– Ему не нужна любая, Еленушка. Ты ему нужна…
– Ах, Господи, да все понимаю я, все… Разве можно кого-нибудь с ним… рядом?! Просто он слишком хорош для меня.
– Разве ты в чем-то виновата?!
– Конечно, Марина. Конечно, я виновата. А кто?! Кто мог бы заставить меня, если бы я не хотела тогда… это… – Елена замолчала, зажмурилась на мгновение. И снова посмотрела на королеву черными сухими глазами на белом, как простыня, лице: – Я сама захотела избавиться от ребенка. Мне было девятнадцать лет, я была совершенно одна в чужой враждебной стране. Я сама это сделала. Я сама испугалась и сделала это. И теперь я могу сколько угодно уговаривать себя и поддаваться на уговоры других, что у меня не было выбора, не было выхода. Возможно, и так. Только детей у меня больше не будет. И я сама это решила. И отвечать за это мне самой предстоит, и тут, и там, – Елена резко дернула подбородком в сторону и вверх, в небо. – Только мне. Больше я никого не имею права впутывать в это. Тем более – его. Я уж как-нибудь сама.
– Но ведь ты любишь его, Еленушка. Я же вижу…
– Люблю?!. Ах, Марина… Какая же это любовь… кто-то души наши в одну слепил, пополам разрезал и каждому по половинке отдал. И рвутся из нас эти половинки, чтобы снова одним целым стать, и тащат нас на себе, за собой… И быть я с ним не могу, и уйти не могу, и жалко мне нас обоих до крика, потому что я вижу, как рвет его на куски моя боль…
– Прости меня, Еленушка. Это я виновата. Это… Это была моя идея – столкнуть вас. Я не знала… Я даже подумать такое не могла…
– Никто не мог, Марина. Я сама не могла. Не то даже, что в мыслях такого не было… Вообще. Что же мне делать-то, Господи?!
– А ты… ты не хочешь лечь в клинику? Совсем скоро новый специальный центр откроется… – спросила королева, не глядя на Елену. – Есть же какие-то технологии современные…
– Что?! Ах, перестань, Марина… Это даже не опухоль. Просто стопроцентная непроходимость.
– А все остальное?
– Все остальное… – Елена издала смешок, больше похожий на стон. – Все остальное, как у всех. И даже еще лучше… Я понимаю, что ты хочешь сказать… Но чудеса – это не конвейерная продукция, Марина. – У Елены вдруг встала перед глазами, как живая, старушка из булочной, напророчившая ей аж двоих детей, и снова похожий на стон смешок вырвался у нее из груди. – Не стоит на это надеяться. А кроме этого, как он сам говорит, столько еще всего…
– Сколько вы вместе?
– Я не считала… Долго. Да разве во времени дело?! Просто такого, как с ним, не было у меня ничего даже отдаленно похожего…
– Не расставайся с ним, Еленушка. Что-то будет. Не знаю, что. Как-то повернется… Должно повернуться как-то. Потому что… вы это заслужили. И ты, и он. А любовь на такие чудеса способна, какие и не снились нам, дорогая…
– Делай, что можешь, и да случится, что должно, – Елена усмехнулась. – Тебе не кажется, что это непристойно, – так растаскивать человека на цитаты? Ведь он же человек, правда? Всего лишь человек… И он ни разу этого не сказал вслух, – вдруг простонала Елена. – Ни разу, ты можешь представить себе это?! Все остальное – пожалуйста, сколько угодно, – я хочу тебя, я жить без тебя не могу, я дышу тобой, ты жизнь моя, ты моя сказка, – все, что угодно, только «люблю» не сказал ни разу… Почему, Марина?!
– А ты?
– Я?!
– Ты сказала?
– Нет…
– Так и будете бороться, да? Уступи, Елена. Ты женщина. Скажи первой. Увидишь, что будет…
И этот разговор они не успели завершить, – не очень-то и хотелось, но это другое дело, – Майзель вернулся, сгреб Елену в охапку, и, едва попрощавшись с Мариной, утащил в «логово»…
ПРАГА, «ЛОГОВО ДРАКОНА». ФЕВРАЛЬ
Они набросились друг на друга так, словно с момента их расставания прошло не три дня, а сто лет. Потом Елена уснула, а когда проснулась, была уже ночь. И он стоял у ее изголовья, – опять, как всегда, собранный, до блеска выбритый, снова готовый к бою… Он снова не спал. Елену выматывало это. Она хотела, чтобы он спал с ней рядом. Ничего другого, – просто спал, просто рядом, как все нормальные люди… Елена схватила его изо всех сил, прижалась к нему, прокричала шепотом ему в лицо:
– Иди ко мне сейчас же… Не смей уходить на свою дурацкую охоту, пока я не отпущу тебя… Я сама тебя отпущу, я все знаю… Люби меня скорей, я не могу без тебя, скорей, скорей…
Елена любила лежать у него на груди, не выпуская его из себя, чувствуя, как его плоть наполняет ее изнутри до краев, и тихонько сжимать его сильными маленькими мускулами своего лона… Она любила смотреть, как меняется в этот миг его лицо, словно тает, как утихает пожар, полыхающий в его глазах, как начинают они блестеть нежностью к ней и желанием.
