— Не знаю, что ты там говоришь о коленях. У моей жены замечательные колени.
— Не меньшее значение имеет зад, — продолжал старший погонщик. — Задняя часть у женщины должна быть круглой, мясистой и иметь правильную форму…
Девадатта тихонько застонал.
— Жена с таким задом будет приносить удачу, не будь я Бхадра. Однажды — это было в начале весны — я встретил именно такую вдову. Кстати, тебе и не снилась такая… Эта была настоящая женщина, а не какая-нибудь худышка. Она раздевалась передо мной, танцуя! А с каким желанием она раздвигала бедра! А как она стонала, когда я входил в нее!
Скрежеща зубами, Девадатта выскочил из загона. Он накинулся на бездельников, отчаянно бранясь и обещая в следующий раз, когда они забудут обмакнуть модаки в масло, распластать их на земле, как бычьи шкуры, обработать колючей плетью и натереть раны кирпичной крошкой. Вдруг он заметил, что погонщики смотрят на кого-то за его спиной. Девадатта обернулся.
Напротив открытых дверей слоновника стоял невысокий широкоплечий человек. Усы его топорщились, как у тигра.
4— Так ты ушел? — У отца презрительно вытянулось лицо. — О, бык-громовержец! Ушел и признал себя побежденным?!
Девадатта мысленно поблагодарил громовержца и других богов за то, что их разговор никто не слышал. Они остались в слоновнике одни — отец отправил погонщиков к котлам. Не было сомнений, что в слоновьей еде будет довольно соли и сахара, шары модаки скатают по всем правилам и в масло тоже не забудут обмакнуть. Отец умел наводить на людей страх, даже не повышая голоса, а уж когда повышал… А еще отец умел узнавать все его тайны. Девадатге никогда не удавалось ничего скрыть.
— Но, отец… Неужели ты хотел, чтобы я…
— Нет! — Амритодана рубанул воздух ладонью. — Никогда не совершай насилие над женщиной. Будь властным, но насилия не совершай. Это противно заповедям кшатрия. Ты помнишь их, я надеюсь?
— Отец…
— Только не лги, что ты их забыл. — Взгляд отца стал колючим. — Твой наставник говорил, у тебя хваткая память.
Девадатта вздохнул.
— Для брахмана главное — мудрость, для вайшьи — достаток, для низкого шудры — удовольствие, а для кшатрия — храбрость и верность долгу, — начал он. — Война — благородное ремесло кшатриев, и ведется она ради захвата коров. Служение кшатрия состоит в защите родной земли, соль которой он ел, а также брахманов, коров и женщин.
— И еще детей, — поправил отец.
— Да, и детей. Кшатрий должен легко гневаться, быть стойким в борьбе, великодушным в победе. Кшатрий не пользуется тем, чего не приобрел своей доблестью. Кшатрий всегда податлив своей ярости. Кшатрий не убивает воина, упавшего с колесницы, и лучника, у которого лопнула тетива. Кшатрий не дерется чужим мечом. Кшатрий на коне не сражается с кшатрием на колеснице. В предсмертных корчах кшатрий цепляется за родную землю…
Начальник слоновника смотрел на Девадатту и думал о том, что его сын спит, спит беспробудным сном. И не его ли, отца, это вина? Может, он слишком долго удерживал Девадатту подле себя? Слишком часто направлял его и помогал ему?
— Довольно, — сказал Амритодана. — Все эти заповеди можно выразить короче: «Кто терпелив и безгневен, тот не кшатрий и не мужчина». Или так: «Только мышь складывает лапки».
Девадатта криво усмехнулся.
— Тебе легко говорить, отец. Эта танцовщица шуршание ящерицы в восточной половине дома слушает, а не меня.
— И ты будешь изображать муки человека, ужаленного змеею? Ты же кшатрий, Девадатта! Разве не ты побеждал в городских состязаниях? А кто был лучшим в игре «слоны и охотники»?
Девадатта против воли улыбнулся. Эту игру в Бенаресе особенно любили, и толпы людей наблюдали за ней в дни городских праздников. Соревнование проводилось перед дворцом раджи, на площадке, поделенной чертой на две равные части. Часть юношей раздевалась донага — они были «слонами». Другие, в повязках на бедрах — «охотниками». Под глухой рокот барабанов противники бросались друг на друга. Целью «слонов» было толчками свалить «охотников» на землю, «охотники» же старались затащить «слонов» на свою половину площадки. Как «слон», которого заставили пересечь черту, так и поваленный на землю «охотник» выбывал из игры и присоединялся к зрителям. Те вовсю подбадривали игроков, приветствуя удачные действия хлопками и возгласами. В день состязаний, счастливый для Девадатты, ибо именно тогда Амбапали обратила на него благосклонный взор, он был «слоном». Девадатта один остался в игре, когда все его товарищи уже побывали за чертой. Против него было четверо «охотников», и Девадатта летал по площадке, ускользая от их рук Улучив мгновение, он свалил одного из противников ударом локтя. Это был запрещенный прием, но зрители были за Девадатту, и незадачливый «охотник» покинул площадку. Еще одного юноша одолел хитростью, внезапно бросившись ему в ноги. Остались двое, и он под восхищенный рев расправился с ними: первому заплел ноги, а второго ловко бросил через себя, поймав за правую руку.
