Вторая часть — непревзойденный образец прекрасной, возвышенно-светлой и глубокой лирики. Трехчастное адажио напоминает бетховенские, а может быть, и брукнеровские медленные части своей простотой, мудрой сосредоточенностью и ясностью. «Длить музыку как глубокое раздумье — это искусство, далеко не всем дающееся в руки и почти утерянное. Только в Танееве русская классическая музыка имела великого представителя эпохи мудрых созерцателей-симфонистов», — писал об этой части Асафьев. Адажио основано на двух образах. Первый (крайние разделы) — словно гибкая, бесконечно разворачивающаяся лента с напряженной мелодической линией, в которой просвечивают интонации вступительного мотива. Второй (на нем основан средний эпизод), начинающийся сумрачным звучанием басов, взволнованными синкопами ползущих хроматизмов, создает яркую картину природы. Проста и ласкова пасторальная тема гобоя, прозрачны трели деревянных духовых инструментов. Характерен выбор тональностей: это издавна используемые самыми различными композиторами как «пасторальные» фа мажор и ре мажор. Третий раздел адажио, возвращающий к образам начала части, более насыщен по звучанию, обогащен полифонически.
Новую грань настроений обрисовывает третья часть. После острых конфликтов сонатного аллегро, после философской углубленности адажио здесь — беспечная игривость, простодушие, изящество. В оживленном легком движении проносятся веселым хороводом мелодии, в отдельных оборотах которых различаются мотивы вступления, побочной — лирической — темы первой части, мелодии начала адажио… К концу скерцо все исчезает, растворяясь в легком беге. Кажется, это совершенно свободная игра темами, мелодиями, звуками. На самом же деле скерцо являет собой образец строго выверенной формы — сонаты с трехчастным эпизодом вместо разработки.
Финал симфонии, написанный в форме рондо-сонаты с наложением репризы на разработку, возвращает к образам первой части. Уже начало — решительное, маршевое, основанное на главной теме первой части, — вводит в атмосферу борьбы. С каждым тактом нарастает напряженность. Непрерывной цепью чередуются знакомые по предшествующим частям темы. Все большую роль приобретает мелодия, служившая фоном в среднем эпизоде адажио. Ее трехкратное проведение приводит к апофеозному звучанию лирической темы первой части. Заключение симфонии, в котором в последний раз, величаво и торжественно, проходит вступительный мотив, утверждает победу светлого оптимистического начала.
Василий Сергеевич Калинников, (1866–1901)
Творческое наследие Василия Калинникова значительно меньше, чем большинства его коллег — причиной тому короткая и во многом трагическая жизнь. Композитор успел создать немного — несколько оркестровых сочинений, кантату, инструментальные пьесы и хоры. Но в числе этого немногого — две симфонии, первая из которых по праву занимает свое место среди значительных произведений этого жанра. Калинников — единственный русский композитор XIX века, не принадлежавший к дворянскому сословию, «вышедший из народа», как было принято говорить раньше. Примечательно, что несмотря на чрезвычайно тяжелые условия жизни, приведшие к преждевременной смерти, музыка его светла, полна оптимизма и здорового мироощущения. «…Калинников мог писать лирично, без банальности и сентиментальности, потому что, как ни у кого из композиторов его поколения… сердечность и непосредственность были ему действительно присущи. Это Кольцов русской музыки, с той разницей, что родиной его была не Воронежская, а Орловская область», — писал академик Асафьев. И действительно, многое роднит этих художников — и задушевность, лирическое обаяние творчества, и непосредственная связь с народной жизнью, и трагическая судьба, отмеченная тяжелой болезнью и ранней смертью.
Несмотря на то, что творческий путь Калинникова продолжался всего десять лет, можно с уверенностью сказать, что по складу дарования он — прежде всего симфонист. В его симфонических сочинениях своеобразно переплавлены черты эпического русского симфонизма Бородина и лирическая открытость и теплота Чайковского.
