Когда ночная тьма опустится на город, отправьтесь на прогулку по узким улочкам Старого Эдинбурга. По древней Королевской миле спуститесь с Касл-Хилл на Лаунмаркет, пройдите мимо церкви Святого Жиля и далее по Кэнонгейт.
По дороге вам встретятся бледные тени — это бродят в ночи призраки Эдинбурга. Здесь, в старых мощеных двориках, в темных тупичках и переулках, под тусклыми лампами, освещающими каменные ступеньки, дремлет многовековая история средневекового города — седая, зловещая… Приглядевшись, вы увидите закутанные в плащи фигуры: незнакомцы молча стоят у входа в темное подозрительное здание. Благодаря горящему над дверью фонарю их силуэты четко вырисовываются на фоне стены. Скорее всего, это заговорщики, поджидающие своих сообщников… а может, и жертву, недаром же под плащами у них угадываются кинжалы в ножнах.
Если вы достаточно долго постоите на Кэнонгейт, перед вами прошествуют все главные персонажи драматической шотландской истории: вот злополучные принцы Стюарты с бледными лицами и грустными глазами; за ними следует прелестная, но несчастная королева, чья судьба до сих пор трогает сердца людей; а вот и Джон Нокс — как всегда, что-то доказывает, наставив на слушателей указующий перст. Этот характерный обличающий жест переняли у него многие поколения спорщиков-шотландцев — среди них и Босуэлл, и Дарнли, и многие другие, кто подвизался при том грубом дворе.
Королевская миля — целая миля исторических воспоминаний. Здесь до сих пор раздается в ночной тиши резкий, пронзительный звук волынок, сверкает сталь, в свете горящих факелов мечутся возбужденные толпы, и среди них — прекрасный молодой человек, приехавший сюда в поисках королевской короны…
Пройдитесь по узким переулкам, и где-нибудь вы обязательно встретите прихрамывающего мужчину с высоким чистым лбом. Вы, конечно же, узнали Вальтера Скотта! А если вам повезет, то вы увидите и Стивенсона в черном бархатном камзоле. На голове он тащит кресло и спешит в старую лечебницу, где лежит его друг Хенли.
По Старому Эдинбургу бродит множество призраков. Они роятся вокруг, теребят вашу память своими жадными, нетерпеливыми пальцами. Эти призраки обязательно попытаются затащить вас куда-нибудь в укромное местечко, соблазняя своими захватывающими историями, но вы не поддавайтесь. Пусть звук полночного колокола отрезвит вас. Попрощайтесь и уйдите от призрачной толпы. Все они — бледные рыцари и несчастная запутавшаяся королева, святые и грешники, труженики пера и кинжала — здесь у себя дома. Это их мир, и пусть они и дальше бродят в темноте по старым серым улочкам.
2
Перед главным входом в Холируд прохаживаются часовые в килтах и коротких белых гетрах. С какой целью они выставлены и что стерегут в этом старом дворце? Не иначе как призрак шотландской королевы. Ибо сегодня это, наверное, единственное достояние Холируда — если, конечно, не считать ценностью самую ужасную в мире картинную галерею.
Она по-своему уникальна: за всю свою жизнь я видел немного явлений столь откровенно дурных, как эта сомнительная коллекция из ста десяти портретов шотландских монархов. Предвосхищая мнение позднейших критиков, Вальтер Скотт заметил по ее поводу: «Если все эти люди когда-то и существовали, то жили еще до изобретения живописи маслом». Заглянув впервые в эту картинную галерею, я просто-напросто не поверил своим глазам. Второе посещение неизмеримо возвысило мое мнение о художественных наклонностях драгунов Хоули: эти молодчики, будучи обиженными за поражение, которое нанес им Красавец Принц Чарли при Фолкерке, решили отыграться на Холирудской галерее. И тут уж они не пожалели своих сабель… И вот сейчас, в свой третий визит, я, похоже, попал под странные, извращенные чары этой коллекции. Во всяком случае я обнаружил в себе куда большую терпимость и заинтересованность по отношению к этой необычной живописи. Наградой мне стала замечательная история, которую я услышал от служителя галереи.
Человек, накропавший (уж простите, но лучшего слова я не подберу) эти сто десять портретов, был голландцем, жившим в Эдинбурге и носившим имя Джеймс де Витт. То была эпоха правления Карла II, когда Холируд — раздавленный недавней трагедией и задвинутый Уайтхоллом на задний план — остро нуждался в модернизации.
