— Теперь вы куда?
— Не знаю. Пожалуй, начну с логопеда.
— Ну а мне — к окулисту.
— Угадайте с трех раз, куда пойду я.
Расьоль пожал руки обоим:
— Бесспорно хотя бы одно: из всех чувств мы не утратили важнейшее — осязание.
— Скорее вернули его… — скорректировал Дарси и довольно внезапно спросил: — Георгий, у вас не найдется случайно бутылочки водки? За эти недели бар оскудел.
Суворов ему улыбнулся:
— Случайно найдется. Жан-Марк, вы спешите?
— Ничуть. А потом, как напьемся, пойдем все втроем полоскаться в фонтане Бель-Летры. Сцена главная и последняя: Омовение… Причем с большой русской буквы. Вот где будет достойный финал!..
Из всего необъятного сонма известных сюжетов краеугольными мне представляются два.
Один из них — миф о Лилит. Первой женщине, сотворенной, подобно Адаму, из той же божественной глины и того же священного пламени, а потому уже равной ему, с чем Адам был не в силах смириться. Не переспорив мужчину, Лилит в гневе покинула рай. На смену ей пришла Ева — изначально неравная, благонравная и покорная Адамова кость, ибо махнувший рукою в досаде Всевышний создал ее из кривого ребра, подчеркнув уготованную ей навеки согбенность. Так вместо Женщины появилась жена, а Лилит была окончательно предана сплетней, превратившей ее в кровожадного демона, пожирающего малых детей. Это она, по расхожей молве, уговорила Еву из мести вкусить от запретного плода. Она же причастна к рождению Каина — первого братоубийцы. Лилит еще и жена Сатаны, насылающая на людей всевозможные порчи. У нее девять имен, столь ужасных, что она сама же их и страшится. Она предстает то коварной змеей, то ночным привидением, осаждающим спящих и преследующим по пятам бредущих по пустынным дорогам паломников.
Не слишком ли много ярости отмерено нами для той, чья вина состояла лишь в том, что она так хотела родить, прежде чада, — мир для него, зачатый от равенства?..
Другой непреходящий сюжет — миф об Эвридике. Вопреки устоявшимся мнениям, легенда эта отнюдь не печальна, а прекрасна и очень светла.
Чтобы вернуть Эвридику, Орфей спускается в ад, но потом, не сумев совладать с тишиной за спиною, нарушает заключенный с Аидом контракт и оборачивается, чтобы взглянуть на возлюбленную. Так он теряет ее.
Вы спросите, в чем же здесь свет? А вот в чем: Орфей слишком жаждет узнать, что Эвридика увидела в смерти, потому-то он и не может не обернуться назад на самой границе миров. Ибо жизнь и смерть дают в совокупности вечность. А только к ней, к этой таинственной запредельности, и устремлен мечтами Орфей. Если он, конечно, Орфей, а не самозванец с облизанной пальцами цитрой… В этом — миссия Эвридики: вынудить его с риском для жизни спуститься в самую бездну, чтобы там обрести вдохновение, а затем, едва уцелев, не побояться туда оглянуться. Потому что все происходит, творится на самой границе.
На самой границе… Всегда и везде. Остальное — случается.
Все, чем может помочь Эвридика Орфею, — это заставить его оглянуться, чтобы остаться самим собой и — воспеть. Она знает, что в этом и есть для нее залог их бессмертия.
А потому я верю, что когда он к ней обернется, она, перед тем, как исчезнуть, успеет ему ободряюще улыбнуться и подмигнуть…
Я в этом столь же уверена, как и в том, что зовут меня Лира.
Начат 15.06.01 на вилле Вальдберта (Бавария).
Продолжился маршрутом: Владикавказ — Берлин — Пловдив, пока не уперся в последний шлагбаум на станции «Пасса Порта» в Брюсселе 24.04.05. Там благополучно преставился.
ПРИЛОЖЕНИЕ
ИЗ СЛЕДСТВЕННЫХ МАТЕРИАЛОВ
ПО ДЕЛУ РОМАНА «ВИЛЛА БЕЛЬ-ЛЕТРА»
В ходе детального расследования текста и изучения биографий его участников удалось выяснить следующее:
1. Каждый из героев романа является типичным представителем категории, традиционно обозначаемой в литературной среде термином «персонажи».
2. Группа эта характеризуется совокупностью признаков, к коему числу прежде всего отнесем скрытность, двуличие, эгоизм и переменчивость убеждений.
3. При кажущейся искренности и доступности взгляду этот тип полуфантомов-полулюдей отличает уникальное умение избегнуть приговора, тем более окончательного, какие деяния ни совершались бы им буквально у нас на глазах.
