Она промолчала.
– Вот из караула вернусь, надо будет подумать.
– Совсем тебе твой Дымов мозги запудрил…
– Дымов дело говорит.
Таня фыркнула, и он улыбнулся, представив, как она надула губки в темноте.
– Татьян, ты ревнуешь?
– Нет… Да… Не знаю.
– Татьяааана!..
Она навалилась на него и закрыла рот поцелуем. Оторвавшись, сказала:
– Такой ты у меня, оказывается, болтун! Ужас!
– Что есть, то есть, – сказал он весело, внезапно почувствовав приятную пустоту в душе. – Как альтернативу предлагаю тихонечко включить радио.
Она встала и, подойдя к стоящей на трюмо магнитоле, повернула ручку. Из динамика раздался голос Фредди Меркури.
Привыкшими к темноте глазами он смотрел, как она скидывает ночную рубашку. Лёгкий ветерок донёс запахи её тела.
– Интересно, о чём они поют? – Таня подошла и опустилась на пол. – Ты понимаешь?
– Кто же хочет жить вечно, если любовь должна умереть, – усмехнулся в темноте Артур.
– Пошленько, – сказала она, стаскивая с него футболку.
8
В казарму он вернулся около трёх. Дежурного по части на КПП не было. Не было его и в казарме.
Артур разбудил сопевшего в его подушку Зюкала. Помог ему разобрать скрученное из пары одеял чучело. Затем снял с себя гражданское и засунул под матрас. Лёг в кровать и попытался заснуть.
Сон не шёл. Промучившись с четверть часа, он поднялся и вышел в коридор. Трое новобранцев драили пол под руководством дневального с чудовищным чубом. В расположении четвёртого взвода не спали. Пятеро молодых играли импровизированный концерт. Тема изначально называлась «Во поле берёзонька стояла». Коренастый малыш солировал тоненьким голоском. Худощавый азиат сидел на ударных. Кроме этого присутствовали бас-гитара, соло-гитара и саксофон. Лейтмотивом была песня «Ганз энд роузиз», «Райский городок» – если он, конечно, не ошибался. Соло-гитарист, играя на воображаемом инструменте, извивался как червяк. Саксофонист филонил, за что и схлопотал подзатыльник.
Несколько старослужащих сидели рядом, попивая сивуху, судя по цвету, во всяком случае. Один из них протянул стакан. Артур, поблагодарив, отказался. Двинулся вглубь помещения. Прошёл мимо бойца, изображающего дембельский поезд. Мимо другого, с усердием начищающего чьи-то сапоги…
У самой стены сидел штабной писарь и с ним ещё несколько солдат. В руках у писаря было письмо.
– Садись, Артурыч, послушай. Сегодня в корзине у зампотеха нашёл.
Артур остался стоять. Писарь поёрзал с минуту и начал читать:
«Здравствуй, дорогой друг! С пламенным приветом пишет тебе твой собрат по оружию с далёкого острова Диксон. Вспоминая твоё „Здорово, пехота”, хочется плакать. Хочется плакать, потому что драпала доблестная пехота из дружественной Чехословакии прямо в обосранных подгузниках. Эх, да чего там говорить! Дали нам сроку девять месяцев, как нагулявшей байстрюка публичной девке… Прости меня, друг мой, я пьян. Я безнадёжно пьян, потому как трезвому в плохо отапливаемом офицерском общежитии холодно и тоскливо. И стыдно. Стыдно смотреть на беременную жену. Больно читать в её глазах…»
– Тут, это, несколько строчек зачёркнуто, видно, вообще уже лыка не вязал. Ага, вот тут дальше:
«…Доброй половине наших, особенно мелкозернистым, от старшого и ниже (хотя куда уже ниже?), внаглую предложили уволиться, потому как квартир всё равно нет и на довольствие всех не поставишь… Командный состав, бля, добро вагонами вывозил, даже пиво ящиками и всякой там бехеровки-шмехеровки. А я, бля, тут с оленями да с тюленями волком вою в ёбаной береговой охране, хотя хули тут охранять, кроме Клавкиного живота, да и он кому на хуй нужен… Всё, бля, писать не могу. Вынужден занять горизонтальное положение…»
Писарь расхохотался. Артур вырвал у него письмо. Сказал:
– Сука ты, Налим. Сука неисправимая.
– Ты чего, Артурыч…
– Никакой я тебе не Артурыч. Над чем ты смеёшься? Над тем, что люди веру в хорошее теряют?! Тварина ты, погань штабная! Хочешь, чтобы я тебя при кабанах на колени поставил?..
– Ты чего, Артур?!
– Того. Письмо это человек писал. И не тебе, гнида, над ним потешаться. Пшёл отсюда!
– Артур, я сплю здесь…
– Пшёл отсюда, я сказал!
Писарь встал и, прижимаясь к кроватям, заспешил к выходу.
– Юращенко кто видел? – спросил Артур.
– На подсобке он, – отозвался кто-то. – Зампотыл его свинарник чистить загнал. Думаю, до утра не появится.
