– Спасибо, – говорю я и вешаю трубку.
Пишу черновик сопроводительного письма:
Дорогой мистер Трайсман!
К сему прилагается художественное произведение огромного исторического значения. В последнее время я имел удовольствие и обязанность разбирать и готовить к публикации прозаические материалы Р.М. Никсона, который в представлениях не нуждается. Хотя давно известно, что Никсон составлял тщательные заметки по любому вопросу, некоторый набор материалов был исследован лишь в последние несколько месяцев. Этот рассказ Вы читаете первым, поскольку я решил, что наилучшее место для его появления – это страницы «Нью-Йоркера». Жду Вашего ответа, затаив дыхание.
Заранее благодарен.
Гарольд Сильвер.
Снова звонит телефон.
– Я не готова сейчас выходить на публику, – говорит она мне. – Прошу вас продолжать работу, и поговорим, когда весь сборник будет готов.
– Разумеется, – говорю я.
Шарик сдулся.
Рикардо приезжает на неделю. Я вожу его в школу, домой его привозят на автобусе. Дома правила: в будни телевизор не включается, никаких видеоигр и без сахара.
– И что мне в этом хорошего? – спрашивает он.
– Что я о тебе забочусь.
Вечером мы играем, делаем уроки и гуляем с собакой. Я проверяю у него грамматику, математику, слежу, чтобы он мылся и принимал свои лекарства. Я готовлю ему завтрак и даю с собой перекус на дорогу домой на автобусе. К концу недели я готов ручаться, что дела у него лучше, но не знаю, то ли это правда так, то ли я к нему привык.
Я звоню в департамент социальных услуг – удостовериться, что нас рассматривают для одобрения в качестве приемной семьи.
– Ваши документы рассматриваются, и больше мы пока ничего сказать не можем, – сообщает мне женщина по телефону. – У вас есть рекомендации, справки, письмо из банка и заключение психиатра?
– Я ждал, пока вы скажете, что это нужно.
– Никогда не ждите нас, действуйте. А мы догоним.
– Хорошо, тогда есть какой-нибудь психиатр, которого вы рекомендуете? Который «в системе»?
– Понятия не имею. Я тут новенькая – обычно работаю в отделе механических транспортных средств. Не кладите трубку, я спрошу.
Жду, кажется, целую вечность.
– Никого не могла найти, поэтому покопалась по файлам одобренных семей. Вот несколько фамилий, к кому они обращались.
Я записываю, гуглю по фамилиям и звоню тому, у кого офис поближе.
Звонит кузен Джейсон – он получил от Джорджа письмо по электронной почте.
– Странно как-то, нет? Он же в тюрьме?
Я не признаюсь, что подарил Джорджу на день рождения айпад.
– Он меня зафрендил на Фейсбуке и послал сообщение: «Я всегда знал, что ты гей, так что прости, если смутил тебя на семейном обеде». Я подумал, что он участвует в какой-нибудь программе «двенадцать шагов» и заглаживает прошлые грехи. Не стал бы принимать это всерьез, но он говорил очень конкретно. Вчера он мне написал, что все мои друзья на Фейсбуке такие мужественные красавцы, и он готов ручаться, что в «этом» у меня недостатка нет. Я не знал, что сказать, потому и не ответил. Сегодня пришло еще одно – он спрашивает, есть ли у меня кто-нибудь в «Святой земле» и чтобы с банковским счетом.
– Какой у него адрес?
– [email protected], – говорит Джейсон.
Я записываю.
– Я подумал, не вступил ли он в какую-нибудь секту или кружок странного направления, или у него угнали почтовый аккаунт. У меня такое было, и все мои друзья получили письмо, что меня ограбили в Лондоне и чтобы слали мне деньги телеграфом. Моим приятелям это обошлось в пару тысяч баксов.
– Я посмотрю, – отвечаю я. – А ты сам как?
– Нормально.
– А мама?
– Хорошо, насколько возможно в ее возрасте.
– Джейсон, не хочешь вместе поужинать?
– В городе?
– Да, это было бы хорошо, – отвечаю я.
– Но это же не будет, как бы сказать, важное и долгое мероприятие? – спрашивает он.
– Конечно нет, – отвечаю я.
– Где-нибудь перекусить на скорую руку?
– На скорую руку, – повторяю я.
– Прости за грубость, тебе что-то нужно конкретное? В смысле, есть вещи, о которых ты хочешь конкретно поговорить?
– Да нет, ничего такого.
– Ну и отлично, – говорит он. – Как-нибудь давай так и сделаем. Не прямо сейчас, но когда-нибудь – обязательно.
– Ладно, – говорю я. – Ты мне дай знать.
Я вешаю трубку, не зная, надо ли писать Джорджу, надо ли выходить на контакт с AOL и выяснять, действительно ли это его аккаунт? Не очень понимаю, хочу ли я быть «в контакте», чтобы со мной так легко было связаться? Продолжаю рисовать круги вокруг адреса, пока он не становится похож на работу спирографа. Прикалываю его к стене рядом с холодильником – на всякий случай.
