В камере сидела Чемпионка по гребле и что-то писала. На столе лежала высокая стопка бумаги: девушка усердно переписывала английскую версию книги Ким Чен Ира «Неистовый пыл революционного духа».
Великий Руководитель, опершись о дверной косяк, с восхищением разглядывал ее издали.
– Она прочла каждое написанное мною слово, – сказал он. – Это самый верный способ узнать, что лежит на сердце у другого человека. Представь, Га, если синдром и в самом деле существует и американка влюбилась в меня? Это ли не величайшая победа? Сильная, красивая американская девушка. Не будет ли это последним словом?
Га опустился рядом с ней на колени и осветил лампой стол, чтобы лучше видеть, что там было. Кожа у нее была такой бледной, что казалась прозрачной, а когда она вдыхала сырой воздух, слышался хрип.
– Спроси ее, знает ли она, что такое чосонот. Честно говоря, я в этом сомневаюсь. Она не видела ни одной женщины за этот год. Бьюсь об заклад, что последняя женщина, которую она видела, была ее подруга, которую она убила собственными руками, – сказал Великий Руководитель.
Га встретился с девушкой взглядом.
– Вы хотите вернуться домой? – спросил он.
Она кивнула.
– Прекрасно! – воскликнул Великий Руководитель. – Она знает, что такое чосонот. Скажи ей, что у меня есть один подходящий для нее.
– То, что я скажу, очень важно, – сказал ей Га. – Американцы приедут и попытаются забрать вас. А сейчас напишите записку, напишите то, что я продиктую: «Ванда, прими…»
– Скажи ей, что она также сможет принять свою первую ванну, – перебил его Великий Руководитель. – И передай, что ей будет помогать женщина.
Га продолжал:
– Напишите точно то, что я вам скажу: «Ванда, прими гуманитарную помощь, собаку и книги».
Когда она написала это, он оглянулся на Великого Руководителя, стоявшего в свете лампы в коридоре.
– Может, мне вывезти ее отсюда? – задумчиво произнес Великий Руководитель. – Отвезти ее в спа-салон в гостинице «Корё»? Она, наверное, хочет чего-то такого.
– Великолепная идея, – похвалил его Га, затем, повернувшись к девушке, тихо и четко сказал:
– Добавьте: «Тайные гости привезут ценный ноутбук».
– Может, мне стоит побаловать ее чем-нибудь? – размышлял Великий Руководитель, глядя в потолок. – Спроси ее, чего она хочет, пусть просит все, что угодно».
– Когда мы уйдем, уничтожьте записку, – попросил Га. – Доверьтесь мне, я отправлю вас домой. А теперь – вам что-нибудь нужно?
– Мыло, – ответила она.
– Мыло, – перевел он Великому Руководителю.
– Мыло? – переспросил тот. – Разве ты не объяснил ей, что скоро она примет ванну?
– Не мыло, – сказал девушке Га.
– Не мыло? – спросила она. – Тогда зубную пасту. И расческу.
– Она имела в виду такое мыло, с помощью которого чистят зубы, – сказал ему Га. – Знаете, зубную пасту и расческу.
Великий Руководитель внимательно посмотрел сначала на нее, потом на него, а затем указал ключом от камеры на Га.
– Она влюбилась, разве не так? – спросил Великий Руководитель. – Как же я ее теперь отпущу? Скажи, как ты думаешь, что американцы предпримут, если они приедут сюда, вернут то, что принадлежит мне, будут унижены и уберутся восвояси ни с чем, только с мешками риса и злющей собакой?
– Я думал, что Ваш план в этом и заключается.
– Да, план в этом и состоял, но мои советники… они – как мыши на заводе боеприпасов. Они советуют мне не провоцировать американцев, говоря, что это лишь разозлит их, а теперь, узнав, что Чемпионка по гребле жива, ни за что не уступят.
– Но эта девушка Ваша, – сказал Га. – Это факт. Люди должны понимать – останется она или уедет, или же Подразделение 42 превратит ее в пепел – все зависит от Вас. Если американцы получат такой урок, неважно, что с ней произойдет.
– Что верно, то верно, – вздохнул Великий Руководитель. – За исключением одного – я не хочу ее отпускать. Но как это сделать? Что скажешь?
– Пусть девушка встретится с сенатором и скажет, что сама хочет остаться, тогда, пожалуй, не возникнет никаких эксцессов.
Великий Руководитель покачал головой в ответ на этот неприятный совет.
– Вот бы мне другую чемпионку по гребле, – мечтательно произнес он. – Если бы наша крошка-убийца не разделалась со своей подругой, я мог бы отправить домой ту, которая мне меньше понравилась. – И тут он рассмеялся. – Это все, что мне нужно, верно? – Две плохие девчонки в моих руках. – Он погрозил девушке пальцем. – «Плохая, плохая девчонка», – повторял он со смехом. – Очень, очень плохая девчонка.
