— Юность — хорошая пора, — проговорил Дейнека. — Мы в эти годы были все немножко сумасшедшие. Била ключом энергия. Так хотелось все постичь. Все понять.
— Моя юность — гражданская война. Чего только я не испытал в те буревые годы! Не раз впритык видел в глаза ту, кого в народе называют «курносой».
Но тогда никто, и в том числе я, не думал о себе.
Несмотря на голод, разруху, тиф, мы шагали, шагали, шагали…
Вперед — в Завтра!
Так в ледяную стужу и в зной я, как и тысячи моих двадцатилетних сверстников, протопал с боями по полям России под «Левый марш» Маяковского.
Нас провожали в путь и вдохновляли боевые марши, песни.
Нас поднимали в бой «Окна РОСТА» Маяковского.
Это было время незабываемое.
Помню, как в Курске я и мои друзья выпускали свои первые «Окна РОСТА», пользуясь стихотворными подписями Маяковского.
Его слова, чеканные, звонкие, заставляли нас напрягать наши кисти и карандаши, быть более меткими и острыми. Нам пришлось на ходу переучиваться и забывать провинциальные приемы. Это была большая школа.
— Маяковский был со мною везде, — продолжал Александр Александрович. — Я носил с собою в кармане гимнастерки вырезки с его стихами из газет и журналов. Это были затрепанные, засаленные клочки бумаги. Но я сохранил их и берегу до сих пор с нежностью, как самое дорогое.
Многие стихи Маяковского я учил наизусть, и однажды не знаю, какая нечистая сила вынесла меня на самодельную трибуну читать стихи моего любимого поэта.
Это был небольшой полустанок в степи.
На фоне красных теплушек расположилась прямо на шпалах, на перроне толпа красноармейцев… 1919 год.
Москва. 1930 год.
Дейнека тогда по просьбе Маяковского и Мейерхольда писал эскизы декораций. И, конечно, он был бесконечно огорчен холодным приемом «Бани». Правда, некоторые неполадки (какие бывают на премьерах) были. Однако суть рассказа Александра Александровича, вся трагичность этого эпизода из жизни автора пьесы — Маяковского — имели весьма неожиданный финал…
Цветущая яблоня.
Как известно, Владимир Владимирович при всей своей громоподобное™ был весьма сдержан в проявлении личных эмоций. После конца премьеры он пропал…
И вот Дейнека ищет Маяковского в театре.
Не находит его. Выбегает на улицу.
Вдруг видит стихотворца.
Он стоял у афиши и пристально всматривался в лица выходящих из театра. Глаза были мокры, он плакал.
Маяковский и слезы…
«Это невозможно», — подумал мгновенно Дейнека.
«Владимир Владимирович! Что случилось?» — выпалил молодой художник.
«Саша!» — улыбнулся сквозь слезы Маяковский. — Машина времени не сработала. Нас не поняли…»
Поэт положил свою массивную руку на плечо Дейнеки и замолчал.
— Дело в том, — заключил короткий рассказ Александр Александрович, — что по ходу спектакля действительно заело механизм «машины времени».
Это была простая театральная накладка.
Так я в первый и в последний раз увидел слезы на глазах Маяковского. Это была для него нелегкая пора.
Такова правда жизни.
Дейнека. Сегодня это не просто имя художника. Дейнека — это мир образов, вошедших в нашу жизнь как некая объективная реальность.
Реальность, осязаемая, закрепленная навечно в великолепную пластическую форму. Художнику удалось найти обобщенный образ своего современника, и мы восклицаем: «Дейнека!», когда видим юных, молодых спортсменов, летчиков, людей труда.
…Я вспомнил неотразимое очарование полотна «Мать» Дейнеки. Магическую простоту и невероятную сложность картины. Колдовскую притягательность образа молодой женщины и в то же время ее гордую недоступность.
Непостижимое соединение интимности и величия.
Века пролетели, сменились названия государств, изменились формы их устройства, а тема мадонны жива и будет жить, пока живет Земля.
Думается, что этот небольшой холст выдержал бы увеличение в десять — двадцать раз. Меня поражает, что до сих пор ни один архитектор не использовал для своих новых творений произведения Дейнеки, как бы созданные для огромных стен.
К сожалению, жизнь мастера сложилась так, что он не всегда мог реализовать свои уникальные данные монументалиста.
Красная площадь. 9 мая 1945 года… Столица ликует. В наступившей тишине звонко пропели куранты. Спокойно, мощно прозвучал голос главных часов Отчизны.