4. Посему нижеследующие разоблачения едва ли станут надежным подспорьем для прокурора: еще никому, никогда и нигде не счастливилось усадить за решетку хоть кого-то из данной породы изобретательных злоумышленников, сколько бы их ни обвиняли в убийствах, подлоге и лжи. Едва дело доходит до судебного разбирательства, как эти молодчики ссылаются на свою нереальность, что лишь доказывает природное их лицемерие: кое-кому из них случалось прожить не одну сотню лет.
Впрочем, долгожительство наших подследственных вызывает сомнения: их витальность близка к той критической точке, за которою располагается небытие. Оттого с первых строк так докучливы апелляции автора к некому «ты», а персонажи украдкой пытаются возместить свою немощь, упрятавшись глубже под тень знаменитых предшественников — в одиночестве слабость бедует. Как и преступникам, ей необходимы сообщники.
Обоснуем предъявленный вывод на конкретных примерах:
Дарси, Оскар Монтгомери, 1956 г.р., британский подданный, эсквайр. Прибыл на виллу Бель-Летра в 22.35 третьего июня 2001 г. из Лондона.
Неправомерно отмечен включением в книгу уже в первой главе, чем грубо нарушена хронология. Разумеется, сделано это намеренно, чтобы запутать следы, позволить герою исчезнуть и тем самым не дать нам его допросить. Путем обыска комнат и анализа текста мы, однако, вплотную приблизились к раскрытию подноготной сбежавшего.
Уже с первых страниц обращают внимание две вещи:
1) обилие «оптических» намеков, заключающих в себе идею воды и зеркал, что в совокупности организует череду скользящих смыслов (бинокль; фонтан; мраморные плиты; стеклянная дверь; окуляры; переливы оконных отражений; скольжение теней; близорукая изнанка сумерек; паркетная волна; зыбучая рябь; небоскреб; ватерлиния; бронза доспехов; перекрестие линз; оптический прицел; окна; столетние рамы; панцирь обложки; подзорная труба; осколки; подвижно-рефлектирующая чернота; отсвечивающее антрацитом лицо; темные очки; океан; гладкий дельфинчик; гладкий, как глаз; из мрамора статуя; блестящий дождевик; мрамор на мраморе);
2) назойливые упоминания мифов: Сизиф, Пегас, кентавр и проч.
Сопоставив то и другое, приходим в итоге к тому, что образ Оскара Дарси изначально двумерен: его «атавизм» — нарциссизм, что, кстати, и подтверждается ходом событий, описанных в книге. Где Дарси — там зеркала. Где зеркала — там почти растворяется Дарси.
Общеизвестно, что склонность Нарцисса к суициду обусловлена его патологической неспособностью кого-либо возлюбить. В отличие от своего прототипа, наш подследственный столь хладнокровен, что не любит даже себя.
Мы связались по телефону с его родителем, предложив ему поделиться соображениями относительно исчезновения сына. Ввиду повреждений на линии голос сопровождали странные отзвуки. Приводим ответ дословно: «Куда бы ни делся-делся, надеюсь-деюсь, там он нашел карандаш-даш-даш». После чего Дарси-старший весьма неучтиво прервал разговор и повесил трубку.
Сестра оказалась еще лаконичней: «Он там, где не пахнет».
И только бывшая пассия пропавшего уделила нам полчаса, в течение которых несколько раз повторила, будто бы в свое оправдание: «Я его честно пыталась боготворить. Но я себя в нем постоянно теряла». Наша просьба растолковать, что сие означает, произвела в ней внезапно всплеск негативных эмоций: «А вы сами попробуйте быть просто эхом!» Опять тот же миф про Нарцисса, с «задержкою в вечность»…
В ходе обыска комнат на вилле, где проживал Оскар Дарси, найден томик стихов «Цветы зла» поэта Шарля Бодлера, откуда, собственно, и вкрались цитаты в главу 14 романа, в которой речь идет о комическом самоубийстве подследственного. В мусорном ведре обнаружена также черновая записка, на которой рукой англичанина набросана схема:
«С. — Од. и Р. в 1 л. Вопл. 2 маг. сюжета про О.: 1) О.-дом; 2) О.-од-во. Постоянно „теряет“ (рисунок часов), но оно настигает С. непр., только он к этому не готов».
Ниже по листу — карикатурное изображение толстого человечка. Потом тире и пояснение: «М. и Т. Солнечный б. Отец — воен. мор. (П). Мать — скотница. Сходится, если учесть, что…» Дальше идет рисунок патлатой девицы. С кисти ее свисает какое-то волоконце, превращающееся постепенно в очертания паутины, сквозь центр которой летит в человечка копье, но, судя по расположению фигур, на пути смертоносного наконечника окажется все же девица. Рядом с ней стоит женщина с луком, чья тетива до предела натянута. По-видимому, она и швырнула копье перед тем, как взяться за лук.