Требовалось простое.
Два месяца не могли физики дозвониться до председателя райисполкома, попасть к нему на прием. Через день в том же составе встретились мы в приемной исполкома Красной Пресни. Институт просил несколько сот квадратных метров площади для лаборатории.
Когда мы сели за стол переговоров, профессор вынул папку, и тут я впервые увидел записи импульсов, полученных во время опытов по телекинезу.
Как дельфины и летучие мыши, люди излучают ультразвук, – начал он рассказывать руководителю района, ведающему недвижимостью. – Эти звуки можно не только улавливать приборами, но даже распознавать на слух, так сказать, невооруженным ухом. При телекинезе приборы регистрируют выбросы энергии.
Узнаю, что Нинель Кулагина, воздействуя на луч лазера, произвела «лазерный разброс». Луч теряет компактность, пучок лазерного света рассеивается, как бы разбрасывается под воздействием ее рук.
– Поставим мы в новой лаборатории вычислительную машину «Норд», сможем записывать сигналы не только таких людей, как Джуна, но и всех, научимся диагностировать на расстоянии больных. Так что наше дело беспроигрышное!
Под «проигрышем» профессор подразумевал возможность того, что у Джуны ничего вдруг особенного не обнаружится. Сообщил он и про то, что Джуну собираются зачислить в штат лаборатории.
– Все упирается в помещение.
В тот день назвали нам три адреса, рекомендуя остановить свой выбор на чем-то одном, чтобы затем начать «драться за дом»…
Сели втроем в машину и поехали по этим адресам. Особняк во Вспольном переулке показался наиболее подходящим.
Так начались поиски помещения. Адреса для осмотра, как видите, получили быстро. Но скоро сказка сказывается… Как только начинали «драться за дом», то выяснялось: то ли он уже имел хозяина, то ли его нельзя отремонтировать из-за ветхости, то ли невозможно взять, потому что заселен многими жильцами, а квартир для их переселения нет…
* * *
Этим трудным делом было интересно заниматься, это все-таки были «стихи». Проза состояла в другом. Резко взмахнув рукой, чем-то раздраженная Джуна обожгла губы одному из друзей, рассказывая о споре с врачами. Появилось у «пострадавшего» легкое покраснение. Оно прошло через несколько дней.
Все видели ожог.
Однако ни я, ни какой-то другой очевидец не могли написать о том, что видели. Главлит, цензура не разрешала в печати упоминать имя Джуны. Об этом распорядились, как мне сказали, в инстанциях. Запрет на публикации могло наложить любое министерство, любой отдел ЦК партии.
Вот такая «застойная» ситуация… Дом Джуны открыт для всех с утра до поздней ночи. Каких только известных и славных людей здесь я не видал: писателей, поэтов, художников, артистов, ученых. Все сочувствовали, все негодовали, а прорвать стену замалчивания не могли. Джуну приглашали в разные больницы и поликлиники, она показывала врачам все, что могла, учила всех, кто только проявлял интерес к ее методике – профилактической и для определенных недугов. Вечером приглашали ее в клубы, дворцы культуры. Это не возбранялось, так же как сниматься в кино: но только в художественном фильме, не в документальном.
Великая Майя Плисецкая тоже испытала силу энергии рук Джуны
Имя Джуны узнали многие. Художники писали портреты, поэты воспевали в стихах, появились о ней песни… Но писать в прессе о ней было нельзя. Нечто подобное переживал Владимир Высоцкий. Все его имя знали, в театре выступал, на экране кино появлялся, мог петь, выступая в разных клубах, записанные на магнитофон песни проникали в каждый дом. Но ни одно издательство не выпускало книг Высоцкого, ни одна газета не писала о главном – его песнях, телевидение не показывало гения России как исполнителя своих песен. Странная ситуация полупризнания при всенародной известности!
Так и с Джуной. Ни одна газета, ни один журнал, ни одна редакция радио и телевидения не рисковала рассказать о ней или тем более – предоставить ей слово, ни одна! Даже «Комсомольская правда», дерзнувшая в августе 1980 года напечатать о ней мой очерк, к злободневной теме не возвращалась, хотя обещала читателям. В то же время не проходило месяца, чтобы то в одной газете, то в другой, не появлялось статьи, где бы экстрасенсы не приравнивались к шарлатанам, жуликам…
В одной из статей как-то прочел верную и грустную мысль, что человечество во многих случаях оказывается морально неподготовленным исследовать непонятные явления, подмеченный факт, не знает, с какой мерой подойти к описанию явления, с помощью какого прибора измерить наблюдаемый эффект.
