– На этот раз я не обижусь, – сказал Бернат, предлагая ему выступить в роли ведущего на презентации.
– Откуда мне знать, что так и будет?
– Она тебе понравится. А даже если не понравится, я вырос: мне скоро сорок, и я начал понимать, что нам с тобой не стоит из-за этого ссориться. Согласен? Представишь книгу? В следующем месяце в «Книжной пыли». Это легендарный книжный магазин и…
– Бернат, нет.
– Слушай, сначала хотя бы прочитай, ладно? – Бернат был оскорблен, удивлен, расстроен.
– У меня очень много работы. Конечно же, я ее прочитаю, но не могу сказать когда. Не загоняй меня в угол.
Бернат застыл с открытым ртом, не в состоянии осмыслить, что он только что услышал, и тогда я сказал: ладно, давай, я прочитаю ее прямо сейчас. Если мне не понравится, я тебе сообщу и тогда, конечно, не смогу выступить на презентации.
– Вот это называется – друг. Спасибо. Тебе понравится, – он наставил на него указательный палец, как Грязный Гарри[313], – и ты сам захочешь выступить на презентации.
Бернат был убежден, что на этот раз да, на этот раз я скажу: Бернат, ты меня удивил: я вижу в этом мощь Хемингуэя, талант Борхеса, мастерство Рульфо и иронию Калдерса[314]. И он пребывал в прекрасном расположении духа и чувствовал себя самым счастливым человеком в мире, когда через три дня я позвонил ему и сказал: Бернат, как обычно: персонажи неубедительны и мне все равно, что с ними может произойти.
– Что, прости?
– Литература – это не игрушка. Или, иначе говоря, если литература для кого-то просто игрушка, она меня не интересует. Ты меня понимаешь?
– Ни один не спасся? Даже последний рассказ?
– Он лучше других. Но все они потерпели крушение.
– Ты жестокий человек. Тебе нравится издеваться надо мной.
– Ты говорил, что тебе исполнилось сорок и ты не рассердишься, если…
– Еще не исполнилось! И у тебя такая неприятная манера говорить, что тебе не нравится, что…
– Другой у меня нет.
– Нельзя просто сказать – мне не понравилось? И точка.
– Раньше я так и делал. Но у тебя нет исторической памяти. Я могу сказать: мне не понравилось, и точка. Но в таком случае ты говоришь: и точка? И все? И тогда мне приходится обосновывать свое «не понравилось», и я стараюсь при этом быть честным, потому что не хочу потерять тебя, и поэтому я говорю: у тебя нет таланта создавать персонажей, они у тебя – просто имена. Все говорят одинаково, и им самим всем все равно, интересны они мне или нет. Без всех этих персонажей легко можно обойтись.
– Как это – можно обойтись? Если из «Крыс» убрать Бьела, от рассказа ничего не останется!
– Ты не хочешь меня понять. Без самого рассказа можно обойтись. Он меня не изменил, не обогатил – вообще ничего!
И вот теперь эта идиотка Мирейя говорила: Пленса обладает мощью Хемингуэя, и Адриа, чтобы не слышать, как она сравнит его с Борхесом и Калдерсом, спрятался за книжной полкой. Он не хотел, чтобы Бернат увидел его там, в стылом книжном магазине, где стояло семнадцать пустых складных стульев и три занятых, причем на одном из занятых стульев сидел человек, чье выражение лица ясно говорило: он что-то перепутал и пришел не туда.
Ты трус, подумал Адриа. А еще, так как ему нравилось рассматривать мир и идеи в исторической перспективе, он подумал, что если бы стал изучать историю своей дружбы с Бернатом, то, несомненно, пришел бы к следующему невозможному положению: Бернат был бы счастлив, если бы сконцентрировал свою способность к счастью на скрипке. Адриа незаметно сбежал из книжного и сделал кружок по кварталу, обдумывая, что теперь делать. Как могло получиться, что даже Текла не пришла? А сын?
– Как это ты не придешь? Это же моя книга!
Текла допила молоко и подождала, пока Льуренс уйдет в комнату за школьным рюкзаком. Понизив голос, она сказала:
– Если бы я ходила на все твои концерты и презентации…
– Как будто они у меня каждый день! Последняя презентация была шесть лет назад.
Молчание.
– Ты не хочешь поддержать меня.
– Я хочу расставить все по местам.
– Ты просто не хочешь идти.
– Я не могу.
– Ты меня не любишь.
– Ты не пуп земли.
– Я знаю.
– Нет, не знаешь. Ты не отдаешь себе в этом отчета. Ты всегда что-то просишь, требуешь.
– Я тебя не понимаю.
