– Расскажите мне о Нем! – попросила она.
– Что ж тут рассказывать? – усмехнулась Умная Эльза. – Он Бог.
– Я знаю, – сказала дама в сиреневом кимоно и вздохнула. – Я потому и не смогла с Ним жить. Жить с Богом – это кощунственно. Вы бы тоже не смогли.
– Я бы смогла, – зарделась Умная Эльза. – Тем более что я уже подготовилась: я посвятила себя Богу.
– Вы расчетливы, – улыбнувшись неестественной улыбкой, сказала дама в сиреневом кимоно.
– Да бросьте Вы! – улыбнулась естественной улыбкой Умная Эльза. – Кто ж рассчитывает на Бога?
– Что это мы с Вами все топчемся да топчемся! – захлопотала дама в сиреневом кимоно. – Присядьте, пожалуйста! На корточки.
– Прямо здесь? – смутилась Умная Эльза.
– Зачем же здесь? – укоризненно покачала головой дама в сиреневом кимоно. – Пройдите в дом… там и присядете на плоской подушке. Вы прямо как не японка!
– А я и… я не японка, – совсем смутилась Умная Эльза.
Воспитанная дама в сиреневом кимоно – в соответствии с древней японской традицией – сделала вид, что ничего не произошло, однако о ее подлинном отношении к высказыванию Умной Эльзы можно было судить по некоторым незаметным глазу европейца деталям: в частности по тому, с какой яростью она разодрала на себе кимоно… – и не только на себе, но и на Умной Эльзе, а также на двух соседках, которых специально для этой цели быстренько навестила.
Отлично понимая: даме в разодранном сиреневом кимоно было бы неприятно сознавать, что гостья оказалась невольной свидетельницей ее гнева, – Умная Эльза (словно бы действительно ничего не случилось!) вошла в дом, отыскала плоскую подушку, измазанную чем-то сладким, и – чтобы не садиться непосредственно на гадкую эту подушку – присела на корточки рядом с ней, вперив взгляд во внешнюю, повернутую к ней, сторону бумажной ширмы ручной работы. На ширме, как об этом свидетельствовала надпись, был изображен третий глаз. «Первый и второй глаз, – следовало из той же надписи, – при желании можно увидеть на внутренней стороне ширмы».
– Какая прелесть! – сказала Умная Эльза, стараясь поскорее забыть о третьем глазе, взгляд которого переворачивал в ней все ее естество.
– Это мой… наш младший написал, Кикимото, хотя бумагу вощила я, – конфузливо потупилась дама в разодранном сиреневом кимоно. – Для рисунка на ширме он воспользовался тонкой кистью из волосков с затылочно-височной части годовалого хорька, обитающего в юго-западной части провинции Ю, а также органическим красителем, добытым Кикимото во время сражения на острове Сикоку из собственной крови… У него голубая кровь, – с достоинством закончила она.
– А Кикимото помнит… Его? – осторожно, стараясь не разрушить тихой поэзии вяло текущего мгновения, спросила Умная Эльза.
– Забудешь Его, дожидайтесь! – оглушительно расхохоталась дама в разодранном сиреневом кимоно. – Наплодил сорок человек детей и пустил по миру! Я тут одна из кожи вон лезла, чтобы дать всем им приличное образование… Тридцать девять адвокатов и один художник – это Вам не шутки!
Тут дама в разодранном сиреневом кимоно опять захлопотала:
– Ой, что же Вы чай-то совсем не пьете! – И из специального чайника она осторожно капнула зеленого чаю в чашку, стоявшую перед Умной Эльзой, – только одну каплю. Изловчившись, Умная Эльза просунула язык в чашку – и кончиком языка ей, в конце концов, удалось коснуться капли. Напиток был ароматным и обжигающим.
С ожогом третьей степени Умную Эльзу доставили в ближайшую больницу. Ею оказалась Центральная Токийская. Дама в разодранном сиреневом кимоно любезно проследовала за Умной Эльзой в палату. Там она сразу же украсила стены множеством небольших букетов скромных полевых цветов, заботливо собранных ею по пути.
– Как мило, правда? – залюбовалась дама в разодранном сиреневом кимоно плодами своего титанического труда.
– Мило, – с трудом ворочая распухшим языком, промычала Умная Эльза.
– А я ведь тоже видела Его недавно… издалека, – продолжая прерванный врачами разговор, вернулась к ускользнувшей было теме дама в разодранном сиреневом кимоно. – Он такой же, как и прежде… Боги, они все одинаковые!
– Как Вас зовут? – изловчилась спросить Умная Эльза.
– Ы Е, – запоздало представилась дама в разодранном сиреневом кимоно. – На диалекте токусю буракумин мое имя означает «Тогда, когда мясистые сорняки целиком заполонили собой пространство старого сада, трудно ожидать, что на заросших клумбах вскоре поднимутся крепкие стебли цветов невиданной красы, ибо красота не есть нечто, возникающее само собою, – она представляет собой результат долгого и кропотливого труда многих и многих поколений заботливых рук и любящих сердец».
– Красивое имя! – щедро оценила перевод Умная Эльза.
