Но оказывается, оскорбление вовсе не обязательно должно бить в цель, чтобы уязвить человека. Важны намерение и подача. Я начал раздражаться уже по пути к помойке, а там окончательно рассвирепел. Услышав идиотские выкрики Мордана, мои друзья с удивительной легкостью предали меня и стали подпевать.
— Большой, а без гармошки! — хихикнул Хижняк.
— Большой, а без гармошки, — бестемпераментно констатировала Хейли.
— Большой, а без гармошки, — вынув изо рта два обмусоленных пальца, прогортанил Хачек.
И даже кротчайший, отвлеченнейший филателист Яша молвил с задумчивым осуждением:
— Большой, а без гармошки.
Один только Ли молчал, потупив голову.
— Ребята, ну чего вы?.. — проговорил наконец я. — С ума посходили? Разве у кого есть гармошка?
— Большой, а без гармошки! — взвизгнул Мордан.
— Большой, а без гармошки, — подтвердила Хейли.
— Большой, а без гармошки! — лыбился Хижняк.
— Большой, а без гармошки, — осудил Хачек.
— Большой, а без гармошки. — В голосе Яши пробилась нотка сочувствия.
— Мне купят шведку, — упало в короткую тишину, и это сообщение доконало меня.
Людям лошадей покупают, а у меня даже гармошки нет!.. Да что это со мной, какая еще гармошка? И меня опутала липкая мордановская глупость. Надо с этим кончать. Я поступил простейшим образом — дал Мордану в нос, похожий на свиной пятачок. И едва отнял руку, как оттуда двумя струйками потекла кровь. Мордан задрал голову и, оглашая двор истошным ревом, потащился к своему подъезду.
Вечером нас навестил управдом Бугров, и одним нравственным устоем: ябедничать нельзя — в моей душе стало меньше. Спрятавшись в кухне за плитой, я видел, как дед провожал его к двери.
— Принимайте эти капли, и все пройдет, — сказал дед.
На миг у меня мелькнула спасительная мысль, что Бугров обратился к деду просто как к врачу.
— Сам виноват, — прохрипел Бугров. — Зачем вышел без кашне.
Дверь захлопнулась за ним.
— Он вышел без кашне! — потрясенно проговорил дед и застучал костяшками пальцев в лоб. — Почему, почему мы не становились в феврале?.. — И, резко оборвав патетику, сказал устало: — Пойдем поговорим.
Мордан не только наябедничал, но и сильно преувеличил свои уязвления. Деда не интересовало ни как все было на самом деле, ни причина распри.
— Не смей его трогать. Я не хочу больше объясняться с Бугровым.
— А если он опять пристанет?
— Отойди. Не связывайся с ним. Играй с другими детьми.
— Я с ним не играл. Он сам полез.
— Не обращай внимания. Ему надоест — отстанет.
— А почему я должен ему уступать?
— Потому что твой папа сидит в тюрьме, а его папа сидит у нас на голове. Ты что, не можешь понять, кто тут хозяин?
Я этого правда не мог понять, я думал, что мы все тут хозяева, вся наша ватага.
— Он мне морду будет бить, а ему ручки целовать?
Казалось, глаза деда выкатятся из орбит.
— Нет! Тогда ты его убьешь. А я убью Бугрова. И твоя мама будет носить передачу уже троим. Мы с тобой по крайней мере будем знать, за что сидим.
Я дал слово не трогать Мордана, уверенный, что он сам больше не полезет. Он хорошо получил, опозорился перед всем двором и не захочет повторения. Я плохо знал Мордана. Когда на другой день я вышел во двор, он встретил меня ликующим воплем:
— Большой, а без гармошки!
И наше бедное стадо подблеяло Мордану:
— Большой, а без гармошки!
Я сделал вид, будто это меня ничуть не трогает, и заговорил с Хижняком о фантиках новых конфет «Дюймовочка».
— Большой, а без гармошки! — стучал в ушные перепонки ненавистный голос.
— Большой, а без гармошки! — уныло подтягивал хор.
Я быстро шагнул к Мордану и замахнулся. Он сразу громко и бесстыдно заревел.
— Чего дерешься?.. Скажу отцу!..
— Вали отсюда!
Но Мордан уже понял, что я его не ударю. Он перестал сочиться, вытер сопли и нагло залыбился всей толстой рожей.
— Большой, а без гармошки!
Наверное, я нарушил бы слово, данное деду, если б внутри меня не возникла какая-то слабина, чувство неполноценности, будто я и впрямь обделен чем-то важным. Меня доконал не Мордан, а его подголоски — мои друзья, позволившие превратить себя в покорное стадо.
Отвлек Мордана маленький Ли, выбежавший во двор с новым змеем в руках.
— Ходя, соли надо? — деловито спросил Мордан.
