— Зачем? Если бы на моем месте был мой отец, ты бы позволил ему оформить бумаги задним числом?
— Твой отец — это твой отец. А ты — это ты. Я… я хочу объяснить…
Аня вскочила из-за стола, как дикая кошка.
— Ты мне уже все объяснил! Ты объяснил мне, что мой отец — убийца и мошенник! Ты объяснил мне, что мой отец хотел тебя кинуть, только забыл объяснить — почему? Что такого вы не поделили с отцом? Почему со мной — по-другому?
— Потому что ты мне не безразлична.
Аня отступила на несколько шагов.
— Я тронута. Я так тронута, Вася, ты не представляешь. Никогда в жизни мне не дарили столько цветов, как сейчас. Никогда в жизни меня не звали в такие рестораны, как сейчас. Никогда в жизни за мной так трогательно не ухаживали, как сейчас. Вот только одна маленькая проблема. Я — не изменилась. Вопрос — почему же вдруг за мной все стали ухаживать? Каменецкий за мной ухаживал, чтобы я отдала ему доверенность на голосование. Стас ухаживал за мной, чтобы я не помогала чекистам. А ты зачем? Из того, что я тут услышала, я поняла, что ты не можешь вернуть долгов, как обещал! И как только кредиторы это поймут, они заберут у тебя доверенности, и ты останешься лицом к лицу со Стасом! И тогда что тебе останется? Моя липовая кредиторка? Которую ты только что пообещал не вычеркивать из реестра?
— Аня, что ты несешь. Не все в России…
— Все. Вы называете это — жить как мужчины. Жить только ради денег. Ради разводок.
Никитин пожал плечами и встал из-за стола. Аня попыталась отступить еще и уперлась в небольшой шкафчик, окованный бронзой. Правая рука наткнулась на что-то тяжелое, на подставке.
— Не подходи. Я не верю вам. Никому. Слышишь, никому…
Никитин сделал шаг вперед. Аня размахнулась и швырнула в него тем, что попалось под руку. Это была тяжелая стальная модель «ТУ-154» на бронзовом постаменте.
Никитин мгновенно нырнул вправо, а стальной самолетик врезался носом в подсвеченную стену аквариума. Стекло всхлипнуло и рассыпалось. Вода хлынула на столик для отдыха, смывая тарелочки с суши и бокалы с шампанским. Зашипел перевернувшийся подвечник. На мгновение в кабинете сделалось темно, а потом дверь буквально вынесло с петель, и в кабинет залетели охранники.
— Не стрелять! — отчаянно заорал Никитин.
В кабинете зажегся свет. Никитин лежал, сбитый с ног спецназовцем. У ног его прыгали по полу пираньи. Спецназовец, который держал Аню, пережал ей горло так, что слезы наворачивались на глаза и было трудно дышать. Одной рукой он прижимал ее к себе, а другой шарил под рубашкой.
— Слышь, командир, — жарко дохнул спецназовец, — если что, мы ее тебе подержим.
— Отпустите ее, — заорал Никитин.
Спецназовец с явной неохотой выполнил приказания. Аня вскочила, красная от смущения и ярости.
— Где моя охрана? — спросила Аня.
— Внизу. Аня, я не могу тебя…
— Моя сумка.
Никитин мертвой рукой протянул ей черную дамскую сумочку.
— И мобильник.
— Ведьма, а? — сказал спецназовец, — чистая ведьма. Слышь, командир, если насчет баб…
Аня, не дослушав его фразы, повернулась и вышла из кабинета.
* * *
В машине Аня разрыдалась, как маленькая девочка. Она плакала за весь этот день, и за всю эту неделю в Москве и за все годы, которые она ждала отца.
Отца, который заказывал своих партнеров и лгал ей в лицо.
Отца, который дарил драгоценности проституткам, а маму заставлял сдавать квартиру.
Отца, который позвал ее в Москву не потому, что хотел ее увидеть, а потому, что проворачивал самую большую в своей жизни аферу и нуждался в ее подписи.
А когда она приехала, оказалось, что на даче ее ждут гости. Перед трехэтажным домом, выстроенным наподобие маленького замка и обложенным горным камнем, стоял кортеж из трех машин: удлиненного «БМВ» и двух джипов, и охранники с автоматами почтительно расступились, пропуская ее внутрь.
Стас сидел перед телевизором, закинув длинные ноги на журнальный столик, и рядом с ним на диване лежала небольшая папка.
— Садись, — сказал Стас, и Аня послушно села напротив, как кролик перед удавом.
Стас рассеянно улыбался и смотрел сквозь нее, но у Ани было такое чувство, словно он видит каждую нервную клетку в ее мозгу. И уж конечно он видит ее вспухшие и заплаканные глаза.
Стас взял папку.
— Ты знаешь, мы нашли деньги.
— Какие?
