Аналогичные сведения мы находим и в медицинских книгах и дневниках английских, немецких и итальянских медиков XVI, XVII, XVIII и даже XIX веков. Когда пациентки этих врачей, которых они пользовали от совершенно иных расстройств, сообщали им о своем темпераменте и достижении «пика близости», удивленные доктора описывали данные случаи как крайне интересные. «О чудо! — писал один известный и весьма квалифицированный венецианский врач конца XVII века, — моя пациентка испытывает наслаждение от половой жизни с мужем и достигает в ней какого-то особого состояния „любовных судорог“. Медицина будущего должна изучать такие необычные случаи!»
По всей вероятности, и фригидность (снижение влечения), и «синдром тусклых гениталий», и женская аноргазмия в те далекие времена были распространены гораздо больше, чем в наше время. Думаю, что главная причина такого положения дел — строжайший запрет католической и протестантской церквей на самоудовлетворение. С аутоэротической практикой боролся сам папа римский, посвятивший этой борьбе специальную энциклику[12]. В середине XVIII века он создал «Полицию нравов» для борьбы с самоудовлетворением, даже форму для нее особую разработал. Полгода ходила эта полиция по городам Италии, Испании и Португалии, но способа бороться с мастурбацией так и не придумала. Известный проповедник времен Реформации Томас Мюнцер неистово требовал признать самоудовлетворение одиннадцатым смертным грехом, по каким-то непонятным причинам этому фанатику вторил великий философ Иммануил Кант, называвший мастурбацию «духовным самоубийством». А вообще, почти каждый священнослужитель вплоть до середины XX века яростно выступал против «рукоблудия» и даже против простых прикосновений к половым органам.
В самом начале XIX века парламент Великобритании принял закон, по которому молодая женщина, начавшая интимную жизнь до брака по причине сексуального влечения, подлежала принудительной госпитализации для обследования в психиатрическую больницу. И закон этот не оставался на бумаге: несколько тысяч молодых женщин были реально принудительно госпитализированы. К чести английских врачей-психиатров, они, возглавляемые врачом и философом Генри Модсли, создателем термина «невроз», выступили против этого закона, и после 15-летнего существования он все же был отменен.
Чуть больше 100 лет назад, в 1895 году, зародилась первая научная психотерапия — психоанализ. С самого начала психоаналитики уделяли большое внимание лечению аноргазмии, считая эту особенность крайне значимой для личности, признаком инфантильности и эмоциональной холодности.
Зигмунд Фрейд и его ученики, прежде всего Альфред Адлер и Отто Финишель, активно занимавшиеся вопросами сексологии, полагали, что аноргазмия — показание для серьезного и длительного (сеансов на 100 и больше!) курса психоанализа. Надо сказать, что эффективность психоаналитического лечения оргазмической дисфункции была и остается довольно низкой — менее 25 % излеченных. Однако, говоря о психоанализе, нужно обязательно отметить, что клиентки врачей этого профиля, как правило, женщины с наиболее тяжелыми невротическими, в том числе и сексуальными (в частности, аноргазмическими), расстройствами. Так что 25 % излеченных, по мнению и современных психоаналитиков, и врачей-сексологов, это хороший результат.
Но 100–150 и больше сеансов на кушетке — это огромный труд, время и расходы, которые может позволить себе едва ли одна десятая часть наших потенциальных пациенток. Напомню, что, даже если медицинский страховой полис оплачивает психоаналитическую помощь, в лучшем случае это будет 70 % общей стоимости курса, а значит, остальные 50–70 сеансов пациент должен финансировать из собственного кармана. В некоторых странах посещение психоаналитика вообще не оплачивается страховкой. К тому же даже при наличии желания, времени и средств аналитическая терапия может проводиться далеко не со всеми: она предполагает хорошую личностную организованность, высокий уровень рефлексии и, как правило, высшее образование. Такой уж это метод — с его помощью лечат пациентов, которые способны его пройти, а не всех, кто хотел бы, как мы говорим, «сделать анализ». Но коитальной аноргазмией страдают, как я уже говорил, 33 % всех представительниц слабого пола, и большинство страдающих — это обычные, нормальные женщины, не отличающиеся ни высокой организованностью, ни склонностью к рефлексии, да и высшее образование есть далеко не у всех.
Психоаналитическая терапия оргазмической дисфункции оказывалась неэффективной потому, что аналитики полагали (а некоторые особенно упорные и сейчас полагают!), что за отсутствием разрядки в близости стоят очень глубокие и серьезные механизмы бессознательной сферы психики. «Сама того не осознавая, женщина тормозит и собственное наслаждение близостью, и возможность разрядки, чтобы не выглядеть страстной, не выглядеть „плотской“, чтобы травмировать мужчину своим „холодным“ поведением в половом акте, чтобы наказать его», — говорят они. В отдельных случаях, касающихся какого-то незначительного числа женщин, они совершенно правы, но у большинства страждущих причины расстройства вовсе не так глубоки и серьезны, все гораздо проще и прозаичнее.
