— Пожалуй, мне пора идти, — сказал он, не поднимая глаз.
— Да, — ответила я. — Пора.
— Ну, тогда до свидания.
— До свидания.
Он снова взглянул на Джека, потом на меня. И сказал:
— Я сожалею.
Это прозвучало сухо, невыразительно, почти безразлично. Что это было — признание вины? Или раскаяние в том, что он натворил? А может, просто неохотная констатация того, что он так много проиграл, хотя надеялся на победу? Черт его побери, как же это было похоже на Тони Хоббса, настоящая классика жанра Извинение, которое не было извинением, но все же было извинением. А чего еще могла я ожидать от этого человека, которого так хорошо знала… и которого не знала вовсе.
Я развернулась и внесла Джека в дом. Заперла дверь. Сынишка, как по команде, тут же расплакался. Я нагнулась к нему. Расстегнула ремешки, которыми он был закреплен в коляске. Взяла его на руки. Но я не прижала его к себе и не разразилась слезами облегчения и счастья. Потому что, вынув его из коляски и подняв до уровня лица, я почувствовала предательский запах. Полный груз.
— Добро пожаловать домой, — сказала я, целуя его в голову. Но материнская ласка его нисколько не смягчила. Он требовал, чтобы ему немедленно сменили подгузник.
Через полчаса, когда я кормила его, сидя на первом этаже, зазвонил телефон. Звонила Сэнди из Бостона, она хотела просто убедиться, что передача прошла гладко, без осложнений. Она лишилась дара речи (редкое состояние для Сэнди), узнав, что Тони явился с Джеком собственной персоной.
— И он в самом деле извинился? — недоверчиво переспросила она с изумлением в голосе.
— В свойственной ему неловкой манере.
— Тебе не показалось, что он пытается к тебе подольститься, чтобы вернуться в твою жизнь?
— Он со своей благородной дамой через несколько дней отбывает в Сидней, так что вряд ли, не думаю, что такое приходило ему в голову. Ты знаешь, я, честно говоря, не поняла, зачем он приходил, зачем извинился, что в самом деле у него на уме… если вообще у него что-то было на уме. Одно я знаю точно: теперь мы долго не увидимся, и я этому очень рада.
— Не может же он надеяться, что ты его простишь.
— Нет, наверняка хочет, чтобы его простили. Ведь мы все этого хотим, разве нет?
— Уж не слышу ли я опять отголоски этого абсурдного затяжного чувства вины за папу?
— Да, именно их ты и слышишь.
— Ну что ж, если ты обо мне, то тебе не за что просить у меня прощения. Я ведь тебе говорила еще в Лондоне: я тебя ни в чем не виню. Главный вопрос: не пора ли тебе самой себя простить? Ведь ты не сделала ничего, ничего плохого. Но только ты сама можешь снять с себя этот груз. Точно так же, как только сам Тони должен понять, что совершил серьезный проступок. И если он это поймет, как знать, может быть…
— Что? Очищение? Покаяние в грехах и преображение? Брось, прошу тебя, он же англичанин.
А про себя я могла бы добавить: он из тех британцев, что питают ненависть к самим себе и презирают нашу американскую веру в то, что «открытость и честность и песня в душе» способны помочь человеку возрождаться и творить добро. Жизнь для него — тягостная, трагическая неразбериха, с которой приходится кое-как управляться. У меня на родине жизнь — тоже трагическая неразбериха, но мы стараемся убедить себя, что все еще не кончено и со временем обязательно уладится.
— Потерпи еще немного, недолго тебе осталось мучиться с этими англичанами, — отреагировала Сэнди.
Это была ее величайшая надежда, она заговорила об этом еще пять недель назад, в аэропорту Хитроу, когда я провожала ее на самолет. Слушание только-только окончилось. Тони и компания быстро удалились, причем Диана Декстер вскочила и в гордом одиночестве прошествовала по проходу сразу, как только Трейнор провозгласил решение. Тони поспешил за ней, а Люсинда Ффорде и адвокат, прежде чем выйти, успели еще обменяться рукопожатиями с Мейв и Найджелом. И вот мы остались в суде вчетвером, потрясенные, в состоянии шока, пытаясь осознать тот факт, что дело приобрело благоприятный для нас оборот. Наконец Мейв нарушила молчание. Собирая бумаги, она сказала:
— Я, вообще-то, не игрок, но сегодня уж точно не сделала бы ставку на то, что решение будет таким. Честное слово…
Она покачала головой и позволила себе намек на улыбку.
