Сгоревшая деревня.
Смертная тоска аса написана рукою художника-гражданина, кисть и палитра которого были отданы служению Родине. В картинах Дейнеки нет недомолвок, двусмыслиц или, упаси бог, бессмыслиц, столь модных для искусства модерна.
С редкой, поражающей четкостью и остротой чувствовал мастер ритм эпохи, силуэт нови. Особенно поражают сегодня герои, населяющие «планету Дейнеки», — мускулистые, смелые, гордые.
Художник шагал открытой им новой дорогой. Пусть некоторые искусствоведы находят ранние истоки его творчества на западе. Не стоит спорить об этом.
Далеко ушел сам Александр Александрович от почерка своих молодых холстов. С годами живопись стала сложнее, палитра солнечней, кисть мягче и острей.
Так неотразимо просты мастера итальянского Ренессанса Доменико Венециано, Пьеро делла Франческа…
Как любил их Дейнека.
В его мастерской рядом с холстами и скульптурами можно было увидеть великолепные репродукции с картин Луки Синьорелли, Микеланджело, Мантеньи.
Александр Александрович — художник величайшей культуры.
Он сочетал природный ум уроженца славного города Курска — и любил называть себя курянином — с поистине европейской широтой вкуса, пониманием современного интерьера, дизайна.
Помню, как-то вечером после рабочего дня он рассказывал мне, как много сделали Матисс, Пикассо, Леже для современного костюма, архитектуры…
В этом ощущении всемирного хода искусства, во всеохватно-сти Дейнеки, сочетающейся у него с величайшей принципиальностью, гражданской чистотой, прямотой, и сложился, наверное, тот уникальный художник, который создал свой, дейнековский, тип героя — героя нашей страны…
Искусство. Каким необъятным кажется оно в руках мастера.
И каким жалким, смятым, уродливым, утверждающим лишь свое ничтожество становится оно, когда даже талантливый художник воспевает не свой народ и Отчизну, а лишь себя.
Тогда это не взор свободной птицы, видящей мир во всем волшебном сверкании бытия, а взгляд червяка, ползущего по корням гигантского дерева жизни и со своего «червякового» ракурса ощущающего мир во всей его странной суетной детальности.
Вот откуда рождаются цинизм, полное пренебрежение к гармонии, красоте.
В этом сложная простота расшифровки любых проявлений формализма XX века, в основе которого — эгоизм, дилетантство, эпатаж.
Если импрессионисты показали человеку мир, отраженный в зеркале пленэра, то уже через полвека художники-модернисты это дивное зеркало разбили.
И люди с ужасом увидели мир, схожий с осколками вдребезги истерзанного стекла. На полотнах формалистов двадцатых годов цельность восприятия была погублена, растолчена и искромсана, растоптана во имя, казалось бы, передовой мысли — отразить экспрессию, динамику нови.
Характерны, поучительны черновики Дейнеки к статьям, которые я увидел в архиве мастера.
Порою на отдельном листке бумаги простым грифельным карандашом крупным почерком отлита, как в бронзе, ясная фраза.
Художник не брал в руки карандаш или перо, не выносив в сердце, глубоко не пережив взволновавшую его идею, не осознав ее полностью.
Этот принцип характерен вообще для творчества Александра Александровича, которое имело очень определенное и сложившееся с годами правило.
Началом любого холста был взволновавший мастера жизненный факт, импульс, зажигавший искру. Дальше пламя замысла зажигало душу художника. Порою этот процесс эмоционального накопления горючего был длителен.
Затем, после окончательно сложившейся пластической формулы, живописец готовил рисунок, каркас композиционного сложного решения.
И вот наступал момент творческого взрыва — Дейнека фантастически стремительно писал холст.
Это было похоже на удар молнии.
Некоторые полотна Дейнеки созданы за несколько часов. Вспомните. Знаменитая «Оборона Петрограда», по рассказам современников, написана меньше чем за две недели!
Вдумайтесь: за две недели. А это — шедевр!
Вдова художника вспоминает, что портрет «Юного конструктора» утром еще представлял собою чистый холст. Вечером, когда Елена Павловна вернулась с работы, картина была написана…
Бродя сегодня по выставке работ Дейнеки, как бы ощущаешь этот радостный акт сотворения…
И какой бы трагической ни была картина, видна чеканная простота, с которой она написана.
