— Ваш сок? — поинтересовался он у мужика.
— Ну, — промычал тот, не глядя на Мальникова.
— Почем?
— Пятьдесят рублей.
— Пятьдесят?
— За литр.
— Свежий?
— Ну.
Возле грибного прилавка показался администратор рынка. Торговец березовым соком в две мощных затяжки докурил сигарету, бросил окурок себе под ноги и поднялся.
— Сок отличный, — сказал он и прицельно сплюнул на окурок. — Бери, не пожалеешь. — Теперь он был готов проявить к Мальникову должное внимание: перекур закончился. — Только утром набрали. Первый сорт.
— Где набирали, говорите?
— Да вон, — качнулся всем корпусом в направлении выхода. — В роще.
— В какой роще?
— Да в какой, — мужичок пожал плечами. — В роще. Возле нашего дома. Недалеко здесь.
— Как называется?
Мужичок уставился на него испуганно.
— Сок называется, как еще…
— Да нет. Роща, говорю, как называется?
— Как… Да никак. Роща и роща.
— Тут что, березовая роща есть?
Мужик устало сплюнул.
— Тебе сок нужен, нет?
— Да вот, думаю.
— Бери, че. Это ж не какое-нибудь там пойло буржуйское. Свое, природное! Экологический продукт.
— Свежий, говорите?
— Ну.
“Будет вам исконное, — думал Мальников, расплачиваясь с мужичком. — Исконное, да пооригинальней. Березовый будет вам компот”.
На время финала в студии соорудили интерьер, в котором с неожиданной гармонией переплелись дворец и актовый зал: золоченые витые узоры огибали широкие волнистые плоскости, выкрашенные в государственный триколор, барельефы, изображающие людей труда, разделяли медальоны с профилями царей и полководцев.
В ночь перед финалом только что установленные декорации зачем-то стали менять.
До самого утра со стороны студии неслись торопливые нервные звуки. Бурлила работа. Стучали, скрипели, хлопали дверьми, швыряли с размаху — то звонкий металл, то басовитый пластик. Визжали-захлебывались шуруповерты. Десятки людей бежали, шли, перекрикивались, матюкались, выясняли, где туалет. В общем, как только не терзали хрупкое ночное пространство. Погруженному в мучительное полузабытье Мальникову начинали грезиться лихие революционные матросы, занятые лихим революционным делом. Он задремывал — и тут же оказывался втянут в какой-то дурной неуютный сюжет. Там, откуда накатывает шум, матросня скрупулезно экспроприирует его квартиру: вычищают все до последней безделицы, до последнего стула. Летает пыль, матросы пронзительно чихают, превращая каждый чих в неприличное слово. Между ними идет игра: кто сделает это громче и отчетливей. Время от времени кто-нибудь из них принимается рассказывать анекдот, в конце которого звучат раскаты молодецкого хохота. Возле стены — тетка с надменной улыбкой. Стоит, вытянувшись в струнку, будто на посту у боевого знамени. В середине комнаты старуха в кресле-качалке, щурится в пол.
— Всем вниз! — кричит Антон Григорьевич, поправляя на плечах бушлат, наброшенный поверх модной сиреневой водолазки. — Всем вниз!
Сон рассыпается. Топот ног, стуки и скрипы.
— Заколебали, — вздыхает Мальников и переворачивается на бок.
Рядом лежит Татьяна. Зевнув, она тянется к Мальникову.
— Таня!
— Все равно не спим…
Он ловит ее руку, вытаскивает поверх одеяла. Таня зевает и поворачивается к нему спиной.
Вечером пришел, а в номере она. Возлежит в розовом пеньюаре, на тумбочке шампанское, плитка шоколада и коньячные тюльпанные бокалы. Оказывается, уборщицы могут беспрепятственно получать на посту охраны дубликаты электронных ключей.
— Сюрпрайз, дорогой.
Отделаться от нее Мальников не сумел. Попытался объяснить, что завтра у него ответственный день, но она отмахнулась — мол, у всех ответственный, ей вообще в полпятого вставать, убирать после монтажников.
— Финал все-таки, — игриво заметила Татьяна. — Потом уж здесь спокойно не получится…
Вконец измотанный Мальников чуть было не раскричался, так его возмутило это ее “здесь”, подтверждавшее опасения о том, что у Тани на него долгосрочные планы. Но тут Мальников вспомнил, что возвращаться в свой номер ей придется через центральный коридор, по которому между студией и холлом мечутся толпы теле-народа. Чревато. Посреди ночи, в розовом пеньюаре… И Мальников смирился: сюрпрайз так сюрпрайз.