– Ты всегда думаешь, что все находятся в полном твоем распоряжении. Что ты в доме главный.
– Ну, знаешь…
Она посмотрела на него с вызовом. Он чуть было не сказал: конечно, я в доме главный, но шестое или седьмое чувство вовремя подсказало ему сдержаться. Он застыл с раскрытым ртом.
– Да нет, скажи, скажи, – подхлестнула его Текла.
Бернат закрыл рот. Текла, глядя ему в глаза, сказала: у нас тоже есть своя жизнь, но для тебя само собой разумеется, что мы всегда можем пойти, куда ты скажешь, и всегда должны читать все, что ты напишешь, и это обязательно должно нам нравиться, даже нет – мы обязаны быть в восторге.
– Ты преувеличиваешь.
– Ты сказал Льуренсу прочитать твою книгу за десять дней!
– Разве плохо попросить сына прочитать книгу?
– Бернат, ради бога, ему девять лет!
– И что?
– Знаешь, что он сказал мне вчера перед сном?
Мать на цыпочках выходила из детской, когда ребенок включил лампу на тумбочке.
– Мама!
– Ты не спишь?
– Нет.
– Что случилось?
Текла села на край кровати. Льуренс открыл тумбочку и достал книгу, которую Текла сразу узнала.
– Я начал читать, но ничего не понимаю.
– Это не для детей. Почему ты решил ее прочитать?
– Папа сказал прочитать ее к воскресенью. Он сказал, что здесь мало.
Текла взяла книгу в руки.
– Не обращай внимания.
Она открыла книгу и стала рассеянно листать.
– Папа сказал, что будет спрашивать.
Она вернула книгу Льуренсу:
– Сохрани ее. Но читать не обязательно.
– Точно?
– Точно.
– А если папа будет спрашивать?
– Я скажу ему, чтобы не спрашивал.
– Интересно, почему это я не могу задать вопрос собственному сыну! – Бернат с возмущением постукивал чашкой о блюдце. – Я его отец!
– Ну у тебя и самомнение!
Льуренс приоткрыл дверь. Он был уже в куртке и с рюкзаком.
– Папа сейчас идет. Спускайся, сынок.
Бернат встал, швырнул салфетку на стол и вышел из кухни.
Прогулявшись, Адриа снова очутился у книжного. Он еще не придумал, что делать. Вдруг в одной из витрин выключили свет. Адриа успел среагировать и отскочил на несколько метров. Из дверей стремительно вышла Мирейя Грасия – она прошла прямо рядом с Адриа, но не заметила его, поскольку смотрела на часы. Когда показались Бернат, издатель и еще два или три человека, Адриа устремился к ним навстречу, как будто сильно опаздывал.
– Эй!.. Только не говори, что все уже закончилось! – Разочарование в лице и голосе.
– Привет, Ардевол.
Адриа приветствовал издателя взмахом руки. Остальные разошлись. Тогда Бауса сказал, что ему тоже пора.
– Может быть, пойдем поужинаем? – предложил Бернат.
Бауса сказал, что не может, он уже договорился, его ждут на ужин в другом месте, – и оставил друзей наедине.
– Ну? Как все прошло?
– Хорошо. Довольно хорошо. Мирейя Грасия была очень убедительна. Очень… хорошо, да. И было довольно много народу. Хорошо. Да?
– Я рад. Я хотел прийти, но…
– Не переживай, старик. Мне даже вопросы задавали.
– А Текла?
Они зашагали в молчании, которое все объясняло. Когда они дошли до угла, Бернат вдруг остановился и посмотрел Адриа в глаза:
– У меня такое впечатление, что я пишу вопреки всему миру: вопреки тебе, вопреки Текле, вопреки сыну, вопреки собственному издателю…
– Это ты сейчас к чему?
– Всем плевать на то, что я пишу.
– Слушай, ты же сам только что сказал, что…
– А сейчас я тебе говорю, что всем плевать на то, что я пишу.
– А тебе самому?
Бернат посмотрел на него с недоверием. Он что, издевается?
– В этом вся моя жизнь.
– Не думаю. Ты ставишь слишком много фильтров.
– Я был бы счастлив хоть когда-нибудь понять тебя.
– Если бы ты писал так, как играешь на скрипке, ты был бы великим писателем.
– Какую глупость ты сейчас сказал! Мне скучно играть на скрипке.
– Ты не хочешь быть счастливым.
– Ты говорил, что это не обязательно.
– Ладно. Но если бы я мог играть на скрипке, как ты, я бы…
– Да ничего бы ты не сделал.
– Что с тобой? Вы опять поссорились с Теклой?
