Середина 1920-х годов стала временем украинизации. И потому появление «Березиля» было благосклонно принято властью. Конечно, не в этом была художественная ценность детища Леся Курбаса. Но хорошо то, что вовремя. Это был «золотой» период в истории украинского театра — относительная свобода и материальная поддержка со стороны окрепшего государства (с 1925 года «Березиль» практически полностью финансировался из государственных источников). Плюс невероятный энтузиазм, которым Курбас зажигал всех, кто с ним соприкасался. И неудивительно, что тогдашнее руководство Советской Украины решило сделать «Березиль» образцово-показательным театром. После переезда в Харьков в 1926 году театру присвоили столичный статус и предоставили свежеотремонтированное здание бывшего театра Синельникова. А Лесь Курбас одним из первых в Украине получил звание народного артиста республики. При этом минуя полагавшуюся по тогдашним канонам ступеньку «заслуженного».
В то время Харьков был не только большим промышленным центром, но и культурной столицей Украины. И конечно же, приезд «Березиля» привлек к себе огромное внимание горожан. Вокруг «Березиля» быстро стал формироваться своеобразный «творческий кружок» известнейших украинских литераторов. С «Березилем» сотрудничали Остап Вишня, Павло Тычина, Микола Хвылевой, а творческий союз Леся Курбаса и Миколы Кулиша был одним из самых ярких в истории украинского театра. «Мина Мазайло», «Маклена Граса», «Народный Малахий», «97» и другие пьесы Кулиша, поставленные Курбасом на сцене «Березиля», — это золотой фонд украинского театра, сокровищница национального искусства. И его величайшая трагедия…
Перед тем как рассказать о расправе советской власти над лучшим украинским театром и его режиссером, сделаем небольшое отступление. Некоторые историки полагают, что «успех» террора и массовых чисток 1920–1930-х годов связан не только с авторитетом той власти, но и с чувством всеобщей обреченности: «не укрыться, не спастись, все равно найдут». И все-таки находились смелые люди, которые не желали мириться с ролью «жертвы на закланье». Нет, речь, конечно, не шла о каком-то вооруженном сопротивлении власти и попытках эту власть уничтожить (хотя ретивые ребята из ГПУ и НКВД «находили» такое желание едва ли не у каждого второго жителя страны). Просто эти люди не сидели и ждали, когда за ними придут, а действовали. Например, уезжали из Москвы, Киева или того же Харькова куда подальше, скажем, в Среднюю Азию или на Дальний Восток. Причем для этого не нужно было менять фамилию и документы. Надо было просто уехать, и все. У тех, кто обеспечивал выполнение указаний «мудрого вождя», было столько «забот», что проще было найти десяток новых «террористов-троцкистов» и «шпионов», чем искать одного уехавшего.
Мог ли так поступить Лесь Курбас? Наверное, нет. И даже не потому, что был слишком известной личностью. Он знал — его, ярчайшего представителя и выразителя именно украинской культуры, в покое не оставят. И не пощадят. Все это он прекрасно понимал. Но шел до конца. Просто не мог поступить иначе. Уже через год после переезда в Харьков в газетах стали появляться критические статьи, в которых осуждался «безыдейный репертуар театра „Березиль“, не отражающий величайших достижений социалистического строительства». Курбасу предлагали «переориентироваться» и «пересмотреть свою позицию» (что, скорее, могло оттянуть час расправы, но не миновать ее). На что Курбас всегда отвечал: «Пересмотрим и завтра начнем работать иначе? Я так не умею».
Петля затягивалась. В 1930 году в Харькове состоялось разгромное заседание художественно-политического совета, посвященное «Березилю», после чего театр стали именовать «вредительской организацией», а в газетах регулярно появлялись письма якобы от «зрителей», «возмущенных преступной ставкой руководства театра на проблематику буржуазной индивидуалистической личности». Развязка наступила осенью 1933 года. Целое лето Курбас готовил постановку пьесы Мыколы Кулиша «Маклена Граса». На конец сентября была назначена премьера. А предшествовать ей должен был так называемый «общественный просмотр»…
Такого украинский театр еще не видел и, дай бог, больше не увидит никогда. На общественный просмотр «Маклены Грасы», состоявшийся 24 сентября 1933 года, была стянута чуть ли не половина личного состава харьковского НКВД. Как вспоминали очевидцы, «площадь перед театром была полностью оцеплена милицией, а сотрудники в штатском сидели в каждой гримерной». Соответствующая публика сидела и в зале. Все было похоже на военную операцию, а не на премьеру спектакля.