После навязанных плотских утех, постыдно вялых и сбивчивых, на душе было гаденько. В животе бурчало. Возможно, от дрожжевого ростовского шампанского, которым угощала его Татьяна. Не исключалось и влияние березового компота, относительно которого у Мальникова были серьезные сомнения. Заработался, попробовал его поздно, перед самым уходом из кухни. Вкус был приемлемый: сладенько, слегка вяжет. Но Мальникову показалось, что на экзотическое березовое питье его чуткий желудочно-кишечный тракт отреагировал крайне настороженно. Увы, поскольку сразу вслед за компотом последовало Татьянино псевдошампанское, определить, какой из двух напитков в ответе за намечающийся шторм, было теперь невозможно. В конце концов, причина могла быть в смешивании посконного и поддельного, рассудил Мальников и решил забить. Тем более что заменить компот все равно было нечем.
Уснуть посчастливилось под утро, когда декорации были собраны. Стихли шуруповерты, опустели коридоры — и Мальников провалился в нежную пустоту без хамских матросских снов.
Проспал, разумеется. Хорошо хоть летучку отменили. Будильника он не услышал, звонка Эльвиры тоже. Когда уже начали накрывать столы, прибежала Юля и принялась тарабанить в дверь:
— Петр Валентинович, там уже начальство съезжается!
На кухне все завертелось и без его присутствия. Брагин высыпал рис для плова. Из пекарни уже привезли выпечку.
В студии его ждал очередной сюрпрайз: процессом подготовки к эфиру командовал Вася.
Еще на подходе, услышав его хриплый голос, втолковывавший осветителю, каким именно должно быть переключение на рекламной паузе, Мальников понял: что-то не так. До сих пор подготовкой студий к эфиру командовал Антон Григорьевич. “Заболел”, — была первая мысль Мальникова. Но в памяти завертелись обрывки вчерашнего дня… Пронзительный крик Чалеева, раздавшийся из недавно оформленной в русском стиле студии: “Это еще что за х…ня?!” — Мальников выглянул на этот крик, и перед носом у него проскочил Вася — судя по всему, спешивший укрыться от Чалеева в безопасном месте. Не сумев сдержать любопытство, Мальников дошел до студий и увидел, как Чалеев медленно, с угрозой поворачивается к побелевшему главрежу. На плече у генерального болталась небольшая дорожная сумка с бумажным колечком “Ручная кладь”. Чуть позже в закутке перед входом в хозяйственный отсек Мальников заметил троих операторов в компании малознакомого ему человека, кажется, рекламщика. Компания темпераментно перешептывалась — даже как будто скандалила шепотом. Обрывки склеились в цельную картинку. “Неужели Антона сняли?” — от неожиданного прозрения у Мальникова засосало под ложечкой.
— Антона что, сняли? — спросил он у проходившего мимо охранника.
Тот ответил неприветливым взглядом.
— А хрен его знает. Вроде сняли.
“Черт вас всех побери, — думал Мальников, рассеянно ступая вдоль тонких раздвижных щитов, отделявших его от Васи, который уже успел переключиться на реквизиторов, выложивших куда-то листы не того оттенка. — Мозги с вами вывихнешь. И как только все это держится?”.
Дошел до просвета, оставленного для телекамеры, заглянул в студию.
Декорирована она была на редкость эклектично. В левой части — прямоугольник паркета, на котором стоял покрытый зеленым бархатом стол с графином, стаканом и массивным пресс-папье. Справа — плоское овальное возвышение, увенчанное затейливой пластиковой конструкцией, в которой стол можно было узнать разве что по планшетнику, выложенному на ее горизонтальной плоскости. За всем этим размахнулись широкие мраморные ступени, порядком побитые. В верху ступеней и прямо перед ними торчали и лежали обломки коринфских колонн разной длины и сохранности. К каждому из этих трех сегментов примыкали оформленные в соответствующем стиле места для зрителей: зал с откидными стульями, зал, утыканный гладкими разноцветными штырями, чрезвычайно похожий на резиновый коврик великанских размеров, кусок желтоватой утоптанной земли, обрамленный плетеным забором. В центре этого противоречивого пространства на одном из штырей, который под водрузившимися на него ягодицами расплющился, превратившись в рояльный стул, сидел Вася и, задрав голову, кричал в рацию:
— Ярче, мать твою! Ярче! А тут темнее!
Выходя из лифта, споткнулся о вытянувшийся поперек прохода шланг пылесоса. Чуть не упал. Пнул шланг ногой, закричал:
— Убиться ж можно! Понабирают дур по объявлению!
Из коридора выглянула Таня.
— Раскидала тут! Не пройти, не проехать!
Мальников махнул на Татьяну рукой и припустил в сторону кухни.
