вереск, и птицы, и никто не может войти и помешать. Ну, и я все ему рассказал.
— Про Северную Ирландию?
— Да.
— Все-все?
— Все-все.
— Про мину, и куски человеческих тел, и мертвых ребят?
— Да.
— И про Нийла Мак-Дональда? И про ночные кошмары?
— Да.
— Но ведь ты уже рассказывал это все — мне. Ты говорил со мной. Но это нам не помогло.
— Потому что ты — это часть меня. Тут нужен был посторонний человек, который отнесется объективно. Такого собеседника у меня до сих пор не было. Только родные и друзья детства, люди, которые знают меня всю жизнь. И слишком близки мне.
— Но кошмар останется, Арчи. Кошмары не уходят.
— Может быть, и так. Но теперь он остался без клыков.
— Почему ты так думаешь?
— У моей матери была такая присказка: «Страх постучался в дверь, Вера пошла открывать, а там — никого». Поживем — увидим. Я тебя люблю больше жизни, и это самое важное.
— О, Арчи.
Слезы полились у нее из глаз. Он стер их поцелуями, распустил пояс халата и просунул ладонь под шелк, лаская ее наготу. И стал целовать ее лицо и раскрывшиеся ему навстречу губы…
— Давай попробуем?
— Прямо сейчас?
— Да, прямо сию минуту, как только ты поможешь мне вылезти из этих проклятых штанов.
Четверг, 15 сентябряВирджиния проснулась в пять часов и лежала, ждала, пока рассветет. Сегодня четверг. День рождения Вайолет. Она, как и обещала, позвонила вчера вечером, перед девятичасовыми новостями.
Лотти поместили обратно в Релкиркскую Королевскую клинику, сообщила она Вирджинии. Лотти нисколько не расстроена, приняла это как должное. Расстроена Эди, но ее удалось убедить, что другого выхода нет. И еще Ви позвонила в школу и попросила директора успокоить Генри, передать ему, чтобы он больше не тревожился за свою дорогую Эди. Кошмарная ситуация наконец разрешилась. И Вирджиния может об этом больше не думать.
Разговор с Ви оставил Вирджинию в смятении чувств. Главными из них были огромное облегчение и благодарность. Теперь она может, не боясь ночной темноты, спокойно лечь спать, одна в своем большом пустом доме, и погрузиться в сон, твердо зная, что во мраке за окном не затаилось мерзкое чудовище, высматривающее, выжидающее, готовое к прыжку. Лотти больше не вернется; она теперь взаперти, и с нею — ее опасные тайны. Вирджиния от нее освободилась.
Однако на душе у нее все-таки скребли кошки. Каково-то бедной Эди, которой пришлось признать, что из ее благих намерений ничего не вышло, и снова отдать близкую родственницу на умелое, но бездушное попечение персонала лечебницы? Но не может же и Эди в глубине души не испытывать облегчения — уж хотя бы оттого, что с плеч упало такое бремя ответственности, что не надо будет больше выслушивать бесконечные бредни Лотти.
И, наконец, — Генри. Вирджиния не могла отделаться от чувства вины перед ним. Она знала, как он относится к Лотти и как боится за Эди, но позвонить в Темплхолл и успокоить его — такая естественная мысль ей даже в голову не пришла. И никуда не денешься, надо со стыдом признаться самой себе, что о Генри она просто не подумала, сосредоточившись на себе и на событиях двух последних дней.
Сначала Эдмунд и Пандора. Теперь Конрад.
Конрад Таккер. Здесь, в Шотландии, в Страткрое, участник предстоящих событий. Его присутствие все меняет. И прежде всего — ее самое, Вирджинию. Словно бы обнажилась прежде скрытая и никому не ведомая сторона ее личности. Она пошла на близость с Конрадом. Это была близость по обоюдному желанию, скорее ради утешения, чем по страсти, но она провела ночь в его объятиях, от этого тоже никуда не денешься. Акт супружеской неверности; измена. Как ни называй, хоть самым черным словом, все равно Вирджиния ни о чем не жалеет.
«Никогда не признавайся Эдмунду».
Старая мудрая Ви. Вирджиния рассказала ей не для того, чтобы покаяться, а просто облегчила душу. Перекладываешь свой грех на плечи другого. И тем самым освобождаешься от угрызений совести. Вирджиния нисколько не сожалела о случившемся, и это для нее самой было полной неожиданностью. Ей казалось, будто за минувшие сутки она словно бы выросла, не физически, а душой. Словно бы карабкалась, карабкалась по крутому склону, и вот теперь можно остановиться, перевести дух и взглянуть сверху на открывшиеся дали.
