В это время «субару» уже катил по главной деревенской улице.
— Здесь сверни налево, Ноэль, вот в эти ворота и в гору. Это — Крой, земли Арчи Балмерино. Сегодня он, наверное, охотится, но завтра перед балом мы у них ужинаем, ты с ним тогда познакомишься…
Дорога, круто забирая вверх, вела мимо полей и лугов на месте бывшего парка. Золотилась листва буков, выстроившихся в две шеренги вдоль дороги. Дальние холмы упирались верхушками в ослепительное осеннее небо. Солнце пригревало, но дул льдистый ветерок, и Ноэль порадовался, что надел толстый свитер.
— Теперь сворачивай на эту аллею. Когда-то она была сумрачная и вся в рытвинах, просто дорога к домику садовника, но Ви все переустроила, когда купила его у Арчи. Она потрясающий садовод. Я тебе уже рассказывала. Но ты только погляди, какой у нее тут открывается вид! Правда, ветрам есть где разгуляться, но теперь, когда подросла буковая живая изгородь, она немного защищает от ветра…
Маленький домик, ослепительно белый в лучах солнца, стоял среди зелени и пестрых цветов. Ноэль затормозил у входной двери, которая распахнулась им навстречу, и на крыльцо вышла крупная, статная женщина. Она приветственно раскинула руки, а бойкий ветерок сразу разлохматил ее седые волосы. Одета она была в очень старую твидовую юбку и вязаную кофту, на ногах — носки и грубые, толстые ботинки. Алекса выскочила из машины и мгновенно утонула в могучих бабушкиных объятиях.
— Алекса. Милая моя девочка, как я рада тебя видеть!
— С днем рождения!
— Семьдесят восемь, представляешь? Стара, как Мафусаил.
Она расцеловала внучку и через ее голову посмотрела на Ноэля, который вышел из машины с другой стороны и обошел «субару» спереди. Взгляды их встретились, задержались. Глаза Ви смотрели ясно и твердо, дружелюбно, но проницательно. «Я подвергаюсь оценке на глазок», — сказал себе Ноэль. И улыбнулся как можно шире.
— Здравствуйте. Я — Ноэль Килинг.
Вайолет отпустила Алексу и протянула ему руку. Рукопожатие ее было крепким, ладонь мягкая и сухая, пальцы сильные. Дама почтенного возраста, нельзя сказать, чтобы красивая, и в молодости, наверное, тоже красотой не отличавшаяся. Но в ее обветренном старом лице читались живость и ум, а морщины и складки на нем казались проложенными улыбкой. Ноэль сразу же ощутил к ней инстинктивную симпатию, расположение, не нуждающееся в словах, он угадал натуру, хотя и умеющую воспламениться неумолимой враждой, но также способную на верную, преданнейшую дружбу. И захотел, чтобы она была ему другом.
И тут она сказала странную вещь:
— Мы никогда раньше не встречались?
— По-моему, нет.
— Ваша фамилия… Килинг… Что-то знакомое, — она пожала плечами и выпустила его руку. — Ну, да неважно. — Она улыбнулась, и Ноэль понял, что пусть и некрасивая, но она, конечно, была когда-то обаятельной женщиной. — Как мило, что вы приехали с нами познакомиться.
— Я хочу поздравить вас с днем рождения. Мы привезли вам целый ящик подарков.
— Внесите в дом. Я потом все их разверну.
Ноэль вернулся к машине, утихомирил собак и вытащил ящик с подарками. Пока он возился, внучка с бабушкой уже скрылись в доме, и он прошел за ними следом по узкому коридорчику в светлую, полную воздуха гостиную со стеклянной дверью, за которой виднелся прелестный сад.
— Поставьте вон там, в углу! Сначала я хочу услышать все ваши новости. Алекса, кофе и чашки в кухне на подносе, ты не принесешь его сюда?
Алекса с готовностью скрылась на кухне.
— Ну, Ноэль… не могу называть вас мистер Килинг, сейчас так никто не говорит, и вы, пожалуйста, зовите меня Вайолет… Где бы вы хотели сесть?
Но он вовсе не хотел сидеть. Как всегда в новой обстановке, он хотел походить по комнате, рассмотреть, потрогать. Комната была очаровательная: нежно-желтые стены, ярко-розовые занавески из вощеного ситца и кремовый ковер от стены до стены под плинтус. Вайолет Эрд, он знал, поселилась здесь не так давно, на всем еще лежит отпечаток свежести и легкости — признак недавней перетряски; но мебель, картины, безделушки, книги и фарфор — все это, по-видимому, приехало сюда вместе с нею из прежнего обиталища, из Балнеда, надо полагать. На кресла и кушетку наброшены льняные покрывала кораллового цвета, и такими же салфетками выстланы полки в шкафчике из черного дерева, за стеклянными дверцами которого стоит сервиз розового китайского фарфора. Всюду, на что ни посмотришь, либо очень живописные, либо какие-то полезные вещи — словно беличьи запасы, собранные за долгую жизнь и радующие глаз на старости лет. Подушечки ручной работы, ивовая корзина с поленьями для камина, медная каминная решетка, мехи — раздувать пламя, шкатулка с рукоделием, маленький телевизор, стопка журналов, вазочки с сухими цветочными лепестками, фотографии в серебряных рамках, букетики живых цветов, группки дрезденских фарфоровых фигурок.