– Ему бы тоже понравилось, я уверена, – потупилась Ы Е. – Боги такое любят… – Она подпрыгнула до потолка и осторожно поправила один из букетов на гребне восточной стены палаты. – А знаете, почему я не подошла к Нему, когда Он приехал в последний раз, и я была всего в каких-нибудь двух шагах от Него? Я потому не подошла, что подумала: «Да на кой Он мне сдался!»
– Хорошая мысль… – Умная Эльза едва заметно вздохнула про себя.
– Почему Вы едва заметно вздохнули про себя? – тут же спросила наблюдательная Ы Е.
– Да так… – поспешила откликнуться Умная Эльза и, как бы извиняясь, заметила: – Язык очень болит, говорить немножко трудно.
– Так у всех после моего чая бывает, – успокоила ее Ы Е. – Я в эту палату уже как на работу прихожу. Мне даже деньги платить недавно начали – за то, что я ухаживаю за жертвами.
Тут она забралась в рот Умной Эльзы и промыла ей язык настоем полевой ромашки. Потом спросила:
– А Вы с Ним давно знакомы?
Умная Эльза помотала головой.
– Целовались?
Умная Эльза кивнула.
– Язык бы Вам за это оторвать! – гневно крикнула Ы Е и опять полезла в рот Умной Эльзе, но та сжала зубы и на сей раз Ы Е не пустила.
– Мы только… Он только один раз меня поцеловал, – сказала Умная Эльза, заливаясь малярной краской стыда. – И то в письме. Он написал: «Целую».
– Каков подлец! – посочувствовала не то Умной Эльзе, не то себе самой Ы Е. – Детей, надеюсь, Он Вам в письме не наделал?
– Пока нет, – тяжело вздохнула Умная Эльза. – Но я бы очень хотела от Него ребеночка… хоть маленького!
– А Вам зачем ребеночек – тем более маленький? – подозрительно поинтересовалась Ы Е.
Умная Эльза задумалась.
– Мальчик для дела, – сказала она через некоторое время, – а девочка для развлечения.
– Как – для развлечения? – возмутилась Ы Е. – Девочку тоже в дело пустить можно: пусть шьет чего-нибудь, стряпает…
– Вы практичная, – сказала Умная Эльза. – Странно, что не все сорок Ваших детей стали адвокатами. Или зубными техниками… тоже хорошая практика.
Ы Е посмотрела на нее с удивлением:
– Вы говорите, как Он… причем слово в слово! Однажды, много лет назад, пристально посмотрев сначала на меня, а потом на сорок наших детей, Он тоже вдруг сказал: «Настанет время – и все они станут адвокатами. Или зубными техниками… тоже хорошая практика». Тогда все и началось… А потом появилась она!
– Кто?
– Да так… вертихвостка одна!
– Красивая? – через силу поинтересовалась Умная Эльза.
– Какое там!.. – махнула рукавом разодранного сиреневого кимоно Ы Е. – Обычная вертихвостка. Единственное, чем она отличалась от других, было то, что она жила под крышей.
– В принципе… все живут под крышей, – попыталась оправдать неизвестную ей особу Умная Эльза.
– Да, но не все летают! – раздраженно ответила Ы Е.
– Она… она летала? – чуть не проглотила опухший язык Умная Эльза.
Ы Е сокрушенно кивнула.
– И не просто летала… но летала как сумасшедшая! Особенно перед дождем.
– Я не умею летать… – По щеке Умной Эльзы сбежала в неизвестном направлении слеза.
– Он тоже не умел – и страшно мучился. Бывало, впадет в задумчивость – и сидит в таком состоянии часами. Спросишь Его: «В чем дело?» – а Он в ответ: «Я не умею летать!»
– Как я Его понимаю! – скосив глаза к носу и внимательно следя за направлением побега следующей слезы, сказала Умная Эльза.
– А я не понимала! – взбудоражилась Ы Е. – У нас было сорок детей по лавкам – младшему было тогда шесть лет, а старшему пятнадцать!
– Как же так случилось? – попыталась сделать необходимые расчеты и тут же отказалась от этой затеи Умная Эльза.
– Я же не по одному их рожала! – почти обиделась Ы Е. – По одному рожать – это никакой жизни не хватит!
– Извините… – извинилась Умная Эльза и замолчала.
Что касается Ы Е, то она отнюдь не замолчала. Раздирая на входящих и выходящих белые халаты, что безмолвно свидетельствовало о ее душевном волнении, Ы Е продолжала свое бесстрастное повествование о том, как сначала в доме кончились все овощи и все фрукты, потом все молоко, весь кефир и все масло, потом все мясо и вся рыба, потом все печенье и весь шоколад, потом все крупы и вся мука и, наконец, все сухари с маком… Осталась только острая приправа в порошке – порошком этим, разбавляя его в холодной воде, мать и кормила детей. Особенно тяжело приходилось младшему. «Видимо, потому он и не стал адвокатом… Он всегда немножко отставал в развитии», – пояснила мать-героиня, сохраняя внешнее спокойствие, но раздирая при этом рубашку на случайно вошедшем в палату главном враче.