Вирджиния так долго довольствовалась тем, что она просто мать Генри и жена Эдмунда, член семьи Эрдов, и вся ее жизнь определяется родственными связями, все силы, все время, вся любовь уходят на поддержание домашнего очага. Но выросла Алекса, Генри увезли, Эдмунд… Эдмунда она сейчас как-то совсем не брала в расчет. И осталась только она одна. Вирджиния сама по себе. Человек, индивидуальность, со своим прошлым и будущим и перекинутым между ними мостом быстро пролетевших лет замужества. Отъезд Генри не только положил конец целому этапу в ее жизни, но и дал ей свободу. Ничто теперь не мешает ей расправить крылья и полететь. Перед нею — весь мир.
И поездка на Лонг-Айленд, столько месяцев неясной мечтой таившаяся где-то на периферии ее сознания, стала теперь не только возможной, но и настоятельно необходимой. Что бы ни говорила Ви, надо ехать. А в качестве предлога, если понадобится, можно сослаться на преклонный возраст ее стариков. Ей необходимо повидать их, пока они еще способны радоваться ее приезду, пока они еще здоровы, пока не одряхлели, пока они живы. Это — предлог. А по правде, ее намерение связано с Конрадом.
Он будет там. Поблизости, по соседству. В городе ли, на Лонг-Айленде, но, во всяком случае, на расстоянии телефонного звонка. Они смогут видеться. Конрад — старый знакомый, которому симпатизировали бабушка с дедом. Добрый человек. Такой мужчина не может вдруг повернуться и уехать, нарушить обещание, оставить тебя, когда ты особенно нуждаешься в поддержке; не может любить другую женщину. Вирджинии подумалось, что для настоящих близких отношений, которые на всю жизнь, доверие важнее, чем любовь. Чтобы разобраться со всеми этими неясностями, ей нужно время и расстояние, нужна передышка, когда можно остановиться и окинуть взором всю картину. И сейчас еще она нуждается в утешении и знает, что сможет найти его у этого человека, ее давнего друга, а теперь и любовника. Любовник, любовь — какие неопределенные слова, в них много разных смыслов. Вирджиния еще раз попробовала поискать у себя в душе полагающиеся угрызения совести, но не нашла ничего — только окрепшую уверенность в себе и приятное ощущение новой силы, как будто Конрад подарил ей еще один шанс, дал снова отведать вкус молодости, вкус свободы. Одно Вирджиния знает твердо: упускать этот шанс она не намерена, она постарается его ухватить, пока еще не поздно. Лиспорт ждет ее, всего в одном перелете, неизменный, потому что там ничего не меняется. Она будто уже чувствует терпкие осенние запахи, видит широкие улицы, засыпанные багровыми листьями, и первые дымки из труб над крышами величественных белых вилл, так живописно поднимающиеся в ярко-голубое небо бабьего лета над Лонг-Айлендом.
Вирджиния представила себе по воспоминаниям, что там сейчас делается. День Труда уже прошел, дети возвратились в школы, паром на Файр-Айленд больше не ходит, кафе на пляжах закрыты. Но дедушкина яхта еще на воде, и до длинных атлантических пляжей на моторе рукой подать. Дюны, облизанные ветрами; песчаная полоса, тянущаяся вправо и влево, сколько охватит глаз, усеянная ракушками и отороченная кружевом пенного прибоя. Вирджиния даже ощутила шлепок пены у себя на щеке. И, словно со стороны, увидела себя бредущей по щиколотку в воде, маленьким силуэтом на фоне закатного неба… рядом с Конрадом…
Тут Вирджиния, несмотря на смятение, улыбнулась, и не мечтательно, а трезво посмеиваясь сама над собой. Ведь это отроческие грезы, образы из рекламного клипа. Ей даже слышались слащавая музыка и проникновенный бархатный баритон, убеждающий пользоваться только вот этим шампунем, дезодорантом или стиральным порошком с биодобавками. Эдак, глядишь, весь день будешь предаваться сладким фантазиям. Дело не в том, что это привилегия юных. Просто взрослым некогда грезить. У них слишком много дел, обязанностей, забот. Вот, например, у нее. И прямо сейчас. Реальная, сегодняшняя жизнь властно требовала ее внимания. Вирджиния решительно выкинула из головы Лиспорт и Конрада и стала думать об Алексе. Алекса сейчас на первом месте. Через час или два она уже будет в Балнеде, а ведь месяц назад в Лондоне она взяла с Вирджинии одно обещание…