— Восемьдесят пять миллионов. Которые заныкал твой отец.
Серая папка шлепнулась на журнальный столик.
— Тебе там надо кое-что подписать, чтобы деньги вернулись обратно. Шестьдесят миллионов. Двадцать пять мои.
— А Никитин?
— Никитин не будет претендовать на эти деньги.
— Почему?
Не удостоив ответом, Стас протянул ей документы. Аня молча пролистала бумаги. Потом так же молча расписалась в тех местах, где стояла галочка. Стас забрал у нее папку и, усмехнувшись, встал.
Аня помолчала.
— Знаешь, я никогда не верила, что то покушение — было на меня.
Стас помолчал.
— Я всегда думала, что оно было на Мережко. Потому что он тебя продал. А теперь я понимаю, что оно было не на Мережко. Ты убил тех, кого хотел убить, правда? Игоря и Петра.
— Почему я должен убивать Игоря и Петра?
— Потому что они убили моего отца.
— С чего ты взяла, что Коряга со Смулей убили твоего отца? Со слов следователя Арлазова?
Аня молча поднялась и вышла в прихожую. Когда она снова вошла в гостиную, в руках ее была видеокассета в пестрой коробке безо всякой наклейки.
Стас повертел кассету в руках и сунул в проигрыватель. До конца он запись не досмотрел. Нажал на «стоп», вытащил из телевизора и небрежно бросил на столик поверх серой папки.
Сел на диван и закурил.
— И кто же это тебе дал? Никитин?
Аня молчала.
— Значит, Никитин, — сказал Стас. — Очень тактично со стороны коммерсанта объясняться со мной через тебя. И что же сказал Никитин? Что я убил твоего отца?
— Нет. Он сказал, что тебе не было смысла его убивать. Он думает, что это сделали чекисты.
Стас усмехнулся.
— Я тоже так думаю.
— Нет. Кутятин не убивал моего отца. И ты это знаешь.
Стас поднял брови.
— Мой отец… был нужен Кутятину, — сказала Аня. — Его напор. Его талант. Его… подлость, если угодно. Кутятин… не боялся компромата. Наоборот, ему было куда выгодней, что над моим отцом висит статья. Он был на этой статье, как на привязи. И тебе… мой отец… тоже был нужен живым.
— Ну спасибо.
— Просто… ты забыл об одном. Об Игоре и Петре. Ты отобрал у отца деньги. А отец пошел к чекистам. Отец был нужен живым тебе. Отец был нужен живым чекистам. Но были Игорь и Петр, и им он был совсем не нужен живым. Потому что если бы он остался жив, ты бы обнародовал пленку, а как только ты бы обнародовал пленку, Игорь и Петр сели бы.
Стас помолчал.
— Кто это тебе сказал?
— Я поняла это, когда увидела пленку. Никитин вообще не знает, кто был убит в машине Мережко. Для него они просто люди без лица. Охранник и водитель. А я их сразу узнала.
Стас докурил сигарету и щелчком отправил бычок в пепельницу. Аня встала. Она стояла совсем близко к Стасу.
— Стас, почему ты это сделал? — спросила она.
— Что?
— Вернул деньги. Ведь это очень опасно. Если кто-то узнает, что ты вернул мне деньги, все поймут, что ты убил генерала ФСБ.
Стас усмехнулся.
— Мои деньги, — сказал Стас, — что хочу, то и делаю. Захотел — и вернул.
— Я хочу вернуться в Англию, — проговорила Аня.
— Надолго?
— Навсегда.
— У меня нет туда визы.
— Я знаю.
* * *
Они стояли в VIP-зале аэропорта, и в руках Стаса опять был букет белых орхидей, такой же большой, как и тот, с которым он ее встречал. Все было так же, только двое из шести охранников Стаса были другие.
Она поднялась на цыпочки и сказала Стасу:
— Обещай мне одну вещь.
— Скажи что, а дальше посмотрим.
— Обещай так.
— Нет.
— Хорошо. Обещай мне не воевать с Никитиным. Вам больше нечего делить.
Стас помолчал.
— У него есть виза в Англию, а у меня нет.
— Он пытался использовать меня.
Стас вопросительно поднял брови.
— В драке с тобой. Он показал мне эту пленку, чтобы доказать, что деньги у тебя.
— Я тебя… не использовал, — чуть хрипло сказал Стас.
Он долго стоял у окна, когда последние пассажиры уже прошли контроль и самолет British Airways, отлепившись от посадочного рукава, двинулся по рулежке. Неслышно подошел и шевельнулся у плеча директор аэропорта Эдуард Каменецкий.
— Дурак ты, Станислав Андреевич, — сказал директор.
— Это ты о деньгах?
— Это я не о деньгах, — молвил Каменецкий.
Самолет уезжал вдаль по рулежке. Трава вдоль бетонной полосы была вся заметена снегом. Стас взглянул на часы.
