— Я в муках рожала сына, а он женился и даже головы передо мной не хочет склонить. Положим, Сунь Жоуцзя не учили вежливости. Но сын-то должен был ей объяснить, как себя вести! Чем больше я об этом думаю, тем обиднее становится!
— Не сердись, вот сын вернется, я сделаю ему внушение. Хунцзянь действительно глуп. Я думаю, он будет бояться жены. Но она, кажется, женщина толковая — когда я объяснил, почему ей лучше не работать, она кивнула головой.
Выйдя из дома, Жоуцзя тут же заворчала:
— Совсем новое платье испортили! Еще неизвестно, отстирается ли. Никогда не видела такого невоспитанного мальчишки!
— Мне он тоже опротивел, — подхватил Хунцзянь. — Хорошо, что мы не будем жить вместе. Я догадываюсь, что этот обед не доставил тебе большого удовольствия. Но знаешь, что я вспомнил? По обычаю, ты вроде бы должна была дать денег ребятам и прислуге.
— Почему же ты мне не сказал? — топнула ногой Жоуцзя. — У нас дома ничего такого не водилось, в университете меня этим премудростям тоже не учили. Какая тоска! Да, невелико счастье быть невесткой в вашем доме!
— Да ты не беспокойся, я куплю что-нибудь и пошлю от твоего имени.
— Делай как знаешь, но и подлаживаться к твоим родичам я не собираюсь. Особенно неприятны невестки, но и отец твой говорил странные вещи: он, кажется, не против, чтобы я, окончившая вуз, жила в вашей семье на положении бесплатной прислуги! Больно многого захотел.
— Да не предлагал он тебе ничего подобного! — вступился за отца Хунцзянь. — Он только советовал тебе не работать.
— А разве я против? Кому не хочется сидеть дома, ничего не делая? Только скажи мне, сколько ты зарабатываешь в месяц? Или тебя ждет большое наследство? Сам не знает, где будет работать, а еще берется рассуждать.
— Это совсем другой вопрос! — возмутился Фан. — Но в словах отца есть доля истины.
— Хоть ты и учился за границей, в голове у тебя такое же допотопное старье, как у отца.
— Уж ты, конечно, понимаешь, что старье, а что нет! Если бы и ты поучилась за границей, знала бы, что отцовская точка зрения именно сейчас очень распространена на Западе. Вот в Германии утверждают, что женщине нужны три «K» — Kirche, Küche, Kinder[145].
— Болтай, что тебе вздумается, я и слушать-то не желаю. Скажу лишь одно — не подозревала я до сего дня, какой ты примерный сын и как прислушиваешься к отцовским наставлениям!
Эта перебранка не обострилась лишь потому, что у спорящих не было поля боя — они не могли ни пойти к Суням, ни вернуться к Фанам, а ругаться на улице было и вовсе неловко. Так что в отсутствии собственной крыши над головой может быть и свой плюс.
Родители новобрачных познакомились, обменялись визитами вежливости, но в душе одни презирали других. Фаны были недовольны плохим воспитанием Суней, те обвиняли Фанов в заскорузлости, и обе семьи считали новоиспеченных родственников недостаточно богатыми. Однажды, наслушавшись всяческих сетований жены на Суней, Дунь-вэн ощутил прилив вдохновения, и в дневнике его появилась такая запись: «Только сейчас я понял, почему родственникам молодоженов желают быть «как Цинь и Цзинь». Эти два царства древности часто были связаны брачными узами правителей, но столь же часто между ними шли войны. Теперь же, когда раздоры между родственниками — явление совсем обычное, сравнение их с Цинь и Цзинь особенно уместно». Старик пришел в восторг от собственного остроумия и жалел лишь, что не может послать эту страничку из дневника своему новому свату, господину Суню.
Хунцзяню и Жоуцзя тоже перепадало немало обид, которые они вымещали друг на друге. Хунцзянь обнаружил, что хотя из-за жены приходится страдать, однако лучше уж страдать, но жену все-таки иметь — есть на ком сорвать злость. Причем именно супруга особенно удобна для этой цели: на родителей и братьев не закричишь, друзья могут порвать отношения, прислуга объявить забастовку, ну а развод — дело хлопотное, так что жене приходится вмещать в себя столько же обид, сколько ветров вмещали кожаные мешки гомеровского Эола. Жоуцзя, со своей стороны, тоже сообразила, что с мужем можно церемониться меньше, чем с отцом и матерью. Но она была тоньше, чем муж, и, когда тот гневался, она замолкала. Они как будто тянули в разные стороны одну веревку: когда натяжение становилось чрезмерным, Жоуцзя делала несколько шагов навстречу мужу, и веревка провисала.
