- Да, он меня потряс.
- Любовник?
- И это тоже, но я о другом. Адвокат. Он сказал, что не может поступить меня в Консерваторию по причине моей незначительности.
- Гонорар был?
- Гонорар бывает всегда. Фунты, фунты и фунты.
- Я стояла на внутренней террасе Консерватории и смотрела на каменные плиты, обагренные кровью многих консерваторских поколений. Стоя там, я размышляла: нет, Хильду никогда не примут в Консерваторию.
- Я читала Консерваторский Циркуляр и не находила в списке своей фамилии.
- Ты поддерживаешь новые идеи, это тоже сыграло против тебя.
- Я никогда не отрекусь от новых идей.
- И ведь ты ветеран, можно было ожидать, что это зачтется в твою пользу.
- Должна тебе признаться, это стало для меня огромным разочарованием.
- Брось, Хильда, не плачь и не рви на себе волосы - здесь, где они могут тебя увидеть.
- Они смотрят в окна?
- Вполне возможно, что они смотрят в окна.
- Говорят, по праздникам они приглашают повара.
- Кроме того, у них есть обнаженные натурщики и натурщицы.
- Ты правда так думаешь? Я ничуть не удивлена.
- Лучшим студентам обед присылается в комнату на подносе.
- Ты правда так думаешь? Я ничуть не удивлена.
- Злаковые салаты и большие порции отборных мясных деликатесов.
- О, как больно мне это слышать.
- Хлеб с расшкваренным жиром, сладкий пирог по праздникам.
- Я такая же одаренная, как они, я такая же одаренная, как некоторые из них.
- Решения принимаются тайным комитетом. Они опускают в горшок черные фасолины или белые фасолины.
- Раньше я думала, что меня примут. Я получала обнадеживающие письма.
- Боюсь, ты не очень подходишь для Консерватории. Лишь наилучшие подходят для Консерватории.
- Я ничуть не хуже многих тех, кто нежится сейчас в мягких консерваторских постелях.
- Относительные достоинства непременно изучаются скрупулезнейшим образом.
- Я могу спокойно улыбаться в улыбающиеся лица проворных, опасных преподавателей.
- Да, у нас есть обнаженные натурщики. Нет, обнаженные натурщики не обладают для нас эмоциональной значимостью.
- Я могу работать с глиной и клеить всякое.
- Да, иногда мы наклеиваем на обнаженных натурщиков всякое, чаще всего - одежду. Да, иногда мы играем для обнаженных натурщиков и натурщиц на консерваторских скрипках, виолончелях и трубах, или поем для них, или корректируем их произношение, тем временем наши ловкие пальцы летают над нашими этюдниками.
- Пожалуй, я могу послать еще одно заявление, или несколько.
- Да, теперь твой живот не назовешь малозначительным. Я помню время, когда он был совсем плоским, плоским, как доска.
- Я умру, если не поступлю в Консерваторию, я умру.
- Нет, не умрешь, ты только так говоришь.
- Я сдохну на месте, если не поступлю в Консерваторию, это я тебе обещаю.
- Все не так плохо, ты всегда можешь найти себе другое занятие, не знаю уж какое, брось, Хильда, возьми себя в руки.
- Для меня это вопрос жизни и смерти.
- Господи, я помню время, когда он был плоским. Но уж порезвиться-то мы уж порезвились, помнишь? Япомню, как мы носились по этому городу, прятались в темных углах, отличный был город, жаль, что мы его покинули.
- Теперь мы взрослые, взрослые и благопристойные.
- Так вот, я ввела тебя в заблуждение. Обнаженные натурщики обладают для нас эмоциональной значимостью.
- Обладают?
- Мы любим их и все время с ними спим - до завтрака, после завтрака, во время завтрака.
- Хорошо устроились!
- Ловко устроились!
- По мне, так здорово!
- Совсем не плохо!
- Жаль, что ты мне это сказала.
- Брось, Хильда, не нужно быть такой упертой, ты имеешь огромный выбор других занятий.
- Я думаю, они руководствуются неким принципом эксклюзивности. Одних допускают, а других нет.
- У нас там есть индеец племени кушатта, настоящий, чистокровный индеец кушатга.
- Там, у вас?
- Да. Он делает висячие ширмы из лоскутьев и сучков, очень симпатичные, и он делает картины песком по клею, играет на самых разнообразных свистках, иногда он поет, и он стучит в барабан, и работает по серебру, а еще он ткач, и он переводит с языка кушатта на английский и с английского на кушатга, и он непревзойденный стрелок, он умеет валить быков за рога, и ловить сомов на перемет, и делать лекарства из самых обычных ингредиентов, в основном из аспирина, и он декламирует, и еще он артист. Он очень талантливый.