Найджел тоже сидел молча, погруженный в раздумья, потом начал запихивать бумаги в объемистый портфель. Я поднялась и сказала:
— У меня нет слов, чтобы выразить, как я вам благодарна. Вы же спасли меня от…
Найджел протестующее поднял руку, как бы говоря: «Не нужно этого, ни к чему». Но потом и он заговорил:
— Я рад за вас, Салли. Очень рад.
Сэнди тем временем просто сидела с лицом, мокрым от слез, — моя толстая, чудесная, чересчур плаксивая сестричка, эмоциональности которой с лихвой хватало, чтобы восполнить нашу сдержанность. Найджел был тронут и смущен таким открытым проявлением чувств. Мейв коснулась моего плеча:
— Вам повезло с такой сестрой.
— Это точно, — тупо ответила я, оглушенная решением суда настолько, что не понимала, что говорю. — Знаете, мне кажется, нам сейчас нужно всем вместе пропустить по стаканчику, чтобы это отпраздновать.
— Я бы с радостью, — отозвалась Мейв. — Но завтра у меня снова суд, а я, признаться, не успела как следует подготовиться. Так что…
— Понятно. Мистер Клэпп, а вы?
— Простите, но мне нужно быть дома к пяти.
Так что я просто пожала им руки, еще раз поблагодарила Мейв, сказала Найджелу, что буду ждать его звонка, когда он узнает что-то от адвокатов Тони насчет условий и сроков развода.
— Так вы хотите и дальше пользоваться моими услугами? — спросил он.
— А чьими же еще я бы могла воспользоваться?
В ответ в первый раз за все время нашего знакомства Найджел Клэпп широко улыбнулся.
Когда он откланялся, Сэнди сказала, что мы обязательно выпьем, чтобы отметить это дело… но в аэропорту, потому что ей пора домой. Так что мы сели в метро, доехали до Хитроу и, после того как она зарегистрировалась на рейс, выпили по стакану противного красного пойла в баре зала вылета. Тогда-то она и спросила меня: «Ну, когда вы с Джеком возвращаетесь в Бостон?» До этого еще надо дожить, сказала я ей. А когда она снова задала этот вопрос в то первое мое утро с Джеком, мой ответ прозвучал еще более уклончиво: «Я пока еще ничего не решила».
— Надеюсь, после всего, что они там с тобой сотворили, ты не хочешь остаться?
Я чуть не сказала ей, что эти самые «они» для меня не равнозначны всем англичанам и тем более всей Англии.
Только два человека, которые хотели завладеть тем, на что они не имели права.
— Я же говорила тебе, у меня пока нет сил на кардинальные решения.
— Но ты должна вернуться сюда, в Штаты, — настаивала она.
— Никому я ничего не должна. И знаешь, я поняла, что не так уж это плохо.
— Ты просто не переживешь еще одной их мерзкой холодной зимы, — проворчала Сэнди.
— Совсем недавно я пережила кое-что пострашнее, чем плохая зима.
— Ну ты же знаешь, о чем я говорю — я просто мечтаю заполучить тебя в Бостон.
— А я тебе вот о чем толкую: пока ничего еще не решено. Сейчас я просто хочу проводить как можно больше времени с сыном и ощутить вкус того, чего была лишена почти год: нормальной жизни.
Она помолчала несколько секунд, а потом убежденно заметила:
— Нет на свете такой вещи, как нормальная жизнь.
Со времени того разговора прошло несколько недель.
И хотя я совершенно согласна с Сэнди в том, что никакой нормальной жизни не бывает, все это время я изо всех сил старалась приблизиться к размеренному, спокойному существованию. Я встаю утром, когда меня будит проснувшийся Джек. Ухаживаю за ним, стараюсь предвосхищать все его желания. Мы все время вместе. Пока я работаю, он сидит рядом в высоком стульчике или копошится в манеже. Мы ходим в супермаркет, гуляем по Хай-стрит. Дважды за это время я перепоручала его заботам вечерней няни, чтобы сбегать в кино вдвоем с Джулией. Все остальное время мы с ним постоянно вместе. От всего этого я в восторге — и не только потому, что пытаюсь наверстать упущенное за прошедшие месяцы, но и потому, что у нас налаживается общая жизнь, вырабатывается привычка жить вдвоем. Конечно, наступит время, когда этот порядок придется менять. Но это дела далекого будущего. А сейчас будничность и приземленность нашей жизни кажутся мне не скучными, а весьма привлекательными.
Особенно когда на небе светит солнце.
— Ставлю пять фунтов, что и завтра тоже будет солнечно, — сказала я Джулии, подливавшей вина в свой бокал.
— Идет, — откликнулась она. — Но ты проиграешь.
— Ты хочешь сказать, что слышала прогноз погоды?
— Нет, не слышала.
— Откуда же такая уверенность, что непременно будет дождь?