Калинников родился в селе Воины, близ Мценска 1 (13) января 1866 года в семье станового пристава, происходившего из духовного сословия и женатого на дочери дьякона, но избравшего по каким-то причинам другой жизненный путь. Человек малообразованный, он очень любил музыку и немного играл на гитаре. Охотно пел в церковном хоре, сначала один, а потом с сыновьями, которых у него было четверо. Любя своих детей, он чрезвычайно заботился о том, чтобы они получили образование, и когда дети подросли, семья переехала в город Орел. Василий, хорошо подготовленный отцом, поступил сразу на второй курс Орловского духовного училища. Учитывая показанные на вступительном экзамене способности, его взяли бесплатным учеником — это было важно для семьи, находившейся в стесненных материальных обстоятельствах.
Незаурядное музыкальное дарование будущего композитора проявилось очень рано. Он самоучкой научился играть на гармонике, когда был так мал, что еле удерживал ее на коленях. Еще живя в Воинах, мальчик обратил на себя внимание земского врача А. Евланова, недурно игравшего на скрипке. Он и стал первым музыкальным учителем Василия, причем занимался с ним не только игрой на скрипке, но и начатками нотной грамоты, знакомил с музыкальной литературой. Это знакомство продолжилось и тогда, когда семья уехала: все каникулярное время мальчик проводил в доме Евланова. Там постоянно звучала музыка, часто устраивались домашние спектакли, и юный Калинников был их активным участником.
В 14 лет Калинников окончил училище и был зачислен в Духовную семинарию. Он старался не быть иждивенцем родителей, которые и так еле сводили концы с концами: подрабатывал перепиской нот, давал грошовые уроки, брался дирижировать хором на свадьбах и похоронах.
В семинарии оценили талант ученика: несмотря на юный возраст, ему был доверен семинарский хор. Став его регентом, Калинников с увлечением и энергией отдался этому делу. В «Русской музыкальной газете» даже появилась заметка, в которой говорилось, что «стройное пение семинарского хора под управлением Василия Калинникова удовлетворяло самых строгих ценителей и критиков церковного пения».
Весной 1884 года, по окончании четырех классов семинарии, которые вместе с духовным училищем соответствовали полному гимназическому курсу, Калинников отказался от продолжения занятий на следующих, богословских курсах, и поехал в Москву. Его мечтой было поступить в консерваторию, и в августе он предстал перед экзаменационной комиссией. Поскольку предъявить профессорам он мог только прекрасный слух и некоторые навыки игры на скрипке, его приняли в классы сольфеджио и элементарной теории музыки. Оба курса он прошел за год, но на этом его консерваторское обучение закончилось: плата, сто рублей в год, была для него непосильной. К счастью, в эти годы при Московском филармоническом обществе существовали музыкально-драматические курсы, руководимые учеником Листа пианистом и дирижером П. Шостаковским. Туда и перешел Калинников, причем, кроме класса теории и композиции, стал заниматься в классе фагота. Такой странный выбор объяснялся очень просто — по уставу Филармонического общества ученики класса духовых инструментов освобождались от платы за обучение.
Педагоги на курсах были прекрасные. Гармонию Калинников проходил у С. Кругликова, контрапункт и фугу — у А. Ильинского, композицию и оркестровку — у П. Бларамберга. Это были педагоги талантливые, опытные, ничуть не хуже консерваторских. Но в консерватории было одно очень важное преимущество — она, в отличие от этих курсов, давала отсрочку от военной службы.
Годы учения были очень трудными — занятия по двум специальностям отнимали много времени. Как фаготист Калинников обязан был работать в ученическом оркестре. Кроме того, для получения диплома по композиции необходимо было сдать курс фортепианной игры, а этим инструментом он не владел вовсе. Пришлось начинать с самого начала, работать много и усидчиво. А ведь надо было и зарабатывать на жизнь! Калинников брался за любую работу — делал различные переложения, играл в частных оркестрах, писал оперетты для украинской труппы, расписывал партии оркестровых сочинений. Летом вместо отдыха нанимался в оркестры. Кроме того, чтобы не быть забранным в армию, приходилось все время за символическую плату давать уроки хорового пения в школах: учителя начальных городских школ также освобождались от воинской повинности.
Такая жизнь — полуголодная, на постоянном пределе сил, — ослабила его от природы здоровый организм, и осенью 1887 года, когда поступившему на постоянную службу в оркестр театра «Парадиз» Калинникову пришлось по многу часов сидеть на сквозняке в плохо отапливаемом помещении, он заболел плевритом, который перешел в туберкулез горла.