… Ливень сиреневых, розовых, изумрудных звезд упал в темную гладь Москвы-реки. Воссияли древние соборы Кремля. Вспыхнули узорчатые купола храма Василия Блаженного… Победа… Мир…
«Некоторые считают меня односложным, — улыбнулся Дейнека, — пускай, я не скрываю, что счастлив, если мне удалось сказать свое слово в искусстве о нашей небывалой, трудной и непростой эпохе».
Этот памятный разговор с учителем, еле слышный сквозь кипень праздника, особо ярко предстал 7 ноября 1987 года.
… Вновь мерно, неспешно пробили часы на Спасской башне. Радугой размылось марево причудливых огней салюта. Его самоцветное мерцание сверкало в глазах миллионов людей…
Несказанно сложные чувства трепетали в душе семидесятилетнего, седого москвича… Многое, многое вспомнилось мне…
«Стоим на ладони Истории», — словно издалека слышался голос Мастера.
Автопортрет
Вечер. Тишина небес на миг посетила землю. Теплые стрелы зари долетели до обочины поля, и, как по мановению кудесника, все обыденное стало колдовством.
Слышно, как звонко льется в миску тугая струя молока, как мягко входит нож в еще теплую краюху хлеба и негромко вздыхает приглушенный трактор, как шелестят травы и поет в бескрайних просторах летний, напоенный горьким ароматом трав и цветов ветер.
«Ужин трактористов».
Немудреный. Но нет вкусней его и желанней. Потому что сдобрен он трудом великим. Да потому, что накрыли стол — саму землю нашу — милые сердцу руки.
На миг задумался тракторист в просоленной алой майке и старой фронтовой фуражке танкиста.
О чем?
Как душист ржаной хлеб. Или, может быть, вспомнил фронтовую горбушку и друзей, которых никогда не увидит, земляков, однополчан.
Или, может быть, о том…
Да, впрочем, о чем можно мечтать после такой маеты?
Льется тугая струя молока, мерно колотится сердце трактора, нетерпеливо постукивает деревянной ложкой молодой вихрастый русый паренек, подручный тракториста, тихо мурлычет нехитрую песенку милая курносая девчонка в белой косынке.
Сама жизнь.
Без прикрас.
Терпкая, горькая, желанная, в каждом мазке, каждой жилке полотна Пластова «Ужин трактористов», написанного в 1951 году…
Больше сорока лет прошло с той поры, как молодой парнишка Аркадий Пластов пересохшими от волнения губами прошептал:
«Быть только живописцем и никем более!»
Сорок лет пролетело с тех сказочных дней 1911 года, когда из далекого села Прислониха Симбирской губернии, покорный велению сердца, в Казань пришел восемнадцатилетний Пластов, чтобы поглядеть выставку знаменитого Поленова.
«Был я тогда поднят до каких-то заоблачных высот — ведь я видел картины одного из тех, кто, по моим тогдашним понятиям, коснулся вершин возможного. Поленов сразу же привлек меня свежестью красок и световых эффектов. Они мне казались ярче самой действительности», — вспоминает в «Автобиографии» Аркадий Александрович.
Сорок лет… Какое время пережил художник, сколько увидел, сколько перечувствовал, прежде чем создать свой «Ужин трактористов» — картину, в которой вся упругая сила народная!
Ведь недаром в 1958 году на выставке в Лондоне президент Королевской Академии художеств Чарльз Уилер, пораженный полотном Пластова, произнес:
— Как много дает такое искусство! Реализм. Вы знаете, я как-то теперь особенно ясно понял, почему вы, русские, смогли выстоять в войне и победить. Кто может так упоенно работать, о, того нелегко одолеть!
… Вечерело.
Лучи зари с искусством гениального скульптора вылепили набухшие жилы на корявых, тяжелых кистях рук тракториста. Неумолимо прорезали суровые борозды морщин на лице бывшего солдата. Нежно коснулись румяной щеки паренька, прошлись по вихрастой макушке. Мягко наметили обаятельные черты девочки в белом, скользнули по былинкам выгоревшей травы и разлились по вздыбленным могучим пластам поднятой целины.
Земля…
Русская, раздольная раскинулась до самого края небес, там, где сизые предзакатные тучи сливаются с горизонтом.
Земля и человек. Они воспеты в этой картине, картине мудрой и честной, отражающей само время.
Необычайна, сурова красота полотна.
Ужин трактористов.
По-суриковски густо, кряжисто написан характер героя, внешне ничем не примечательного, но красивого своей приверженностью земле, Родине, правому, справедливому делу.
