– А я и не собирался.
Полковник снял фуражку и пригладил седые виски. Сказал:
– Герой. Только ты учти, герой, что в части ЧП, и для твоего чудесного перевоплощения сейчас самое время…
– Талантами земля русская полнится, – сказал Дымов, разворачивая свёрток.
– Ты ещё его клинков не видел! – махнул рукой Артур. Принёс я один такой антиквару, а он его в руки взял, бережно так погладил, аж дыхание затаил, и говорит: «Толедо Саламанка! Одиннадцатый век! Чудо мосарабских кузнецов!» И так благоговейно, знаешь: «Откуда он у вас?» А эта Саламанка с неделю назад была рессорой от списанного шестьдесят шестого… Хотя Ворона говорит, у ЗИЛа рессоры лучше.
Дымов взял новенький скальпель. Воздел руку к лампочке под потолком. Сказал, вскинув голову:
– Обер и Дюваль! Двадцатый век! Чудо французских сталеваров!
Артур расхохотался. Спросил:
– Что, правда такая есть?
– Считается лучшей нержавейкой в мире. Хотя есть, конечно, ещё Ф. Ц. Дик и Золинген… Но вот это… – он потряс зажатым в кулаке скальпелем, – это тоже здорово. Кстати, откуда у него нержавейка?
Артур пожал плечами.
– Я не спрашивал, он не говорил… Ты же знаешь Ворону. Из него слова клещами не вытянешь.
– Да, Воронин чудесный парень. Добрый очень. Как он чемпионом Белоруссии по боксу умудрился стать, ума не приложу. Помню, в начале моей службы нас вместе в наряд по гарнизону послали. Он меня у тумбочки оставил, а сам пол принялся мыть. Солдаты местные над ним потешаются, а он улыбается и тряпкой пол трёт. Старательно так. И на шуточки их совсем не реагирует. Только очень уверенный в себе человек может противостоять толпе. Мало таких. Иисус…
– Серёга, не заводись, – сказал Артур.
Дымов грустно посмотрел на него. Потом рассмеялся.
– Чего смеёшься, дурень, – покачал головой Артур.
– Смешной ты, вот и смеюсь. А Воронин действительно сильный. Сильный и терпеливый. Если в человеке есть два этих качества, за него можно быть спокойным.
– Ты откуда знаешь, что он терпеливый?
– Руку я ему оперировал. Без анестезии. Когда же это было, дай бог памяти? Кажется, в июле. Ни звука не проронил. Сидел и другой рукой пирамидки из спичек строил…
Дымов опустил скальпель в груду хирургического инструмента и вновь запаковал свёрток. Потом достал из-под кровати большую холщовую сумку.
– Посмотри, никто не идёт, – попросил он Артура и высыпал содержимое сумки. На стол легли облатки таблеток, упаковки ампул, новенькие шприцы с иглами, пачки ваты и бинтов.
Артур вышел. Минут через пять вернулся.
– Когда заступаем? – спросил Дымов.
– Как обычно. После четырёх, вместе с суточным нарядом, – отозвался Артур, беря в руки одну из упаковок.
– Амнопон, – прочитал он вслух. – С гарнизонных складов?
– Из нашей медсанчасти, – Дымов взял у него из рук ампулы и убрал их в стоящий у стены брезентовый рюкзак. Туда же перекочевали и все остальные лежащие на столе предметы.
– Пошли третьего искать? – спросил Артур.
– А кто у нас третий? – поинтересовался Дымов, воюя со стягивающими рюкзак тесёмками.
– Юращенко.
Дымов опустил рюкзак на пол и, к большому удивлению Артура, непечатно выругался.
10
Минут через десять они шли вдоль высоких угольных насыпей по посту номер два.
– Везут, везут… Скоро завод сворачивать, а они всё везут… – сказал Дымов.
– Уголь денег стоит, – Артур поднял маленький чёрный камешек. – Пока он там, – он мотнул головой в сторону ворот, – он их. А здесь он наш. А наш – значит ничей. Я уже сам было на него глаз положил, да дают мало. А вагонами грузить – возиться не хочется…
Дымов внимательно посмотрел на него.
– Не хотелось, – поправился Артур.
Около сотни метров они прошли молча. Угольные насыпи обмельчали. За ними уже можно было различить бурые, с соломенными и белыми проплешинами, склоны. Местами выскальзывала глянцевая поверхность реки, отливающая свинцовым в матовом, профильтрованном сквозь громаду облаков свете. Артур сказал:
– Мне парни из моторного УАЗик собрали из списанных запчастей. Ума не приложу, что с ним делать.
– И где же стоит этот шедевр коллективного зодчества? – спросил Дымов.
– На площадке, вместе с готовой техникой. Если за неделю не отогнать, увезут вместе с остальными в Мотыкало.
– Пусть увозят, – Дымов шёл, опустив взгляд в землю.