– Мой мальчик, – прошептала Елена, погладила его по бедрам, поцеловала длинно горячими мягкими губами в плечо. – Мой маленький…
Майзель вздрогнул. Никогда еще не слышал он от нее таких слов. Почувствовал, что это, – быть может, первая в жизни Елены попытка найти замену… А ей и в самом деле хотелось сейчас, чтобы он стал маленьким-маленьким, как мальчик-с-пальчик, чтобы можно было всегда, не выпуская, держать его в ладонях… Он погладил ее по волосам, и Елене показалась, что рука его дрожит.
– Сними эту дурацкую фотографию. Я уже с тобой.
– Мне нравится. Пусть еще повисит.
– Данек.
– Завтра.
– Данек.
– Хорошо. Сегодня.
– Я не должна этого говорить, но я скажу.
– Что?
– Мне это очень понравилось. Очень, очень, ужасно понравилось. Я раскисла. Я ревела, как… Я просто никак не могу разрешить себе поверить, что это про меня и со мной…
– Про нас, Елена. Про тебя, про меня… Про нас. Вместе.
– Ты понимаешь, что происходит? – шепнула Елена, улыбаясь ему в лицо.
– Да.
– Неужели? А ты знаешь, что с женщинами не бывает такого?
– Какого?
– Как со мной… Когда… Стоит тебе лишь прикоснуться ко мне…
– Правда?
– Так не бывает, Данек. Ты просто взрываешь меня, и все… И уже…
– Тебе хорошо?
– Боже, какое глупое слово… Просто вот так, как сейчас, я хотела бы умереть… Молчи! Если умирать, то вот так… По-другому мне будет страшно, а вот так – нет… Понимаешь ты это, мой мальчик, мой малыш…
Он и в самом деле не пытался уйти, пока Елена не отпустила его сама. И когда отпустила, сказал:
– Собирайся.
– Куда?
– Со мной.
– Куда?!
– Просто со мной, Елена. Ты нужна мне сейчас рядом.
– Мы куда-нибудь едем?
– Да. В Рим.
– Зачем?
– Увидишь. Плохо, Елена. Мы можем не успеть.
– Господи. Что-то с понтификом?
– С ним все в порядке. Пока, слава Богу. Ты едешь со мной?
– Конечно…
В военной зоне аэропорта их встречал целый выводок одинаковых, как близнецы, автомобилей без номеров, в один из которых сели они с Еленой, причем Майзель – за баранку, а в остальные – офицеры контрразведки в штатском. Машины разъехались в разные стороны, несколько человек остались возле самолета, готовя его к обратному полету. Елена ни о чем не спрашивала, – когда мужчины воюют, им лучше не надоедать вопросами. Бой все покажет сам… Важно было только одно – она была рядом.
Дорогой Елена еще раз убедилась, что в соревнованиях по ралли в городе Майзель даст сто очков вперед команде чемпионов мира. Остановился он только перед ватиканским шлагбаумом – на секунду, пока швейцарский гвардеец поднимал его.
Они стремительно прошли анфиладой дворцовых покоев, – их только провожали растерянными взглядами. Здесь нечасто бывали женщины, особенно в таком виде – в экзоскафандре и со сферой в руках. Понтифик был у себя в кабинете. Майзель легонько подтолкнул вперед Елену, следом вошел сам, шагнул к удивленно начавшему подниматься им навстречу из-за стола Урбану ХХ, проговорил по-чешски, несказанно удивив тем Елену:
– Салют, дружище. Елена, это Его Святейшество. Рикардо, – это Елена… Дальше будете знакомиться в Праге. Собирайся, друг мой…
– Что-нибудь объяснишь? – на хорошем чешском спросил понтифик. Елена едва успела, что называется, поймать свою нижнюю челюсть в полете.
– Дорогой.
– Что-то действительно серьезное? Ты так никогда…
– Обязательно, – оскалился Майзель.
Они еще отдавали какие-то отрывистые распоряжения, и Урбан ХХ, накинув длинный темный плащ прямо поверх сутаны, уже в дверях, что-то говорил стоящему навытяжку капитану гвардейцев… Потом они снова стремительно пронеслись по дворцовым покоям к машине. Майзель усадил Елену на заднее сиденье, понтифика – рядом с собой, и опять – сумасшедшая гонка по Вечному городу, под гудки автомобилей и свистки карабинеров…
Едва они поднялись на борт, как «Сирокко» тотчас же начал рулежку на взлет, и буквально через три минуты они были в воздухе. И только увидев в иллюминатор приветственное покачивание крыльев взявших их под охрану – со всех сторон, сверху и снизу – «Фалконов» Королевского воздушного флота, Майзель перевел дух:
