— Можно твою ручку? — спросил я.
Артур не потратил даже одной секунды, чтобы дать ее мне.
Я, тоже не раздумывая, взял ручку и размашисто подписал его имя. А он оказался настолько доволен, что не удосужился бросить взгляд на мою подпись, быстро сложил бумажку и сунул ее во внутренний карман своего пиджака.
— Теперь, даю голову на отсечение, ты думаешь, я — псих? — закончил я.
Артур рассмеялся. Он вновь стал дружелюбен.
— Артур, — сказал Лейбман, — мне нет смысла оставаться здесь и дальше. Вы сами проследите…
— Я опаздываю на десять минут на очень важную встречу. Но уже на десять минут! — отозвался Артур.
— Парни, — перебил я, — а почему бы вам не уйти обоим? Бумага подписана…
Они снова зашли в спальню и о чем-то переговорили. Затем Артур вышел.
— Доктор Лейбман хочет успеть на двухчасовой самолет, — сказал он. — Я тоже должен идти.
Он протянул мне руку.
— Артур, — попросил я, — не мог бы ты одолжить мне пятьдесят долларов? Сейчас у меня ни цента, и неизвестно, когда появится хоть доллар.
— Да, да! Конечно! — ответил он. — Конечно! — Вытащил портмоне. — Сорок пойдет? — спросил он. — У меня только пятьдесят с мелочью, а мне еще целый день на такси кататься.
— Ну еще десять потом пришлешь, — проворчал я.
— Разумеется, — сказал он. — Поздравляю и думаю, что все закончится благополучно.
— О, да! — подтвердил я.
— Я всегда говорил, что ты — порядочный человек.
— А теперь ты уверен в этом, — сказал я.
— Время излечивает.
— Еще вопрос, Артур, — произнес я. — Ты с дружками больше никакую подлость не замышляешь?
— О чем ты говоришь, Эдвард? — не возмутился он. — В конце концов, я — ведь и твой юрист!
— Вот это меня и беспокоит.
Он нервно рассмеялся. Такой его смех мне никогда не нравился. Он взял свою шляпу, помахал ею и ушел.
Сразу же из комнаты Флоренс вышел доктор Лейбман. Его глаза рассеянно оглядели комнату. Меня он не замечал.
— Появились проблемы? — спросил я.
— Голова болит, — пожаловался он.
— Ложитесь и закройте глаза. Это от нервов.
— Так и сделаю, — сказал он. — Спасибо.
Он лег на софу и прикрыл глаза.
Я прошел в спальню.
Флоренс прикуривала.
— Флоренс, — сказал я, — у меня есть важное сообщение!
— Да? — встревоженно отозвалась она.
— Я — не псих!
Она встревожилась еще больше.
— Фактически я даже чувствую себя превосходно. А бумагу я подписал, чтобы ты ощущала себя в безопасности.
Она промолчала.
— Надеюсь, что ощущаешь, — сказал я.
Она молчала.
— Но вижу, что не ощущаешь.
— Деньги, — она прокашлялась, — ничего не значат для меня.
— Что же значит?
— Я хочу, чтобы все было как прежде.
— Что «все что было», что «как прежде»?
— Все как прежде. Тебя прежнего.
— Но, Флоренс, дорогая! Это ведь не я был с тобой все эти годы!
— Я не нуждаюсь в совершенстве, — сказала она, — но мне нужен шанс… Я хочу жить. Хорошо жить.
— Теперь у нас обоих появился шанс.
— Я могу даже забыть вчерашнее, — произнесла она, — Чарльз, очень приличный молодой человек, сказал, что собирается жениться на ней. Зачем ему нужна эта бродяжка — это его дело. Но я рада, что это он, не ты… и, Эв… Эв.
Она всхлипнула.
— Не обращай внимания, — попросила она.
— Я не обращаю, — сказал я.
— Ты — подлец, подлец… Но я переживу это, я смогу, если ты дашь мне время. Я сотру в памяти то, что видела вчера. Мы ведь цивилизованные люди — и я, и ты!
К этому времени до меня дошло, что Флоренс еще не оставила надежд вернуть меня!
— Ты хочешь вернуть меня? — спросил я.
Мой тон, и верно, был такой удивленный!
— Конечно! — заговорила она. — Это все, что я хочу. Дай мне время, и я забуду эту мерзость, но сейчас ведь все кончилось? Ты прогнал ее?
— Нет, это она оставила меня, — сказал я.
— Не думаю.
— Почему?
— Вряд ли тебя бросит женщина.
Я расхохотался.
— Ты — сукин сын! — воскликнула она, пристально глядя на меня. — Ты ведь прекрасно знаешь, как ты выглядишь. У тебя нет никакого права так хорошо выглядеть, но ты!..
Настал черед взять ее на руки, но я не двинулся с места.
А ей, вероятно, не требовалось много времени, для того чтобы забыть кошмар: меня и Гвен в одной постели, ее глаза уже смотрели на меня совершенно определенно.
