— Анна Семеновна, — изумленно-ненатурально сказал Каменецкий, — вы ошибаетесь, Станислав Андреевич никогда…
— Ну да, — сказала Аня, — никогда не убивал. И на дачу с охраной скопил, импортируя оливковое масло.
Повернулась и вылетела из кабинета.
Грузный Каменецкий глядел ей вслед, и глаза у него были печальные, как промокшие воробьи.
— Я, — начал Каменецкий.
— А тебе — туда, — скомандовал Стас, ткнув пальцем в дверь приемной.
Каменецкий застенчиво вздрогнул и вышел. Никитин и Стас остались одни.
Никитин по-прежнему сидел на столе, по-мальчишески болтая ногой. В раскрытой папке за его спиной застенчиво белели корешки платежек.
Войнин, улыбаясь, остановился напротив.
— Какого черта ты взял эту компанию? — спросил Войнин.
— Затем, чтобы вернуть деньги кредиторам.
— Ты знаешь, где они?
— Я это знаю, Стас. И я их верну, даже если для этого мне придется позвать на помощь генерала Кутятина.
— В таком случае ты опоздал, Вася.
— Что?
Стас швырнул на стол копию платежного поручения.
— Вчера в четыре часа дня генерал Кутятин открыл в латвийском банке счет. На имя грека Аристида Константинидиса. В половине шестого на счет Константинидиса были переведены шестьдесят четыре миллиона долларов. В пять часов сорок семь минут господин Константинидис отдал распоряжения о переводе этих денег на другие фирмы. С последующей обналичкой, как можно догадаться. В десять вечера господин Константинидис приземлился во Франкфурте. Я боюсь, тебе будет непросто расплатиться с кредиторами, Вася. Потому что Кутятин вряд ли вернется с этими деньгами к начальству.
Стас резко повернулся и вышел из кабинета.
Никитин остался сидеть на столе, и ноги его, обутые в щегольской ботинок коричневой кожи, уже не болтались весело, а застыли, словно ноги повешенного.
* * *
Аня перепутала двери и выскочила не в предбанник, а в переговорную комнату.
Выглядела комната необычно: стол для совещаний был уставлен тарелками со снедью. Грудой лежала нарезанная семга, в хрустальных вазочках стояла красная икра, на тарелках возвышались горы оливье, маринованных грибов и огурцов, и посереди всего этого великолепия красовалось блюдо с жареным и наполовину съеденным поросенком. Около стола жевали семгу три собровца. Спиртного нигде не было и в помине. Василий Никитин придерживался старинной заповеди: солдат должен быть сытым. И не скупился на угощение.
Один из собровцев, завидев Аню, широко улыбнулся и протянул ей бутерброд с икрой.
— Эй, девка, — спросил он, — чего, новый хозяин приставал? На, поешь.
— Он молодой, горазд приставать, — сказал второй собровец. Балерину-то эту, ну, еще вчера в газете писали, он содержал.
— Да не балерину, а певицу, — сказал собровец, — вон, «Порше» ей подарил.
Видимо, они приняли Аню за секретаршу.
Аня сверкнула глазами и прошла к выходу мимо собровца и бутерброда.
— Эй, ты куда, — закричал один из троих, — а ну останься! Тебе кому говорят, девка, останься!
Аня выскочила в предбанник.
Там стоял растерянный Каменецкий.
— Аня!
Аня оттолкнула его, но он только крепче схватил ее за руку.
— Анечка, вы не можете уйти! Мы… я… мы все объясним! Вы не правы насчет этой… Маши, Станислав Андреевич, он в вас…
— И автомат попал к Владу случайно?
— Аня, ну вы же видели, какие ставки в игре, неужели вы думаете, Влад будет держать дома паленый автомат?
— А мобильник, с которого звонили Стасу?
— Да этот мобильник, он же был не на трупе! Он был за спинкой сиденья, Аня! Вы понимаете, как все организовано? Вас убивают, машину бросают в лесу, оперативники находят мобильник, якобы забытый…
— Не верю.
— Аня! Зачем было Стасу убивать вас, если за час перед этим вы отдали мне в управление все, что у вас было?
Аня молча смотрела на Каменецкого. Потом оттолкнула его и убежала. Она забилась куда-то в туалет на третьем этаже и там долго сидела на подоконнике, приходя в себя.
Из узкого туалетного окошка открывался вид на улицу и на заснеженный двор, наводненный машинами и охранниками. Во дворе стоял только что въехавший «москвич»-пикап. Водитель «Москвича» разводил руками, а охрана тщательно охлопывала его.
Потом собровцы открыли багажник и вытащили из «Москвича» сумки. Водитель и пассажир пытались протестовать. Из одной сумки вынули светло-лиловое кимоно, такое же, как у официанток в «Сакуре».