Сама ссора обоим приносила удовлетворение, но после нее молодожены ощущали усталость и разочарование, как после неинтересного представления или попойки. До приезда в Шанхай они всякую перепалку завершали примирением — не оставляли, так сказать, на утро остатков от ужина, как принято в богатых домах. Однако интервалы между ссорой и примирением все возрастали, а теперь иногда мир и вовсе не заключался. После одной из словесных баталий Жоуцзя с некоторой иронией сказала мужу:
— Ты вот на меня лютым зверем набрасываешься, за родителей своих заступаешься, а они вовсе не так уж и любят тебя, даром что старший сын!
Хунцзянь только улыбнулся — он одержал верх в словесном поединке и был преисполнен великодушием победителя, иначе он мог бы сказать: «Твои родители тоже не очень тебя жалуют — сын-то им куда дороже». Уже при втором посещении дома тестя Фан заметил, что «папочка и мамочка», о которых столько трещала жена, совсем не интересуются ее делами. Господин Сунь принадлежал к категории «добряков», то есть людей никчемных. И верно, в агентстве печати, где он заведовал бухгалтерией, он не пользовался никаким влиянием. Жена его души не чаяла в поздно родившемся малыше (в роду Суней перед тем в течение трех поколений рождалось лишь по одному ребенку). Сын всегда был одет с иголочки и тщательно причесан — ни дать ни взять парикмахер из модного салона или официант в иностранном ресторане. Старики считали, что выполнили долг перед дочерью, дав ей образование, и больше не хотели утруждать себя заботами о ее будущем. Может быть, окажись зять богатым, они уделили бы ей больше внимания.
По-настоящему дружна с Жоуцзя была ее тетка, учившаяся в Америке, — из тех, что зовут чужих детей «ваши беби», а чужую жену — «ваша миссис». Разумеется, Жоуцзя приходилось называть ее «анти»[146]. В молодые годы тетушка достигла успехов, о которых никак не могла забыть, и считала себя вправе строго порицать нынешних студенток. Единственное исключение она делала для Жоуцзя, которая охотно слушала ее воспоминания. Старики Суни побаивались ее и спрашивали ее совета по всем важным делам. Муж ее, некто Лу, был человек донельзя самодовольный и любитель порассуждать о политике. Он был глуховат, люди быстро уставали говорить с ним и прекращали дискуссию, но он не замечал этого и продолжал упиваться собственным красноречием. Супруги работали на шелкоткацкой фабрике: он был главным инженером, она там же заведовала кадрами. Так и получилось, что Жоуцзя стала работать у нее в отделе.
Тетка очень скоро пришла к выводу, что племянница ошиблась в выборе супруга, и уже не скрывала своего невысокого мнения о способностях и познаниях Хунцзяня. У Хунцзяня же после нескольких встреч с нею сознание собственной неполноценности стало возрастать, как цены в военное время. Бездетная тетушка держала пса, таксу по имени Бобби, которого любила больше жизни. Почему-то пес всякий раз набрасывался на Хунцзяня, а тот выходил из себя, слыша при этом неизменную фразу хозяйки: «О, собаки так понятливы, они умеют отличать хороших людей от плохих». Но ударить животное он не смел — как заслуги мужа придают вес его супруге, так положение хозяев делает неприкосновенным их пса.
Стараясь, чтобы Хунцзянь понравился тетке, Жоуцзя посылала его прогуливать собаку, но это не вызывало у него прилива добрых чувств. Однажды он зло бросил:
— Твоя тетка собаку любит больше, чем тебя!
— Не выдумывай!.. Такой уж у нее характер, — не слишком вразумительно ответила жена.
— Не очень-то ее люди жалуют, вот и возится все время с собакой.
— Иные собаки лучше людей, — огрызнулась Жоуцзя. — Бобби и впрямь лучше тебя, он без причины никого не кусает. А таких, как ты, просто нельзя не укусить!
— Ты тоже заведешь собаку, как твоя тетка. А на самом-то деле это мне, неудачнику, стоит обзавестись псом. Родственники мной помыкают, друзей у меня нет, жена… жена часто сердится или не замечает меня… А собака виляла бы передо мною хвостом, я бы знал, что в мире есть существо, которое заискивает передо мной, смотрит снизу вверх. Перед твоей теткой на фабрике лебезят подчиненные, дома ее все слушаются, а племянница так в рот и смотрит. Зачем ей еще собака? Окружают человека и лесть и поклонение, а ему, видно, все мало!
— Помолчи, сделай одолжение! — пытаясь сдержать себя, прошипела Жоуцзя. — У нас не бывает подряд трех спокойных дней. Только недавно помирились — и вот на́ тебе!