Ли посмотрел на него из своих щелок, и было в его взгляде что-то необычное, не из обихода детства, а из недоступной нам тайны — мольба, деликатная угроза, ну, это, может, слишком — предупреждение. Я твердо знаю, что все мы ощутили ознобливающий вей чего-то нездешнего, все, кроме Мордана.
— Чего уставился?.. Моя не прачка, моя шпиона?..
— Пожалуйста, — тихо и нежно проговорил Ли, — не надо. Спасибо… извините.
Мордан загоготал.
— Во дурной!.. Ходя, соли надо?
— Ходя, соли надо? — с отсутствующим видом сказала Хейли.
— Ходя, соли надо? — прыснул Хижняк.
— Ходя, соли надо? — печально пропел Яша.
И тут со мной случилось что-то непостижимое: кто-то разжал мне челюсти и вытянул из гортани оцарапавшие ее грязные слова:
— Ходя, соли надо?
Ли внимательно посмотрел на каждого из нас.
— Я не буду запускать змея. — Вот, оказывается, в чем заключалась та страшная месть, на которую намекал его моляще-угрожающий взгляд.
Похоже, Мордан тут только заметил хрупкое сооружение из офрированной цветной бумаги, которое Ли держал под мышкой. Он ухватился за ленточный хвост.
— Пусти, пожалуйста, лазолвешь. — Ли, как и все китайцы, не выговаривал буквы «р».
— Лазолвешь! — покатывался Мордан. — Говорить сперва научись! Чего прищурился, ходя? — И он сильно дернул змея за хвост.
— Не надо, — попросила Хейли. — Правда разорвешь.
— Заткнись, чухна белоглазая! — И Хейли получила новое имя. Мордан снова потянул за ленточку, гофрированная бумага стала с хрустом разглаживаться. Змей все вытягивался, какой же он длинный! — потом вовсе утратил свою красивую ребристость, стал колбасой и вдруг лопнул сразу в нескольких местах. Ли отпустил его огнистую голову, труп змея упал в талый снег. Ли подошел к Мордану:
— Дай мне, пожалуйста, соли.
— Какой тебе еще соли?
— Ты отнял у меня змея. Дай мне соли.
— Он что — дурной? — спросил Мордан.
— Ли очень дулной, когда ему плохо. Вот здесь плохо. — Ли показал на грудь.
А потом он что-то сделал, мы едва уловили короткое стригущее движение двумя кистями, Мордан сложился, как перочинный ножик, отрыгнул желчью и, почти падая с каждым шагом, заковылял к подъезду.
— Ли, хочешь, отдам тебе шведку? — послышался с земли голос.
Ли наклонился, поцеловал лошадника в макушку и убежал. Мордан появился во дворе через неделю. А еще раньше исчезла семья Ли. Исчезла, как не бывала. Да и были ли они в самом деле: стриженный бобриком Вэнь со стопкой чистых рубашек на ладони, большая Лю с крошечными ступнями, вся жужжащая, трещащая, шелестящая диковинками из сухой бумаги, щепочек и сургуча, и был ли маленький повелитель змей, добрый и гордый мальчик, не прощающий зла?
Мордану понадобилась еще одна крепкая затрещина, чтобы окончательно подмять под себя двор. Алеша Кардовский был самый большой, сильный и самый добродушный из нас. Для него Мордан приготовил стишок: «Немец, перец, колбаса, тухлая капуста, слопал в супе волоса и сказал: как вкусно!» Пока в этой нелепице упражнялся один Мордан, Алеша просто не обращал внимания, но когда к солисту присоединился хор, он решил выяснить отношения.
— Что это значит? — спросил он нас. — Какой я немец?
Мы молчали, подавленные собственной глупостью, а Мордан завел как ни в чем не бывало:
— Немец, перец, колбаса, тухлая капуста…
— …слопал в супе волоса и сказал: как вкусно!.. — тупо подхватили мы.
«Мы», ибо и мой голос звучал в хоре. Что мною двигало? Желание быть как все? А почему Алеша никогда не дразнил меня? Очевидно, он принадлежал к тем избранным натурам, которые лишены стадного чувства. И все же я и сейчас не понимаю до конца, почему мы пошли на поводу у Мордана. Дети многое делают из духа подражания. В отличие от самого Мордана мы не вкладывали злого чувства в придуманные им дразнилки и прозвища, а подпевали ему за компанию. Все кричат, и я кричу, зачем мне быть в стороне. Но ведь раньше нам не требовалось хоровое подтверждение нашего единодушия. Каждый занимался своим, но каким-то образом это свое становилось общим и объединяло нас. Мордан пробудил что-то рабье в нас и превратил в стадо.
Алеша сделал попытку пробиться к разуму Мордана.
— Ты имеешь в виду моего отчима? Хансены — выходцы из Дании. Но я-то не Хансен, я Кардовский.
— Немец, перец, колбаса, тухлая капуста!.. — ликующе завел Мордан.