– Ясно, – Артур ударил кулаком в стойку кровати. – Эх! Что же вы, воины, уши развесили?! Некому остановить паскуду?!
Молчание было ему ответом.
Уже засыпая, он услышал возглас дневального «Рота, смирно!», и через несколько минут назойливый луч фонарика уткнулся ему в лицо. Но это было уже неважно.
9
Наутро Артур вскочил с подъёмом, выспавшийся и бодрый. Вместе со всеми поскакал в умывальник, чтобы подставить заросший затылок под ледяную струю. Солдаты удивлённо оглядывались на него; в это время они привыкли видеть его в постели.
– Хороша служба! – хохотал он, брызгая водой в заспанные лица.
И, натянув сапоги, бежал вниз, туда, где уже строились воины в длинную ломаную колонну.
– Тебя чего, Артурик, в сроке службы понизили?! – кричали ему с брусьев.
– Хорош курить, болезные! – кричал он в ответ. – На гражданку вернётесь – жёны от вас чинариков нарожают! Дочку, спросят, как зовут, а вы ответите: Родопи!
И смеясь, он вышагивал по плацу. Солдаты, идущие рядом с ним, тянули ножку.
– А ну подтянись, Онуфриенко! – кричал Артур шагающему рядом сержанту. – Где кренделёк, где оттяжечка?! Бери с подчинённых своих пример…
Он обвёл взглядом тёмный плац, обрамлённый остатками вчерашнего снега и, воздев голову к морозному небу, крикнул:
– Хорошо шагаешь, ремрота!
– Рады стараться, товарищ армии черпак!!! – грянул ответ.
И Артур радостно расхохотался.
На завтраке он отдал своё масло рядовому Зюкалу. Солдат покорно склонил шею для удара.
– Ну чего ты, дурень, – Артур потрепал его по шершавому затылку. – Ешь давай..
С соседнего стола наклонился детина с рыжим пухом на щеках.
– Тарелочку из-под сахару не дадите облизать?
– На, оближи, – сказал сержант Белый и швырнул тарелкой прямо детине в лицо.
Тот вскрикнул и прижал ладонь к разбитой губе. И у Артура испортилось настроение.
Несколько часов он отработал на заводе. ГАЗ-66, доставшийся им сегодня, был на редкость ржавый, и они провозились часа два, снимая кабину.
– Артурка, сходил бы за кабанами, – просил его Кизякаев. – Мы ведь так до вечера не управимся.
– А завтра чего делать будете? А послезавтра? – Артур закрепил за кабину крюк кран-балки. – Нет уж, давай-ка сегодня своими силами. Алимардонов, уснул, что ли?! Давай, дуй за автогеном…
– Да иду уже, иду, – проворчал тот, и кадык его исполнил возмущённую чечётку.
Около одиннадцати Артур вышел из цеха. Направился в пожарную часть. По дороге зашёл к Воронину и забрал приготовленный для Дымова свёрток. Откинув брезент полога, вышел наружу. Пошёл по асфальтированной дорожке вдоль поста номер один, мимо обшарпанных строений, мимо ангара для командирского УАЗика, мимо грязных комьев лежалого снега…
Когда выходил из проходной, раздался возглас «Часть, смирно!», и Артур увидел в десятке метров от себя голубые погоны полковника Скрыля. Едва успев отбросить свёрток, он остановился и вытянулся по струнке.
– Солдат, ко мне! – крикнул ему командир части.
Артур пошёл было вразвалочку, но потом, закусив губу, побежал. Подбежав, вытянулся снова и отдал честь.
– Вольно, – сказал полковник, прищурившись. – Что-то не похоже на тебя такое рвение.
Артур промолчал.
– Ладно, ладно, – сказал Скрыль. – Человеку ошибаться свойственно… Человеку, но не солдату!
Артур молча разглядывал парашютистов на голубых петлицах.
– Даём тебе сегодня последний шанс. Замполиту своему можешь сказать спасибо…
Артур молчал.
– Ну, скажи уж чего-нибудь, Сагамонов, раз ты сегодня такой ласковый.
Артур улыбнулся. Сказал:
– Если командир части знает твою фамилию, это не всегда хороший знак.
– Сам придумал?
– Не, Конфуций.
– Ну-ну. Так чего тут знать-то?! Часть-то крошечная. Вот в Борно-Сулинове у меня десантный полк был, там твоя пословица была бы к месту.
«Интересно», – подумал Артур. «Чего это тебя с десантного полка на полугражданский заводик перебросили?» Но вслух ничего не сказал.
– Ладно, Сагамонов, – произнёс Скрыль. – Я вот думаю, может, ты не тот, за кого мы все тебя принимаем. Может, тебе просто скучно в солнечную-то погоду? Может, ты герой и тебе гром нужен? А, Сагамонов? Может, под его, грома этого, раскаты твоя сущность героическая и проявится? Если так, то понимаю. Как ты думаешь, каково мне здесь сидеть после десантного-то полка? Вопрос риторический, можешь не отвечать.