Я до сих пор гадаю, как могло случиться, что ни Стивенсон, ни остальные эдинбургские писатели ни словом не обмолвились о создателе холирудской коллекции. Я бы порекомендовал современным исследователям все-таки изыскать время и поинтересоваться историей Джеймса де Витта. Ведь, полагаю, он стал единственным художником в мире, кому удалось заполучить такой феерический контракт, какой был подписан 26 февраля 1684 года между де Виттом и королевским казначеем Хью Уоллесом. Джеймсу де Витту назначался ежегодный оклад в 120 фунтов стерлингов (часть этих денег предназначалась на приобретение холстов и красок). Взамен художник обязался в течение двух лет с заключения контракта написать и доставить во дворец сто десять портретов всех королей — как реальных, так и мифических, — которые когда-либо правили в Шотландии. Именно так — от легендарного Фергуса I и до нынешнего короля Карла II! Их королевские величества надлежало изобразить «в величественных позах на крупномасштабных полотнах» и снабдить соответствующими подписями: «имена наиболее знаменитых монархов крупными буквами, остальных — буквами поменьше».
На мой взгляд, эта часть договора тянет на хорошую абердинскую шутку!
Так или иначе, контракт был подписан, и де Витт включился в сумасшедшую гонку. На протяжении двух лет он лихорадочно малевал шотландских королей — по одному портрету в неделю. По совокупной цене выходило чуть больше сорока шиллингов за одну королевскую голову. Мне удалось выяснить, что примерно в то же время некий де Витт расписал несколько каминов в Холирудском дворце и раскрасил под мрамор дымовую трубу. Подозреваю, это был наш многострадальный мастер — не так уж много де Виттов водилось в Холируде. Но когда он успевал этим заниматься? Очевидно, в свободное время.
Могу представить, какой перманентный аврал царил в его мастерской! Увы, история не сохранила никаких сведений о Джеймсе де Витте, а жаль. Так интересно узнать, что он был за человек? Имелись ли у него друзья и помощники? Кто вдохновлял и поддерживал его в этом подвижническом труде? Дни слагались в недели, недели в месяцы. Парадные залы Уайтхолла оглашались звуками волынок и виол, второй Карл из династии Стюартов радовался своему восстановлению на троне, рыжеволосая миледи Гвин прокладывала себе путь из Ковент-Гардена во дворец, а незаменимый Сэмюел Пипс вносил в дневник свои наблюдения. Но все это происходило где-то далеко, а Джеймс де Витт похоронил себя в студии на Кэнонгейт и все работал и работал… Нелегкая задача — изобразить сто десять королей «в величественных позах на крупномасштабных полотнах». Подозреваю, уже к середине своего титанического труда несчастный художник превратился в законченного большевика.
Но как бы то ни было, он создал уникальную коллекцию — я не видел нигде ничего подобного. И в связи с этим у меня возникает множество вопросов. Что вкладывал де Витт в свой труд? Не лукавил ли, когда штамповал одну за другой свои картины? Хочу напомнить, что в данном каталоге шотландских династий большая часть ранних портретов (равно как и начертанные на них имена) не несет в себе никакой историчности — все это чистейшей воды фикция. Возможно ли, чтобы художник-голландец иронизировал над иностранными монархами? Или же он трудился со всей серьезностью, как и полагается трудиться маленькому человеку над грандиозной задачей?
Или вот еще вопрос: была ли рядом с художником верная подруга жизни, которая бы поддерживала его в дневных трудах и дарила утешение по ночам?
Мне легко представить, как они беседуют поздним вечером.
— Джеймс, дорогой, тебе пора спать… А, кстати, кого это ты изобразил?
Де Витт и сам не помнит, он вынужден сверяться с длинным списком.
— Ага, вот оно! Это Фергус Третий… хотя нет, постой… скорее, Теб Первый.
— Ясно… ну, отправляйся в постель. Сегодня уже поздно, но завтра, боюсь, тебе придется переделать этот портрет. Своему Тебу ты нарисовал лицо точь-в-точь как у Евгения Седьмого…
— О черт! А я и не заметил… Ну ладно, завтра исправлю — сделаю его косоглазым, чтоб ни на кого не был похож. Как ты думаешь, дорогая, молочник согласится завтра мне позировать для портрета Корбреда Первого?
— Опять молочник? Но ты же уже писал с него Карактака!
И на протяжении целых двух лет Эдинбург еженедельно наслаждался одним и тем же зрелищем: по Кэнонгейт в направлении Холирудского дворца шагает человек в плаще и с бантом на груди. Под мышкой он несет очередной портрет. Бедняга де Витт! При мысли о нем у меня сердце кровью обливается. Так и вижу, как он сдает галерее свою халтуру.