- Для меня это вопрос жизни и смерти.
- Слушай, Хильда, а что, если тебе стать вольнопри- соединившейся? У нас предусмотрен такой статус, ты платишь двенадцать долларов в год, и тебя берут в воль- ноприсоединившиеся. Ты получаешь Циркуляр и все права вольноприсоединившегося.
- А какие это права?
- Ты получаешь Циркуляр.
- И это все?
- Пожалуй, что и так.
- Я вот сяду здесь и буду сидеть и никуда не уйду.
- Мне мучительно наблюдать твое горе.
- Я вот возьму и рожу, прямо здесь, на ступеньках.
- Может быть, придет время и твоих ушей достигнет радостная весть.
- Я чувствую себя как мертвец, сидящий в кресле.
- Ты все еще хорошенькая и привлекательная.
- Очень приятно такое слышать, я рада, что ты так думаешь.
- И пылкая, ты пылкая, очень пылкая.
- Да, у меня пылкая натура, очень пылкая.
- Помнится, несколько лет тому назад ты работала в Корпусе мира.
- Да, работала, я водила машину скорой помощи в Никарагуа.
- Консерваторская жизнь в высшей степени беззаботна - да, другого и слова не подберешь.
- Думаю, мне нужно просто вернуться домой и устроить большую приборку - выкинуть бумаги и прочий мусор.
- Мне кажется, этот ребенок скоро родится, верно?
- И продолжить работу над этюдами, что бы они там ни говорили.
- Это достойно всяческого восхищения.
- Главное - не дать себя согнуть, не пасть духом.
- Мне кажется, этот ребенок родится через некоторое время, верно?
- Мне тоже так кажется. А ты знаешь, что эти ублюдки твердо решили не допускать меня туда?
- Их мозги лишены гибкости и закостенели.
- Возможно, это потому, что я бедная беременная женщина, как ты думаешь?
- Ты же сказала, что ты им не говорила.
- Но может быть, они - очень проницательные психологи, так что им было достаточно одного взгляда на мое лицо.
- Нет, еще нет никаких признаков. Сколько у тебя месяцев?
- Около двух с половиной, а если раздеться, то заметно.
- Но ведь ты не раздевалась, верно?
- Нет, на мне была, ну, знаешь, обычная студенческая одежда. Джинсы и серапе. И зеленая сумка для книг.
- Битком набитая этюдами.
- Да. Он спросил, где я получила подготовку, и я ему сказала.
- Господи, я помню его совсем плоским, плоским, как палуба чего-нибудь, корабля или яхты.
- Вы незначительны, так они мне сказали.
- Ох, ну как же мне тебя жаль.
- Мы расстались, затем я прошла сквозь великолепный консерваторский свет в фойе, а затем сквозь тяжелые, черные, кованые двери Консерватории.
- Я была лицом, смутно различимым сквозь стекло.
- В момент ухода я выглядела в высшей степени гордо и невозмутимо.
- Время исцеляет любые раны.
- Нет, не исцеляет.
- Синяк, порез, ушиб, укус.
- Ха! Ха! Ха! Ха!
- Подумай, Хильда, в жизни есть и другие занятия.
- Да, Мэгги, вероятно, есть. Меня не привлекает ни одно из них.
- У неконсерваторских тоже есть свои жизни. Мы, консерваторские, не слишком много с ними соприкасаемся, но нам говорили, что у них есть свои жизни.
- Думаю, я могла бы подать апелляцию, если только есть такое место, куда можно подать апелляцию. Если только есть такое место.
- Хорошая мысль, мы получаем кипы апелляций, кипы, кипы и кипы.
- Я могу ждать всю ночь. Прямо здесь на ступеньках.
- Я посижу с тобой. Я помогу тебе сформулировать текст.
- Они действительно смотрят в окна?
- Да, мне так думается. Что ты хочешь написать?
- Я хочу написать, что это вопрос жизни и смерти. Что-нибудь такое.
- Согласно уставу консерваторские не должны помогать неконсерваторским, ты это знаешь.
- Кой черт, я думала, ты хочешь мне помочь.
- О'кей. Я тебе помогу. Что ты хочешь написать?
- Я хочу написать, что это вопрос жизни и смерти. Что-нибудь такое.
- У нас есть обнаженные натурщики и обнаженные натурщицы, арфы, гигантские деревья в кадках и драпировки. Существуют иерархии, одни люди выше, а другие ниже. Они общаются, купаясь в великолепном свете. У нас уйма развлечений. Уйма зеленой мебели, такой, ты
знаешь, покрашенной. Потертая зеленая краска. Золоченые полоски в четверти дюйма от кромок. Потертые золотые полоски.
- И, возможно, факелы на стенах в маленьких нишах, верно?
- Ага, и факелы. А кто отец?