29-летняя Ирина, переводчик-синхронист высочайшей квалификации, внешне выглядела очень женственной и беззаботной. За этой внешней легкостью скрывались и некоторые мужские черты: решительность, целеустремленность, готовность преодолевать трудности. Никто из знавших ее и предположить не мог, что с пяти лет Иру воспитывал только отец — математик из оборонного НИИ. Мать Иры вышла замуж за иностранца, жила в Канаде, дочь видела раз в 3–4 года и никакого участия в ней практически не принимала. Особой красотой Ира не отличалась, но в компании вела себя весело и остроумно, шутила на двух языках, и с самого первого курса Торезовского института (так в те времена называли нынешний Университет Иностранных языков на Остоженке) недостатка в молодых поклонниках у нее никогда не было. После 3–4 встреч с молодым человеком Ира, не «ломаясь», вступала с ним в интимные отношения и поддерживала их полгода-год; потом они как-то сами сходили на нет. На вопросы молодого человека: «Любит ли она его?» Ира шутливо отвечала, что «на большую страсть не способна, потому что отец у нее — математик, а мама — физик, но в целом — любит». В ответ на вопрос «Хорошо ли ей в постели?» — улыбалась и отвечала: «Мне с тобой очень хорошо, а оргазм когда-нибудь придет, мы ведь с тобой еще молодые». И молодые люди, и подруги Иры пребывали в уверенности, что в интимной сфере у нее все хорошо.
На самом же деле — и Ира это прекрасно сознавала, просто не хотела никого обижать и травмировать — не испытала она ни чувства любви, ни тем более страсти. Прикосновения мужских рук к ее телу были ей приятные скорее на психологическом уровне, не вызывая ни удовольствия, ни возбуждения. Ее ощущения в близости определялись ею самой как «нейтральные»: фрикции не были ей неприятны, но и назвать их словом «удовольствие» или тем более «радость» — язык не поворачивался. Ира мечтала о том, что когда-нибудь она испытает чувство страсти и бросится в объятия к мужчине не потому, что так диктуют правила социального поведения, не потому, что очень не хочется выглядеть «белой вороной», а потому, что некая внутренняя сила, настоящая страсть толкнет ее в эти объятия. Мечтала молодая женщина о ярких ощущениях в самой близости — ну, пусть если не до разрядки, то хотя бы сами фрикции доставляют радость и наслаждение. Такие, о которых она читала в книгах. Такие, о которых ей рассказывала единственная близкая подруга Таня, готовая по первому звонку своего молодого человека нестись к метро и полтора часа добираться из Беляева в Алтуфьево, только бы оказаться в постели с любимым Лешей. «После того, как Леша меня берет, я вообще обо всем забываю, чувствую только наслаждение внизу живота, наслаждение от каждого его движения, потом сладкие судороги (понятия не имею, через сколько минут), потом несколько минут сплю, потом несколько часов такая спокойная-спокойная», — рассказывала Таня подруге. После таких рассказов Ира никогда не засыпала, всю ночь читала и думала.
«Может быть, мне в замужестве станет лучше?» — стала задумываться Ира и в 26 лет вышла замуж за физика, выступления которого несколько раз переводила. С каждым прожитым совместно месяцем Эдик, талантливый и легкий в общении, вызывал у нее все больше уважения, но ни сексуального желания, ни наслаждения интимной жизнью у Иры по-прежнему не возникало. Эдик стал догадываться, что любимая жена, утверждающая, что в постели с ним ей «очень хорошо», на самом деле кривит душой. Возвращаясь из нередких недельных или десятидневных командировок, он не чувствовал, что Ирина соскучилась, что ее тело тянется к нему… Нет, все происходило как обычно, и Эдик очень деликатно стал задавать Ире вопросы о ее влечении, об ощущениях в интимной жизни. В конце концов он понял, что все не так хорошо, как ему казалось, а точнее — совсем нехорошо. Со свойственной ему деликатностью он как-то сказал Ире, что ему не хотелось бы жить с женщиной, которая не испытывает с ним радости в интимной жизни. Ирине безумно хотелось ответить, что он, Эдик, здесь совершенно ни при чем, что этих радостей она вообще ни с кем не испытывала и не испытывает… За два с половиной года в целом счастливого замужества чувственность молодой женщины не улучшилась ни на йоту…
