сделать познаваемым Себя и Отца Своего через солнце, или луну, или небо, или землю,
<P. 418> или воды, или огонь, то никто не сказал бы,
[Col. 172] что действует Оно несообразно, потому что Оно содержит все в совокупности и как во всем, так и в каждой части пребывает и невидимо являет Себя. Так и нет ничего несообразного, если Оно, приводя в благоустройство вселенную и все оживотворяя, восхотев сделать Себя познаваемым через людей, в качестве орудия для явления истины и сообщения ведения об Отце употребило человеческое тело, потому что и человечество есть часть целого. И как ум, пребывая во всецелом человеке, дает о себе знать частью тела, то есть языком, и никто не скажет, чтобы этим умалялась сущность ума, так если Слово, пребывая во всем, употребило в дело человека как орудие, [330] то это не должно казаться несообразным. Ибо если, по сказанному, не подобало Слову употребить в качестве орудия тело, то не пристало быть Ему и в целом.
43. Если же спросят, почему же Он явил Себя не в других, лучших частях твари и в качестве орудия употребил не что-либо лучшее, например солнце, или луну, или звезды, или огонь, или эфир, но только человека, то пусть знают, что Господь пришел не [просто] показать Себя, но уврачевать и научить страждущих. Ибо только явиться <P. 420> и поразить зрителей значило бы прийти напоказ. Врачующему же и научающему свойственно не просто прийти, но послужить для пользы самих имеющих нужду в помощи и явиться так, чтобы нуждающиеся смогли вынести это [явление], и чтобы не смутить чем-либо превосходящим нужду страждущих, и чтобы не были приведены в смущение требующие помощи, отчего и Божие пришествие сделалось бы для них бесполезным. Никакая тварь не заблуждалась в понятиях о Боге, кроме одного лишь человека. Конечно, ни солнце, ни луна, ни небо, ни звезды, ни вода, ни эфир не изменяли своего чина, а, напротив того, зная Создателя своего и Царя – Слово, они пребывают, какими созданы; только люди уклонились от добра, вместо истины измыслили себе несущее и честь, подобающую Богу, а также ведение о Нем перенесли на бесов и людей, [изваянных] из камней. [331] Поскольку пренебречь столь великим делом было недостойно благости Бога, а люди не в состоянии были познать Его, Который правит и владычествует во вселенной, то естественно в качестве орудия для Себя берет часть целого – человеческое <P. 422> тело и приходит в нем, чтобы [люди], поскольку не могли познать Его в целом, познали хотя бы в части, и поскольку не могли усмотреть невидимой Его силы, то хотя бы смогли постичь Его из подобного [332] [им] и узреть Его. Потому что люди, видя такое же [как у них] тело [333] и совершённые через него Божии дела, быстрее и легче познают Отца Его, рассудив, что совершенные Им дела суть не человеческие, но Божии. И если, по их мнению, [Col. 173] несообразно было Слову делать Себя познаваемым через дела телесные, то та же несообразность была бы, если бы познавали Его из дел вселенной. [334] Как пребывая в твари, Слово не приобщается ничему тварному, а, напротив того, все приобщаются Его силе, так и употребив в качестве орудия тело, не приобщилось Оно ничему телесному, а, напротив того, Само освятило и тело. [335] <P. 424> Если и Платон, которому удивляются эллины, говорит: «Родитель мира, видя, что он обуревается и [пребывает] в опасности погрузиться в область неподобия, воссев у кормила души, помогает и исправляет все ошибки», [336] то что невероятного в утверждаемом нами, а именно, что Слово, когда человечество впало в заблуждение, воссело при нем и явилось человеком, чтобы обуреваемое человечество спасти Своим управлением и благостью?
44. Но, может быть, язычники и согласятся с этим от стыда, однако же пожелают утверждать, что Богу, когда восхотел вразумить и спасти людей, надлежало совершить это одним мановением, как сделал это прежде, когда создал мир из ничего, но не должно было Слову Его касаться [человеческого] тела. На это возражение их уместно будет сказать следующее. Прежде, когда еще вовсе ничего не существовало, для создания вселенной потребно было одно мановение и изволение. Когда же человек был создан и нужда потребовала уврачевать не то, чего не было, но что уже сотворено, тогда Врачу и Спасителю следовало прийти к сотворенному уже, чтобы уврачевать существующее. Посему-то соделался Он человеком <P. 426> и воспользовался человеческим телом как орудием. А если бы надлежало употребить не этот способ, то как иначе должно было прийти Слову, когда пожелало Оно действовать орудием? Или откуда должно было взять это орудие, как не из того, что сотворено уже и имело нужду в божестве Его, через подобное [им]? В спасении имело нужду не что-либо несуществующее, для чего достаточно было бы одного повеления, напротив того, истлевал и погибал уже сотворенный человек. Посему-то Слово справедливо и прекрасно употребило человеческое [тело как] орудие и распространило Себя во всем.
При этом должно еще знать, что произошедшее тление было не вне тела, но в нем самом началось, и нужно было вместо тления привить к нему жизнь, чтобы как [Col. 176] смерть произошла в теле, так в нем же произошла и жизнь. Посему если бы смерть была вне тела, то и жизни его надлежало бы произойти вне. Если же смерть привилась к телу и, как в нем пребывающая, возобладала над ним, то нужно было и жизни привиться к телу, чтобы, облекшись в жизнь, свергло оно с себя тление. Иначе если бы Слово было вне тела, а не в самом теле, то хотя смерть естественным образом <P. 428> была бы побеждена Словом, потому что смерть не в силах противиться Жизни, но тем не менее оставалось бы в теле начавшееся в нем тление. Посему Спаситель справедливо облекся в тело, чтобы по привитии тела к жизни не оставалось оно долее в смерти, как смертное, но, как облекшееся в бессмертие (ср. 1 Кор. 15:54), воскреснув, пребывало далее уже бессмертным. Ибо, однажды облекшись в тление, не воскресло бы оно, если бы не облеклось в жизнь. И еще: поскольку смерть могла явиться не сама по себе, а только в теле, то Слово облеклось для этого в тело, чтобы, обретя смерть в теле, истребить ее. И вообще, как показал бы Господь, что Он – жизнь, если бы не оживотворил смертное?