Душевная открытость, честность, взволнованность автора мгновенно передаются зрителю, словно участвующему и вновь переживающему светлые и горькие страницы летописи нашей Родины. Равнодушных на выставке нет!
Магический кристалл гения Дейнеки был глубоко гражданствен. Любые поэтические явления, самые интимные по звучанию темы всегда обретают под кистью мастера яркую очерчен-ность во времени.
Глядя на его холсты, всегда скажешь: это двадцатые, тридцатые, сороковые годы.
Так точны состояние, характеры, силуэты полотен мастера.
— Композиция, — говорил Дейнека, — имеет много правил, но я помню главное правило искусства, что художественное произведение имеет свойство показать явление глубже, цельнее, внутренне убедительнее, чем это может сделать голый жизненный случай…
… Факт — случай — шедевр искусства. Сколько энергии, лирической взволнованности, наконец, богатства души, поэтического полета нужно иметь в запасе, чтобы так понять смысл, ключ, причинность жизненных явлений. Да, дорога к шедевру — это путь труда, требовательности отбора, владение тончайшим чувством рисунка, цвета, колорита.
— Я желал найти новую красоту, новый пластический язык, — сказал однажды художник, — и эта новь, большая, юная, требовала новых ритмов, новых живописных планов.
Обостренный «пластический слух» давал тот накал остроты, неповторимость силуэта, рождал удивительно острый правдивый стиль. Реалистический и романтический. Лирический и гражданственный. Стиль Дейнеки.
Александр Александрович обладал пушкинским даром понимать всю планетарность звания Человек.
Улица в Риме.
Его холсты, созданные за рубежом, потрясают своей точностью попадания, тонкостью нюансов, свежестью и первичностью ощущений.
Не раз я ловил себя на мысли, гуляя по Риму, что он создал как бы экстракт, символ великого города в своем шедевре «Улица в Риме», написанном в 1935 году.
Густое синее небо с одиноким висящим белым крохотным облачком. Цвета сиены глухая стена с окошком-иллюминатором, античная скульптура, красно-розовые монахи в черных головных уборах, рабочий с серым молодым лицом и бегущие горячие тени — это квинтэссенция, написанная живописцем без тени гротеска, но предельно колюче и раскрыто.
Как ни странно, при всей многолюдности, набитости туристами древний Рим, его памятники отрываются от суеты будней, и создается иллюзия пустынности.
Этот феномен передал Дейнека.
Как не похож на Рим Дейнеки его же Париж, с обжитыми старыми домами, кривыми переулочками, уличными кафе.
Живописец нашел свой ключ к колориту столицы Франции — серые, голубые, иногда ярко-красные тона…
Почти уникальной по колориту, а главное, состоянию является картина «Ночь». Черная пустота арки зеркала.
Полка, уставленная парфюмерией, безделушками, пестрыми предметами туалета, флаконами, пуховкой для пудры, букетом сухих цветов.
Спиной к нам женщина, сильная, полуобнаженная, она поправляет прическу. Цепкие руки, тяжелый браслет и — в зеркале — черные прорези глаз, магически чарующие. Ярко накрашенные помадой губы.
Эта картина по своей экспрессии и тайне сюжета, необычного для художника, одинока на выставке.
Рядом с ним на стене «Парижанка» — великолепный этюд, решенный в красных, алых, багровых, тепло-серых тонах. Элегантная блондинка в крохотной, ныне снова модной шляпке с розовым пером.
В просвете двери, рядом с «Ночью» — русская мадонна XX века, «Мать».
После всех просмотренных работ еще раз убеждаешься, что это жемчужина творчества Дейнеки.
Ночь.
Все величие духа русской женщины, гордая красота сильного тела, чеканная тонкость лица, склоненного над прильнувшим к ее широкому плечу малышом, — все написано мощно и мягко.
Проходя анфиладу залов выставки произведений Александра Александровича Дейнеки, словно попадаешь в гигантскую аэродинамическую систему, которая испытывает тебя самого на прочность, стойкость, чистоту твоей души.
МАЯКОВСКИЙ И ДЕЙНЕКА
Полотна живописца бескомпромиссны. В них звучит честное сердце мастера, который любит либо ненавидит.
Художник ясен.
Но это не говорит, что он прост и односложен. Искусство Дейнеки пристрастно. Он отдан свой гений целиком, без остатка.