Потом скандал затих, с крыльца сошел человек с мобильником в руке и увел с собой и водителя «Москвича», и пассажира. Охранники следом несли сумки.
Аня сидела в туалете долго, пока не стемнело. Пару раз кто-то звонил на мобильный, но она отбивала звонки.
Ей было интересно. Самое интересное было тогда, когда двое никитинских охранников направились в сторону автобуса со спецназом ФСБ. В руках у них были термосы и судки с провизией. Охранников некоторое время не хотели пускать, потом дверь автобуса отодвинулась, чьи-то руки в камуфляже приняли снедь, и охранники ушли обратно.
Она видела, как от особнячка отвалила «Волга» со спецсвязью. Потом уехал кортеж Стаса. Последним, около шести, отвалил автобус с сытым спецназом ФСБ. Из чужих машин около выхода покорно мерз ее «Мерседес». Аня набрала номер водителя.
— Я сейчас буду, — сказала она.
Зеркала в пролетах мраморной лестницы умножали пространство и превращали небольшой особняк в Зимний дворец. Ковровая дорожка была затоптана ботинками спецназовцев. Из фонтана в фойе жадно пила воду рыже-черная овчарка. По ту сторону шлюзовых дверей из машины выскочили ее охранники, но спецназовец у входа почтительно преградил ей путь.
— Василий Никитич просил вас не покидать здание. Он очень хочет с вами поговорить.
* * *
Верхний свет в кабинете отца был потушен, — горел только высокий серебряный семисвечник на столике для отдыха, да в аквариуме с пираньями плавали розовые и голубые огни. Столик для отдыха был застлан вишневой скатертью, и огонь свечей отражался в ледяном ведерке с шампанским и огромных, словно высеченных из снега тарелках.
Вася Никитин, в мягком свитере и джинсах, сидел в кожаном кресле за столиком, и блики от аквариума с пираньями играли на его мальчишеском скуластом лице. При виде Ани Никитин вскочил и поклонился.
— Извини, — сказал Никитин, — я бы пригласил тебя в ресторан, но это здание мне сегодня лучше не покидать. Но я хотя бы приглашаю тебя на ужин.
Никитин наклонился и привычным движением сорвал пробку с бутылки шампанского. Аня краем глаза успела заметить наклейку. Dome Perignon. Разумеется.
— Урод Зваркович, — сказал Никитин, — все-таки сумел пристроить свой авиаузел. Он и мне предлагал, представляешь? «Пятнадцать лимонов, — и получишь все аэропорты и мир с Кутятиным в придачу».
— И почему вы не согласились?
Никитин пожал плечами.
— Зачем? Я — хозяин. Я зарабатываю деньги. Зачем мне становиться госчиновником и красть вместо того, чтобы зарабатывать? Это беда этой страны, в ней ничего не зарабатывают. В ней все крадут. Самые умные люди в этой стране занимаются не бизнесом, а взаимодействием с государством. А я глупый. Я хочу заниматься бизнесом. А они мне что предлагают? Вон, на ТЗК каждый месяц пять лимонов идет налево? Почему налево, если мы справа? У них мозги устроены так: где чего украли до них, чтобы в свой карман перенаправить. А ты посмотри на «Международный». Это ж сортир, а не аэропорт. Мне стыдно было б им управлять. А переделать его они не дадут. Переделать — это инвестировать. А они про инвестиции понимают? Они понимают, что вот труба, а вот отводной краник им в карман. Каждый месяц пять лимонов. А если я им четыре лимона принесу? Они же меня и пристрелят, мало принес.
— А почему Каменецкий согласился?
— А это и есть его бизнес. Пять лимонов в месяц с ТЗК, из них половина в Кремль, половина Стасу. Знаешь, как у них самолеты обрабатывают? Противообледенительной жидкостью? Она дорогущая, сволочь, триста долларов тонна. Они выльют три тонны на самолет, а пилот подпишет акт, что вылили пять. А потом обольют кого-то неучтенкой за наличку. По двести баксов, а не по триста.
Аня искоса посмотрела на Никитина. Он был очень хорош в этот вечер — невысокий, сухощавый, с юношески округлым лицом и подтянутой талией. Аня невольно вспомнила про статью, о которой давеча упоминали собровцы и которую она видела два дня назад. Статья была приурочена к очередной серии обысков в SkyGate и рассуждала о личных привычках владельца компании. Трудно сказать, сколько в ней было правды, но грязи в ней было очень много.
— Он славный мужик, Каменецкий, но это они называют бизнесом.
Никитин, с бокалом в руке, замер, глядя на Аню.
— Впрочем, тебе это не интересно? Так?