— Так быстро мне не под силу, — сказал я.
— Мне тоже. Нам нужно выждать. — Она встала и села рядом. Подписанная бумага творит чудеса. Но я решил не облекать эту мысль в слова.
— Я, наверно, не буду работать, — сказал я.
— Что же будешь тогда делать?
— Наверно, ничего.
— Ничего?
— Все будут думать, что ничего. Буду гулять и думать. Буду выходить из дома, гулять, сидеть и думать.
— Как Толстой?
— А он разве тоже?
— Да… Однажды вышел из дома, срезал себе палку и пошел по свету!
— Нет, все было не так.
— Но Толстой, — возразила она, — был богат.
— Мы можем продать свою недвижимость, и у нас будут деньги.
— Не знаю, не знаю…
— Что не знаешь? — сказал я, обращаясь уже к боссу.
— Есть ли у нас приличная сумма на жизнь. Я хочу сказать, что ты еще не видел новых счетов, взявшихся Бог весть откуда.
— Я бы хотел их все оплатить, затем продать дом, землю в Индио с домиком, машины, пластинки, картины, книги, все, что у нас есть…
— Эванс, будь благоразумен, а дальше?
— Нам надо две комнаты. Купим маленькую, недорогую квартиру в Нью-Йорке…
— Я уже стишком стара и прихотлива, Эванс, чтобы добровольно отказываться от роскоши.
— Лучше жить так… — сказал я.
— Твои слова отдают теснотой и ужасным дискомфортом. Я слишком стара для этого.
— Но нам ведь было плохо и в Калифорнии. Мне-то уж точно. Я маялся от самого себя, хотел убить себя, а фактически даже пытался. Ты помнишь? Дважды!
Я был близок к неистовству от ее упрямства, поэтому встал и походил по комнате. Я знал, что сейчас или никогда. Я взял ее руки и стиснул их, потряс их.
— Флоренс, Флоренс! — сказал я. — Я причинил много зла тебе и другим людям. Но самое большое зло я причинил себе. Мой грех — против меня. Я предал себя. Я стал тем, кем клялся никогда не быть. Я презираю самого себя, Флоренс. Тогдашнего себя.
— Я любила тебя прежнего.
— Я уже никогда таким не стану.
— Ты, конечно, не был идеальным мужем, но ты думал тогда не только о себе. Ох, Эв, дорогой, стань снова таким, каким был всегда! Подумай о близких тебе людях!
— Я всегда только и думал о близких мне людях. Вот где крылась ошибка. Я потерял себя. Я стал, черт возьми, тем, кого я всегда презирал. Больше я таким не буду!
— Но начало уже положено — ты избавился от нее.
— Дело не в ней и не в тебе. Все дело во мне. Я потерял себя, я уже не тот, не тот!
— Эв, прошу тебя, успокойся. Попробуй сказать, кто же ты сейчас?
— Еще не знаю. Но это не делает меня сумасшедшим. Может, остальной мир и болен, а я — здоров!
— Эв!
— Нет, дай мне окончить. Так ничего не должно быть! На земле может быть нормальная жизнь, но не такая, как здесь и сейчас, которая не имеет смысла. Она, жизнь, сумасшедшая! Я не сумасшедший, это она, жизнь, — сумасшедшая!
Мой голос поднялся, я почти орал:
— Я никогда не вернусь к той жизни! Никогда! Никогда!
— Что же ты будешь делать?
— Минуты! Мои минуты! Никому их больше не отдам!
— Эв, успокойся!
— Я чувствую себя спокойно. С какой стати я должен чувствовать себя спокойным? Я не спокоен.
— Что ты будешь делать? Ох! Мне же больно!
Я отпустил ее руки. Затем снова взял их.
— Конкретно сейчас я ничего не хочу делать.
— Не скажу, что я в восторге от твоего желания.
— Я не хочу выполнять работу, которую я презираю. Не хочу лгать людям, побеждать их, быть лучше их…
Я вдохнул воздуха. Флоренс испуганно застыла рядом.
— Перед тем как умереть, я хочу сделать одну маленькую штуку, одну маленькую штуку, о которой я всегда мечтал, — я хочу пожить для себя… Ты можешь это понять?
— Конечно, Эв…
— Вот чего я хочу.
— Конечно.
— Я презираю ту нашу с тобой жизнь, Флоренс. Извини, но я презираю и тебя, и себя. Я собираюсь жить так, чтобы я уважал себя…
— Ага! И спать с этой бродяжкой!
— Не называй ее бродяжкой, — сказал я спокойно.
— Почему я не имею права называть вещи своими именами?
— Она — такой же человек, как и ты, и она — бродяжка в гораздо меньшей степени, чем большинство наших друзей…
— Она — вонючая бродяжка!
— Откуда ты знаешь?
— Потому что так говорит моя интуиция. Я их отличаю с первого взгляда, поэтому не говори мне о новых, громадных шагах к свободе. Я знаю, что они значат!
— Что ты знаешь о ней?
