В 1991 году театр освятили, и после освящения к актерам из кулис вылетела большая синяя бабочка. Многие сочли, что это душа Алисы и знак того, что она простила это место.
Считается, что печальным образом на судьбу театра подействовало и то, что находившийся около него храм Иоанна Богослова в 1933 году закрыли и отдали под мастерские и общежитие Камерного театра. О. Э. Мандельштам с супругой наблюдали в 1922 году, как в этой церкви изымали ценности. Надежда Яковлевна описала это так: «Мы вошли в церковь, и нас никто не остановил. Священник, пожилой, встрепанный, весь дрожал, и по лицу у него катились крупные слезы, когда сдирали ризы и грохали иконы прямо на пол. Проводившие изъятие вели шумную антирелигиозную пропаганду под плач старух и улюлюканье толпы, развлекавшейся невиданным зрелищем».
Именно от имени театра в 1932 году поступила просьба храм снести. Лишь усилиями архитектора Д. П. Сухова здание уничтожать не стали, а отдали его как раз театру, который снес купола и вообще сильно поработал над архитектурным обликом. В 1974 году на храм вновь водрузили купола, а в 1992-м театр вернул его церкви. В 1995 году храм был освобожден от столярных мастерских, а в 2006-м снесли стену театра, вплотную примыкавшую к храму, и его территория была восстановлена в дореволюционных границах.
На кладбище церкви, на котором как раз и располагалась снесенная стена, были, кстати, похоронены казненные Петром стрельцы.
Сегодня руководство театра утверждает, что после того, как театр освятили и якобы над сценой пролетела душа Алисы в форме бабочки, храм вернули церкви, а стену театра, проходившую по кладбищу, снесли, — театр стал успешным.
Однако многие московские критики и известные актеры этого оптимизма не разделяют. Они уверены, что проклятие Алисы все еще действует… А дух ее охраняет бывшую вотчину Таирова и никому не даст здесь обосноваться.
Призраки Герцена и Огарева
Смотровая площадка на Воробьевых горах, ст. м. «Воробьевы горы»
На смотровой площадке Воробьевых гор, при самом последнем луче заходящего солнца, порою можно рассмотреть две фигуры, одетые по моде первой трети XIX века. Это призраки Герцена и Огарева, давших на этом месте клятву в вечной дружбе и в том, что посвятят свои жизни борьбе за свободу родной страны.
Александр Герцен родился 25 марта (6 апреля) 1812 года в Москве, в семье богатого помещика Ивана Яковлева от 16-летней немки Генриетты Вильгельмины Луизы Гааг, дочери мелкого чиновника из Штутгарта. Брак родителей не был оформлен, и потому мальчик не мог обладать фамилией отца. И в итоге Иван Алексеевич дал ему фамилию Герцен — «сын сердца» (от нем. Herz).
Выросший на западной литературе Саша рано проникся либеральными идеями, а особенно сильное впечатление произвело на него разгромленное восстание декабристов.
Николай Огарев родился на год позже Герцена, 24 ноября (6 декабря) 1813 года, в Петербурге, в весьма богатой и родовитой семье. Он весьма рано потерял мать и воспитывался многочисленной дворней. Он также рано проникся идеями свободы, а познакомился с Герценом в 1826 году. Мальчики нашли у себя единство воззрений и вскоре дали легендарную клятву на Воробьевых горах.
В этюде «Три мгновения» Огарев пишет об этом так: «Солнце уходило на запад и лучами прощальными купалось в светлых водах реки величаво-спокойной. А она, извиваясь подковой, с ропотом тайным проходила у подножия крутого высокого берега. А на другой стороне вдали расстилался город огромный, и главы его храмов сверкали в огненном блеске вечернего солнца.
На высоком берегу стояли два юноши. Оба, на заре жизни, смотрели на умирающий день и верили его будущему восходу. Оба, пророки будущего, смотрели, как гаснет свет проходящего дня, и верили, что земля ненадолго останется во мраке. И сознание грядущего электрической искрой пробежало по душам их, сердца их забились с одинаковою силой. И они бросились в объятия друг другу и сказали: „Вместе идем! Вместе идем!“»
Оба друга поступили в Московский университет, на математическое отделение, но Огарев позже перешел на юридическое. Уже в университете они создали кружок, который должен был продолжать дело декабристов, а в 1834 году они были арестованы по делу «О лицах, певших в Москве пасквильные стихи».
Причиной дела стала пьянка, на которой студенты пели антиправительственные песни и разбили к тому же бюст государя. Самое забавное, что ни Герцен, ни Огарев участия в этих посиделках не принимали. Но пошли, видимо, за компанию, как «закоренелые».