Снова звонит Сара Зингер, глава школы, где учится Эшли.
– Не буду ходить вокруг да около. У меня такое чувство, что дальнейшее пребывание в нашей школе – не в интересах Эшли.
– Вы ее выгоняете?
– Мы ее защищаем.
– От кого? От своего же персонала?
– И других учениц. Отношения обостряются, а Эшли заслуживает более благоприятной для себя среды.
– Давайте не будем выплескивать с водой ребенка. Вы приписываете патологию ребенку, девочке, которая пережила трагическую смерть матери, распад семьи, злоупотребление со стороны педагога – авторитетной личности, которая должна была быть утешением и моральным ориентиром?
– Ее подгребли под себя геи и бо2и.
– Не знал, что у вас в школе есть группировки.
– Это не группировки – предпочтения. Ее приняли к себе ученицы-геи и не определившиеся со своим полом. Честно говоря, я не думаю, что ей у них место. И началось какое-то брожение, вроде «кто ей сильнее посочувствует» – как в тех экспериментах, когда ребенок неделю таскает с собой яйцо и ухаживает за ним, как будто это младенец. В данном случае разные фракции ссорятся за право заботиться об Эшли, а преподавателям, сами можете понять, приходится занимать пассивную позицию.
– Извините за каламбур, – бурчу я.
– Пора поискать иные варианты. Было бы хорошо, если бы она оставила нас раньше, а не позже – чтобы дать другим ученицам возможность начать возвращение к норме.
– Когда вы хотите, чтобы она ушла из школы?
– Чем скорее, тем лучше. Понимаю, что конец года совсем скоро, но котел готов взорваться. Я готова предложить вам полное возмещение платы за обучение и залога будущего года, что составляет семьдесят пять тысяч долларов, и мы дадим отличное рекомендательное письмо, где посоветуем взять ее на стажировку на остаток этого года. Она сможет и дальше развивать свой интерес к мыльным операм. Я найду кого-нибудь, кто это организует. Эшли говорила о желании работать в Эй-би-си в Нью-Йорке, но моя близкая подруга по колледжу руководит театром кукол в Скарсдейле, он называется. «Хиггледи-Пиггледи-Поп: кукольный дом». Это городской театр, и, думаю, место подходящее. Эшли сможет написать финальную работу о пережитом, сочетая свой интерес к театру, марионеткам и мыльным операм.
– Не слишком ли амбициозный проект для одиннадцатилетней девочки? Что думает Эшли?
– Она сейчас у себя в комнате, собирает вещи. Бо2и ей помогут нести тяжелое.
– Что ж. Я не думаю, что семьдесят пять тысяч закроют вопрос, – говорю я.
– Что вы имеете в виду – «закроют вопрос»?
– Учитывая ущерб не только для ее учебы, но и для эмоционального развития, обман доверия…
– Я могу дать сто пятьдесят, – перебивает она.
– Разговор начинается с двухсот пятидесяти, – отвечаю я.
– Мне нужно выйти с этим на школьный совет.
– Эшли никуда не поедет, пока не будет заверенного чека.
– Могу я вам перезвонить?
– Сделайте одолжение, – отвечаю я и вешаю трубку, довольный, что так рьяно отстаивал интересы Эшли.
Через час звонит Сара Зингер:
– Чек будет завтра к полудню. Сегодня я оставлю Эшли у себя.
– Берете заложника?
– Беру под защиту, – отвечает она. – И нужно, чтобы вы с Эшли дали подписку о неразглашении.
– Я дам, – говорю я. – Она не может, она несовершеннолетняя.
Перед тем как окончательно заключить столь существенное финансовое соглашение, я чувствую себя обязанным согласовать его с Хайрэмом П. Муди. Объясняю ситуацию, насколько могу, собираюсь сказать, что доволен этим соглашением – и вообще думаю, что отлично справился.
– Они вот так вот выкладывают четверть лимона баксов? – спрашивает он с каким-то веселым недоверием.
– Очевидно.
– На каких условиях?
– Я согласился не раскрывать информацию об инциденте.
– Это значит, вы не будете выдвигать обвинения?
– Не хочу, чтобы ребенка еще таскали.
– А что было на самом деле, вам известно? В смысле, если они готовы выложить двести пятьдесят, нельзя не задуматься, все ли они сказали. Например, у этой женщины могла быть венерическая болезнь.
– Если есть информация, которую они намеренно скрывают, то проблема окажется серьезнее, но у меня чувство, что они просто раздосадованы и волнуются о своей репутации. Когда я получу чек, отправлю его вам. И вы мне скажете, что надо будет, о налогах, о том, куда вложить эти деньги и как лучше ими распорядиться.