Когда еще были описаны минералы, способные, как руда железо, притягивать золото, серебро, медь, хлопок, шерсть, даже мясо и воду… Сколько еще пройдет тысячелетий, прежде чем откроют поля, повинные в этом притяжении? Фалес Милетский еще в VI веке до нашей эры подметил: янтарь притягивает шерсть! А объяснение пришло – когда? Две тысячи с половиной лет понадобилось на это…
Не случится ли то же самое с Джуной? Готовы ли физики морально к встрече с ней, окажется ли среди самых дорогих и современных физических приборов, купленных в заморских странах, тот единственный, что докажет всем абсолютно достоверный факт: феномены – реальность, основанная не на гипнозе…
Мое настроение передавалось и без того склонной в те дни к пессимизму и вспышкам отчаяния Джуны.
– Дайте аппаратуру, дайте работать, – требовала она у себя дома, размахивая руками, – я хочу блага для народа!
– Вернусь работать в бар! Ничего мне больше не нужно.
Или возникала другая идея, еще более дикая.
– Уйду в монастырь!
Потеряла тогда сон, пила снотворное.
– Нелегкое бремя у славы Джуны, – заметил после страстного монолога слушавший ее с большим сочувствием Андрей Тарковский в тот день в октябре 1981 года, когда она рвалась то в бар, то в монастырь, когда ей не давали места в поликлинике. Ему хотелось дать ей роль в своем фильме…
Подходящего помещения для лаборатории быстро найти не удавалось. Куда мы втроем только не ездили смотреть дома – и на Малую Грузинскую, и в Волков переулок, и на улицу Рылеева… Все было не то.
Ничего в течение 1981 года не выходило и с аудиенцией у президента Академии наук, хотя голос его в трубке звучал дружелюбно.
«Звоните в будущем году», – обнадежил он меня.
Наступал новый день, и начинались новые звонки, поездки.
Джуна продолжала доказывать и убеждать, что сила в ее руках должна принадлежать всему народу, всему миру. По вечерам, закончив прием, спешила на встречи, ездила в клуб Звездного городка. Там я услышал от писателя Василия Захарченко, что произошло у него вскоре после знакомства с Джуной. Она ждала его в редакции, а он в это время задерживался, разыскивал в гостинице «Москва» чехословацкого коллегу, редактора научного журнала, которому пообещал принести статью. В общем, нашел в длинном коридоре номер, но тот был пуст. На столе стоял портфель. Вот туда и положил Захарченко заказанную статью и, не дождавшись хозяина, поспешил в свой журнал «Техника – молодежи». И здесь ему Джуна при свидетелях обрисовала, как только что видела его спешащим по длинному коридору, как вошел он в комнату, увидел на столе портфель, сунул туда быстро бумаги и только после этого успокоился. Это случай телепатии. Еще более загадочной, чем целительство.
Я стоял за кулисами рядом с космонавтом Алексеем Леоновым. Статью мою о Джуне в газете он читал и даже процитировал то место, где я писал о «красивой молодой женщине». Леонов сказал, что представлял ее именно такой, какая она на сцене Звездного городка.
Когда закончился вечер, Джуну пригласили в госпиталь. Она поехала, хотя время было далеко за полночь. Пробыла там до утра.
* * *
Чем больше говорили о феномене «лирики» вроде меня, тем больший скептицизм испытывали профессионалы-физики, от которых ожидали объяснения. В те дни у меня состоялись две беседы с известными физиками – академиками Аркадием Мигдалом и Виталием Гинзбургом. Первый из них, как мне сказали, встречался с Джуной. Решил узнать впечатление.
– Видели ли вы Джуну?
– Да. Это очень интересный человек. Она обладает даром целительства, умеет вызывать к жизни энергию больного. Мне кажется, это одна из форм гипноза. Есть люди, обладающие своеобразным видом внушения. Вообще гипноз не изучен. Он позволяет влиять на психику больного, мобилизуя его собственные силы.
Что касается диагностики, то мне кажется, нехорошо считать и это шарлатанством, нужно в каждом случае это изучать серьезными средствами. Если серьезные ученые займутся делом, то тогда можно будет сказать, что здесь шарлатанство, а что серьезно.
– Есть ли тут какая-то физическая субстанция, какое-то неведомое поле?
– Нет, это неправда, этого нет, никаких оснований для этого утверждения нет.
– А биополе есть?