– Я так не могу. Ребятам заплатить надо. Они с ним больше трёх месяцев возились…
– Артур, или в одну сторону, или в другую, – сказал Дымов. – В обе нельзя. Получится, как в «Лебедь, рак и щука».
– Ненавижу тебя, – проворчал Артур. – Не из-за денег же, бля! Просто у них дело общее было. В кои веки раз. Они жили этим. Понимаешь?!
– А как заканчивались до сих пор твои общие дела?
– Ненавижу тебя, – повторил Артур.
– И лучше было бы, чтобы они машину разобрали. Попадутся – сам же себе не простишь…
– Да пошёл ты, – сказал Артур и ускорил шаг.
Дымов догнал его, и вместе они завернули за край угольной насыпи. Там взору их предстала следующая картина.
Из дверей прилепившегося к вершине холма свинарника вырывался бурлящий поток. Склон, по которому вода стекала к реке, пузырился бурыми комьями. Некоторые из них поднимались вверх, другие скатывались в реку. Дымов изумлённо посмотрел на Артура.
– Поросята, – сказал тот, и они вступили на гулкие доски моста.
А склон перед ними пенился, шевелился, визжал…
Дверь свинарника, дрожа, выпустила последнюю воду и застыла, оставив проём сочиться струйками и ручейками. Стараясь не ступать в глубокие лужи, они подошли ближе и заглянули внутрь.
В свинарнике царила тьма, плотная и вязкая. Потом она вдруг раздвинулась, и наружу, мелко семеня копытцами, выбежал поросёнок. Он тревожно хрюкнул, поскользнулся и скатился на брюхе по размокшему склону. Проводив его взглядами, они шагнули внутрь.
Шли вслепую, осторожности ради вытянув перед собой руки. Под ногами хлюпало и проседало. За загонами визжали свиньи, их массивные тела бились о перегородки с глухим стуком.
На ощупь, перебирая руками по шершавому частоколу, они двигались вперёд. Двери некоторых загонов были распахнуты, за их проёмами царила мёртвая тишина.
– Что здесь, интересно, случилось? – спросил Дымов. – И почему света нет?
– Ох! – сдавленно вскрикнул Артур.
Что-то мокрое и живое кинулось ему под ноги, отбросив к изгороди, ударилось несколько раз в близлежащие ограждения и с визгом кинулось в сторону, из которой они пришли.
– Что случилось, Артур?! Ты живой?
– Живой, живой… – проворчал Артур, чувствуя, как его сапоги наполняются влагой.
Держась за ограду, он нагнулся и нащупал в месиве под ногами свою шапку. Выжал её и засунул за болтающийся у пояса ремень.
– Вернёмся? – спросил Дымов.
– Давай в подсобку заглянем. Может, там кто-нибудь есть…
За грубо сколоченной из неструганых досок дверью горел свет. Ослепнув на первые несколько секунд, они застыли на пороге. Когда же зрение вернулось, сдвинуться с места они так и не смогли.
У широченной скамьи стоял согнувшись зампотыл части прапорщик Пуцек с портупеей в вытянутой правой руке. Левой он придавливал к скамье бритый затылок рядового Юращенко, стоящего на коленях. Галифе солдата были приспущены, и белоснежный зад сиял на фоне потемневшей от времени древесины. Хомуты, вилы и прочая утварь в спокойном безмолвии созерцали со стен вершащуюся в их присутствии расправу.
– Хрясь! – врезалась дублёная кожура портупеи в дебелую кожицу солдатского пончика.
– Хлоп! – шлёпалась следом полная, судя по звуку, кобура.
– Что делать будем? – тихо спросил Дымов.
– Кажется, вот это и называется «огульно охаживать»… – прошептал Артур, набрал в лёгкие воздуха и что было сил гаркнул:
– Отставить экзекуцию, товарищ, ёма, прапорщик!
Получилось очень похоже на майора Оскому. Дымов прыснул.
Пуцек обернулся. Рука с взвившейся портупеей застыла в воздухе. Глаза ошалело таращились на солдат.
– Товарищ прапорщик, разрешите обратиться, – отчеканил Артур, пользуясь заминкой.
– Обратиться, бля, – портупея, взвизгнув, снова врезалась в зад Юращенко. – Обращайтесь.
– Хрясь! Хлоп!
– Я, бля, ща тут кое-кому обращусь… Хрясь! Так, бля, обращусь, что, бля, обращалка отвалится… Хрясь! Хлоп!
Юращенко, как это ни странно, деловито сопел.
– Смотри, тля, даже не вскрикнет… Хрясь! Я, бля, Ваську полжизни лечил, у него только с год, как вставать начал, а ты всех поросят… У, бля, уродец сраный…
– Хрясь! Хлоп! Хрясь! Хлоп!
Артур подошёл и схватил зампотыла за кисть.
– Но-но, чёрт лукавый! – взревел тот, вырывая руку. – Ща и тебе жолдас отполирую…
– Товарищ прапорщик, – спокойно сказал Артур. – Рядового Юращенко срочно к командиру части…