Она провожала его глазами. Он оглянулся с улыбкой. Сказал:
— Вы следуете правилу Уильяма Морриса.[23]
— А что это за правило?
— Держать в доме только то, что, на ваш взгляд, либо нужно, либо красиво.
Ей это показалось занятным.
— Кто вас этому научил?
— Моя мать.
— Старомодное правило.
— Но применимое и сегодня.
В камине потрескивало два-три поленца. На каминной полке стояли две стаффордширдские фарфоровые собачки, а над камином…
Ноэль, прищурившись, подошел, чтобы лучше рассмотреть картину. Это было живописное полотно — ребенок на лужайке среди лютиков. На лужайке лежат тени, но в отдалении виднеются залитые солнцем прибрежные скалы и море и фигурки двух девочек постарше. Игра светотени привлекла его внимание не только потому, что словно излучала тепло: сама живописная манера автора показалась ему узнаваемой, как неожиданно встреченное знакомое с детства лицо.
Ну, конечно. Ноэлю не нужна была подпись в нижнем углу.
Он удивленно проговорил:
— Это Лоренс Стерн.
— Какой вы, оказывается, знаток. Это моя самая любимая вещь.
Ноэль повернулся к ней.
— А как она к вам попала?
— Вы как будто удивлены?
— Удивлен. Его работы встречаются очень редко.
— Муж подарил мне эту картину много лет назад. Был в Лондоне, увидел ее в витрине какой-то галереи, зашел и купил, не пожалел денег, хотя и пришлось заплатить много больше, чем мы могли себе позволить.
Ноэль сказал:
— Лоренс Стерн — мой дед.
Ви вздернула брови.
— Ваш дед?
— Да. Он был отцом моей матери.
— Вашей матери?.. — Она помолчала. Потом недоумение на ее лице вдруг сменилось улыбкой, глаза засветились радостью. — Вот откуда мне знакома ваша фамилия! Килинг. Ну, конечно!.. Я ведь ее знала… Мы познакомились… Что с Пенелопой?
— Она умерла четыре года назад.
— Горько это слышать. Такая обаятельная женщина… Мы виделись только один раз, но…
В эту минуту из кухни возвратилась Алекса, держа поднос с кофейником и чашками.
— Алекса, представь, какая удивительная вещь! Оказывается Ноэль мне совсем не чужой, потому что я когда-то была знакома с его матерью… и мы так чудесно сошлись. Я все надеялась, что мы еще встретимся, да вот как-то не довелось…
Это известие, открытие, совпадение — до чего же тесен мир! — потрясло всех троих. Пикник, день рождения были на время забыты. Алекса и Ноэль пили обжигающий кофе и слушали, как завороженные, рассказ Ви:
— Мы познакомились через Роджера Уимбуша, портретиста. Когда Джорди вернулся с войны, из лагеря для военнопленных, и снова начал работать в Релкирке, было решено, что с него как президента фирмы должен быть написан портрет. Заказали Уимбушу. Он приехал в Балнед, жил у нас и писал в оранжерее. Готовый портрет торжественно повесили в конференц-зале их конторы. Возможно, он и сейчас там висит. А мы тем временем очень подружились, и когда Джорди умер, Роджер написал мне такое милое, трогательное письмо и как-то прислал приглашение на выставку портретов в Академии искусств. Я тогда довольно редко ездила в Лондон, но тут решила, пусть далеко — поеду. Роджер меня встретил, поводил по выставке и вдруг увидел в публике двух женщин, одна была ваша мать, Ноэль, а другая, по-моему, ее старая тетка, ваша мать привезла ее посмотреть портреты. Очень-очень старая, вся усохшая, сморщенная, но такая кипучая, всем интересующаяся…
— Двоюродная бабушка Этель, — кивнул Ноэль, потому что это могла быть только она.
— Верно. Конечно. Этель Стерн, сестра Лоренса Стерна.
— Она умерла несколько лет назад, но до самой смерти была для нас примером оптимизма.
— Могу себе представить. Так вот, Роджер и ваша мать оказались старыми друзьями. По-моему, он у нее квартировал, когда был нищим студентом и только еще пробивал себе дорогу в искусство. Они встретились как родные, а потом всех со всеми стали знакомить. Мне объяснили, что дамы — родня Лоренса Стерна, и я рассказала вашей матери, что у меня есть его картина. Мы друг к дружке с самого начала прониклись симпатией, портреты уже все были осмотрены, и мы сговорились пойти вместе пообедать. Я имела в виду ресторан, но ваша мама настояла, чтобы мы все вместе поехали обедать к ней домой.