Командир Га вытащил свой фотоаппарат.
– Если ее отмоют и оденут в чосонот, – объяснил он, – мне понадобится фотография, как она выглядела «ДО» того, как… – Он приблизился и присел на корточки, чтобы сделать снимок. – А потом можно сфотографировать нашу гостью во время работы – как она переписывает собрание сочинений Великого Руководителя Ким Чен Ира.
Он кивнул девушке:
– Теперь возьми в руки книжку.
Командир Га прищурился, размышляя о том, все ли он сделал верно – женщина и ее книга, записка Ванде – в кадре должно быть все – глядя в объектив, он увидел, как Великий Руководитель подошел к ней, втиснувшись в кадр, положил ей руку на плечо и притянул ее к себе. Га смотрел на этот странный, рискованный кадр и думал, как все же хорошо, что фотоаппараты в их стране запрещены.
– Скажи, чтобы она улыбнулась, – потребовал Великий Руководитель.
– Вы не могли бы улыбнуться?
Она улыбнулась.
– Дело в том, – сказал Га, держа палец на кнопке, – что со временем все проходит.
Эти слова, слетевшие с уст Га, заставили Великого Руководителя усмехнуться.
– Так и есть, – подтвердил он.
Га сказал по-английски:
– Скажите «сы-ы-ыр».
И в следующий момент Великий Руководитель и его чемпионка по гребле замигали от вспышки.
– Мне нужны эти фотографии, – сказал Великий Руководитель, тяжело шагая к выходу.
Я работал допоздна в Подразделении 42, и во всем теле моем ощущалась какая-то слабость. Мне будто не хватало пищи, будто тело мое жаждало того, чего я никогда не пробовал. Я вспомнил о собаках из Центрального зоопарка, которые жили на капусте и гнилых помидорах. Забыли ли они вкус мяса? Я чувствовал, что была на этом свете какая-то эдакая еда, о которой мне за свою жизнь так и не довелось узнать. Я сделал глубокий вдох и принюхался, но в воздухе пахло по-прежнему: жареным зеленым луком, вареным арахисом, пшеном – в Пхеньяне наступило время ужина. Делать оказалось нечего, и нужно было отправляться домой.
Бóльшую часть электроэнергии в городе перебросили на промышленные сушилки для риса в южной части города, поэтому метро было закрыто. А для того чтобы сесть на автобус-экспресс на станции «Кванбок», нужно было идти пешком три квартала. Я направился туда. Не успев пройти и двух кварталов, я услышал, как кто-то говорит в мегафон, и понял, что вляпался. Министр массовой мобилизации со своими кадрами прочесывали этот район, хватая на своем пути всех, кому сильно не повезло оказаться в тот час на улице. Один лишь вид их желтой эмблемы вызывал у меня тошноту. Убежать было невозможно – стоило им только заподозрить, что кто-то не хочет «добровольно» исполнять свой долг по сбору урожая, его тут же отправили бы на месяц на Ферму искупления и подвергли бы групповой критике. От этого, однако же, мог спасти значок сотрудника «Пуб Ёк». А раз уж у меня его не было, то я оказался в кузове старенького грузовика, направлявшегося за город на шестнадцатичасовую уборку риса.
В свете луны мы ехали на северо-восток к вырисовывавшейся вдали зоне Мехян. Грузовик был набит горожанами в форменной одежде. Водитель то и дело включал фары, боясь на что-нибудь налететь, но на дороге не было решительно ничего – ни людей, ни машин. На пустом шоссе стояли лишь противотанковые ловушки и китайские экскаваторы, замершие с протянутыми оранжевыми «руками» – их оставили у каналов в ожидании запчастей.
В темноте мы разыскали деревушку, раскинувшуюся на берегу реки Чонгчон. Горожане (нас было около сотни) слезли с грузовика и улеглись спать здесь же, прямо на открытом воздухе. Я расстелил свою спецовку, а под голову положил портфель. Звезды надо мной сияли, чтобы доставить мне удовольствие и как-то скрасить эту ночевку среди коз и грязи. Целых пять лет я пользовался значком «Пуб Ёк», избегая принудиловки по уборке урожая, и уже позабыл летние звуки – трескотню сверчков и кваканье лягушек, и густой туман, поднимающийся над рисовыми чеками. Я слышал, как где-то в темноте играли дети, а неподалеку мужчина и женщина занимались тем, чем самой природой им назначено заниматься по ночам. Это была самая лучшая моя ночь за последние годы.