— А как бы ты поступил, отец?
— Я бы огляделся по сторонам — в Бенаресе немало красивых женщин. Но если бы мне нужна была эта танцовщица, я бы добился ее.
— А если бы она любила твоего брата?
— Я бы постарался понять, за что она любит его, и превзошел его в этом.
— А если бы не смог?
— Все равно я бы не сдался. Как-то мы с Шуддходаной столкнулись… Это было из-за Виджая. Брат не хотел, чтобы я уходил, ведь враг бежал от меня, как скот, почуявший льва. Двадцать лет назад, Девадатта, твой отец одним ударом перерубал слоновый бивень и по самую рукоять вгонял в землю меч! Но Шуддходана не мог изменить слову кшатрия и послать радже Бенареса другого слона, это стало бы для него позором. Мы стояли друг против друга, и он первым отвел глаза. Потом он послал ко мне нашего младшего брата, Дхоту, но я был неумолим. А теперь… Теперь я служу Бенаресу, хотя здешний раджа больше разбирается в гимнах и праздниках, чем в расстановке войска перед сражением. Но я ни о чем не жалею… Я младше Шуддходаны на восемь лет, но — клянусь быком! — я ни разу не уступил ему. В детстве он мог придавить меня к земле, мог заломить мне руки или сдавить горло, но я ни разу не прохрипел «сдаюсь». Почему? Меня не зря прозвали меднолобым. Я был упрямым и сильным. В жизни нужно быть сильным, Девадатта. Потому что сильный не сокрушается. И не укоряет себя. Никогда.
Девадатта задумался. Отец был для него тайной, как высшее существо, как бог, чьи слова и поступки никогда не поймешь до конца.
— Ты хочешь, чтобы я стал шраманом?
— О, бык-громовержец! Конечно, нет. Шраманы валяются в золе, сидят на солнцепеке, по-портновски скрестив ноги. Это дурни и бездельники, и, будь моя воля, они бы чистили водостоки и нужники.
— Но ты сам сказал, что я должен превзойти Сиддхарту, отец. А Сиддхарта — шраман.
Начальник слоновника покачал головой.
— Твой длинноволосый брат не просто шраман. Сиддхарта многому научился за те шесть лет, что ушел из Капилавасту. Очень многому. Даже старый маг Кашьяпа из Урувеллы пришел к нему со своими учениками. Полгода назад Сиддхарта был в Бенаресе. Говорят, он бросил на землю семечко манго и не успел омыть над ним руки, как выросло дерево в пятьдесят ладоней. Ходят слухи, что он зажигает огонь, потирая ладонь о ладонь, и создает из воздуха сверкающие золотые слитки. Но даже если это выдумки черни, что-то за этим кроется. Я не понимаю учения Сиддхарты, но, возможно, царевич готовится к завоеванию долины Ганги.
— К завоеванию? — протянул Девадатта.
— Чему ты удивляешься? Слово может быть прекрасным оружием. Проповедуя свое странное учение, Сиддхарта может преследовать тайные цели. Если бы ты отправился к нему, ты бы послушал, чему он учит, разузнал, чего добивается, а заодно поучился магическим трюкам.
— Но я все-таки кшатрий, отец.
— О, бык-громовержец! А разве Сиддхарта — не кшатрий? Разве одиннадцать благородных кшатриев не ушли из Вайшали с Вардаманой? И потом, я же не сказал, что ты станешь отшельником навсегда.
— Но мне хорошо и здесь. Я не хочу уходить!
— А кто тебя гонит? — Амритодана смотрел на сына, насмешливо щурясь. — Оставайся! Особенно если хочешь всю жизнь торчать подле нас с матерью, словно козел, привязанный за мошонку.
Юноша молча изучал свои сандалии. Это были хорошие сандалии из мягкой кожи. Он знал — шраманы таких не носят.
— Скажи, Девадатта, кого больше всего уважают люди? — спросил начальник слоновника, неожиданно смягчаясь и кладя руку на плечо сына.
— Раджу Кошалы?
— Неважно, раджа это или простой воин.
Девадатте вспомнились жестокие слова Амбапали.
— Кажется, они больше всего уважают тех, у кого царственные плечи, узкие бедра и красивые сильные руки, — с горечью сказал он.