Через несколько дней на расширенном заседании коллегии Наркомпроса УССР было принято решение об увольнении Леся Курбаса с поста художественного руководителя и директора театра «Березиль». Все уже было решено заранее, и тем не менее, четверо актеров театра — Иосиф Гирняк, Борис Балабан, Роман Черкашин и Иван Марьяненко — не побоялись выступить в защиту Курбаса. А он, понимая, чем это грозит артистам, пытался их остановить. Закончил же свое выступление Лесь Курбас словами: «Моя страница перевернута. Я ухожу со сцены».
В начале октября Лесь Курбас уехал в Москву. Его друг Соломон Михоэлс предложил ему заняться постановкой шекспировского «Короля Лира». Курбас с радостью взялся за работу, однако завершить ее не успел — 25 декабря 1933 года он был арестован.
В январе 1934 года Леся Курбаса перевели в Харьков. А затем состоялся «суд». Обвинения были самыми бредовыми, вполне обычными для тех лет. Курбасу вменялось создание некоей УВО (Украинской военной организации) и планирование убийства во время премьеры спектакля высшего руководства республики — Постышева, Косиора и других. О том, что все это было откровенным фарсом, свидетельствует хотя бы невероятно «мягкий» приговор — пять лет лагерей. Но таковы были «правила»: «Мы тебя предупредили, — говорила Система человеку, — а ты посиди, подумай. Может быть, исправишься». Лесь Курбас «исправляться» не хотел…
С 1935 года не стало «Березиля»: детище Леся Курбаса переименовали в Харьковский украинский драматический театр имени Тараса Шевченко. Но Курбас продолжал работать, продолжал ставить спектакли. И делал это там, где, казалось, о театре не могло быть и речи. После двух лет заключения в карельских лагерях Лесь Курбас был отправлен на печально знаменитые Соловки. И там организовал театр, актерами в котором были такие же заключенные, как и он. Широкие массы не знали об этих спектаклях, театральные критики не писали рецензии на тюремные постановки. Но театр, вопреки всему, был. А Лесь Курбас по-прежнему не желал гнуться вместе с «генеральной линией партии». Вот тогда-то и появилась характеристика заключенного Курбаса, текст которой приведен в самом начале этой статьи. Возможно, что эта характеристика и решила его судьбу…
Прошли годы. Уже был март 1953-го и похороны Сталина, уже Никита Хрущев прочитал с трибуны XX съезда КПСС свой знаменитый доклад, постепенно возвращались из лагерного небытия люди, проведшие за колючей проволокой не один десяток лет. А о Лесе Курбасе не было никаких известий. И только зимой 1957 года Валентина Чистякова, придя домой после очередного спектакля (а она продолжала работать в «Березиле», который, правда, давно уже назывался театром имени Шевченко), обнаружила в почтовом ящике письмо, где сообщалось: «Определением Военного трибунала Северного военного округа от 31 января 1957 года дело, касательно вашего мужа Курбаса Александра Степановича, дальнейшим производством в уголовном порядке прекращено из-за отсутствия состава преступления». Спустя несколько месяцев Харьковский областной суд постановил: «Дело по обвинению Курбаса Александра Степановича пересмотрено Президиумом Харьковского областного суда 19 апреля 1957 года. Постановление Судебной тройки при Коллегии ГПУ СССР от 9 апреля 1934 года относительно Курбаса А. С. аннулировано и делопроизводством прекращено». Лесь Курбас был официально реабилитирован. Но где он и что с ним произошло? К сожалению, власть хоть и оправдала Курбаса, но продолжала врать родным о его судьбе. В 1961 году Валентина Чистякова получила справку о том, что ее муж умер 15 ноября 1942 года от кровоизлияния в мозг. И только спустя десятилетия выяснилось, что на самом деле Лесь Курбас был расстрелян 3 ноября 1937 года. Где он похоронен — до сих пор неизвестно…
«В бой идут одни „старики“»
Как должен сниматься советский фильм о Великой Отечественной войне? Он должен сниматься правильно. Что это значит? О, это целая наука — тысячи чиновников и кинокритиков хорошо жили, ели и пили, благодаря хорошему знанию этой науки. Во-первых, фильм должен быть идеологически выдержан. Во-вторых, в нем должны обязательно быть гениальные советские военачальники, например Жуков. Да и присутствие мудрого товарища Сталина (по крайней мере, так было в эпоху «застоя») тоже не помешает. Жуков на передовой, Сталин с трубкой в своем кабинете в Кремле перед большой картой боевых действий. А все остальные выполняют их приказания. В-третьих, война должна быть победоносной. В-четвертых, война обязана быть конкретной, то есть рассказывать о каком-то определенном сражении или операции. В-пятых, в-шестых… Все правильно, все идеологически выдержано.