Огарев просидел девять месяцев в одиночке, а затем был выслан в Пензу под наблюдение отца. Герцен же отправился в ссылку сначала в Пермь, а оттуда в Вятку, где был определен на службу в канцелярию губернатора. Но за устройство выставки местных произведений и объяснения, данные при ее осмотре наследнику престола (будущему Александру II), Александр, по просьбе Жуковского, был переведен на службу во Владимир. Отсюда он незаконно отправился в Москву, а затем тайно увез свою невесту, Натали Захарьину, и провел во Владимире, по собственному замечанию, счастливейшие месяцы своей жизни. Натали, кстати, была незаконнорожденной дочерью дяди Герцена и воспитывалась у своей полубезумной тетки, все родственники были решительно против их отношений и брака.
В 1940 году Герцену позволили вернуться в Москву, а Огареву выехать за границу. Николай отправился в Берлин и шесть лет слушал лекции в тамошнем университете.
Огарев всегда признавал за собой «слабость к женскому полу» и, находясь в имении, женился на родственнице пензенского губернатора Панчулидзева, Марии Львовне Рославлевой. Огарев позже писал ей: «Я знал блаженство на земле, которого не променяю даже на блаженство рая, это блаженство, Мария, — наша любовь».
Но Марии сразу не понравилась дружба ее мужа с Герценом, и она стала делать все возможное, чтобы уберечь своего супруга от этой «неприятной» связи. В 1838 году умер отец Огарева, и тот остался наследником огромного состояния: земель в трех губерниях и четырех тысяч душ.
Но пока Огарев получал в Берлинском университете знания, Мария Львовна пустилась, что называется, «во все тяжкие»: ее траты не знали удержу, любовников она меняла как перчатки, не скрывая это от мужа.
Друг Герцена и Огарева Николай Сатин, который, кстати, как раз присутствовал на той злополучной вечеринке с песнями, писал в 1842 году Герцену: «Огарев поневоле виноват в одном — в своей слабости. Он никогда не мог бы переделать натуры своей жены, не мог бы остановить ее дурные наклонности… Для него выход невозможен, страдания неизбежны».
В итоге семейная жизнь пошла такая: Огарев выдал жене вексель в 30 тысяч рублей и назначил вдобавок ежегодное содержание, дав полную свободу. А вскоре Мария Львовна забеременела от любовника и заявила, что ребенка отдаст на воспитание своему мужу. Огарев безропотно согласился и на это. Герцен писал в одном из писем: «Да когда же предел этим гнусностям их семейной жизни?»
Но ребенок родился мертвым, и в декабре 1844 года супруги расстались окончательно. Но еще до этого, побывав в Москве и остановившись в декабре 1841 года у семейства Сухово-Кобылиных, Огарев влюбился в их дочь Евдокию Васильевну. Душенька, как все ее называли, слыла первой московской красавицей, и ей Николай посвятил цикл из 45 лирических стихотворений под названием «Книга любви». Но признаться ей в любви, продолжая любить и супругу, Огарев так и не решился. А когда он после окончательного разрыва с Марией вернулся в Россию, Душенька была уже помолвлена.
В 1848 году у Огарева начался роман с тридцатидвухлетней графиней Елизаветой Салиас де Турнемир, писавшей под псевдонимом Евгения Тур. Дама славилась многочисленными любовными приключениями и даже обрела прозвание русской Жорж Санд. Но когда она гостила у него в имении, Огарев влюбился в младшую дочь декабриста Тучкова, девятнадцатилетнюю Наташу. Самому Огареву было тридцать четыре. В 1849 году, наперекор воле отца, Наташа переехала жить к Огареву. Брак заключен не был — официально Огарев все еще оставался женат.
В следующем году Огарева арестовали по обвинению в том, что он состоит в «секте коммунистов». Но увлечения учениями утопистов власти сочли неопасными, и Огарева быстро отпустили.
В 1853 году в Париже умерла Мария Львовна, и Николай с Натальей наконец смогли обвенчаться. А в 1856 году они покинули Россию и отправились в Лондон, к Герцену.
Тот, еще служа в Москве, был снова пойман на революционных настроениях, выслан в Новгород, но после года ссылки ушел в отставку, а после смерти своего отца, в 1848 году уехал за границу. 23 сентября 1850 года он отказался исполнить повеление Николая I и вернуться в Россию и в итоге оказался лишенным всех прав состояния и стал «изгнанным из пределов государства».
