– Двойной блеск. Блеск семейства и свое собственное возвышение!
Обладательница руки сделала стыдливое движение.
– Правда, – сказал я, – продолжайте.
И гадальщица продолжала:
– Пяти лет вы подвергались смертельной опасности.
– Не могу припомнить, – ответила пациентка.
– Припоминайте, припоминайте… невозможно, чтобы я ошибалась. Видите эту побочную ветвь у начала жизненной линии… Ищите в воспоминаниях детства…
– Быть может… но нет, невозможно, чтоб вы это видели на моей руке…
– Я вижу опасность смерти, – какой, я не могу сказать.
– Да, да, я начинаю припоминать. Пяти лет я была в Брезоле; у отца моего был ручной леопард. Однажды я уснула в саду, лежа на траве; вдруг леопард бросился на меня, как бы намереваясь растерзать и разорвать в клочки мое платье. Отец, думая, что леопард думает сожрать меня, подбежал, чтобы защитить меня; в то время я проснулась и обратилась в бегство. Из-под моей одежды упала мертвая коралловая змея: это до нее добирался леопард и разом раздробил ей в своих челюстях голову.
– Вот видите, – ответила гадалка, – я знала, что не могу ошибиться.
И она продолжала:
– Пятнадцати лет вы снова были близки к смерти, но на этот раз от яда.
– Пятнадцати лет у меня была тифозная горячка.
– Тифозная горячка – это болотное отравление, – заметил я.
– Нет, – возразила гадалка, – она могла иметь тифозную горячку, но та была только результатом; когда я говорю – тифозная горячка, я подразумеваю желтую лихорадку.
– На этот раз вы тоже могли бы быть правы, – ответила изучаемая личность. – Однажды, прогуливаясь в лесу, я встретила неизвестное мне дерево, у которого плоды несколько напоминали тыкву. Они были превосходного красного цвета, и когда раскрывали их, находили три или четыре ореха с прелестной бархатистой поверхностью. Я принесла все это домой, но ни отец, ни мать не знали этих плодов. Орехи были так милы, что вечером их употребляли в игре вместо мячиков. Я взяла один из них и неоднократно подносила к губам, наслаждаясь этим сладостным прикосновением. Один молодой человек, влюбленный в меня, делал то же. В ту же ночь я почувствовала страшную жажду. Губы мои начали трескаться, а наутро у меня открылась ужасная рвота; через три дня обнаружилась желтая лихорадка. Молодой человек, подвергшийся таким же припадкам, также получил желтую лихорадку, но не был так счастлив, как я: он умер. Я возвратилась к жизни.
– Теперь, – продолжала гадалка, – самая большая опасность, которой вы избежали, опасность внезапной смерти между девятнадцатью и двадцатью годами, – опасность эта относится к удару сабли, следы которого остались на вашем лице. Эта опасность соединяется с пожаром, не правда ли?
– Да, в то время подожгли одну часть дома, пока в другой убивали.
– Но тут, – продолжала ученица Дебарроля, – появляется странный феномен: линия счастья, прерванная этой страшной катастрофой, делается от нее даже сильнее и продолжительнее. Можно сказать, что, утратив многое для сердца, вы выиграли со стороны материального благополучия.
– Все это удивительно верно.
– Наконец, два года тому назад, вы снова избежали довольно большой опасности: это должно было быть в то время, когда вы родили вашего третьего ребенка.
Утвердительный знак головой был ответом на этот последний вопрос.
– Наконец, – продолжала сивилла, – вы ничего не должны бояться до сорока пяти лет. В сорок пять лет вы подвергнетесь опасности на воде; потом, когда пройдет эта опасность, линия жизни снова становится могущественной, и магический круг, продолжающий эту линию, обещает вам долгую и счастливую жизнь. Переходя к главным знакам, я вам скажу, что, хотя вы женщина, у вас рука солдата: воинственная и властолюбивая, вы любите телесные упражнения, движение, лошадей; у вас очень тонкий такт; ни одно из ваших чувств не носит на себе характера рассудочности, напротив, вы инстинктивно поддаетесь симпатии и антипатии. Будь вы мужчина, вы сделались бы солдатом; свободная в своем выборе, – вы стали бы актрисой.
Изучение руки было кончено гадалкой. Мы перешли в столовую, где Дебарроль, взяв руку г-жи Эмера, повторил ей то же самое».
Эта женщина, которая едва было не умерла в пять лет от укуса коралловой змеи, пятнадцати – от отравления плодами манканиллы, девятнадцати – во время восстания, а двадцати пяти – во время родов, эта женщина с воинственными наклонностями, с линией счастья, изломанной и восстановленной, с театральными наклонностями, с сильными инстинктами, – эта женщина была та самая героиня Иеддо, историю которой рассказывал я в Иллюстрированном журнале.
Этот рассказ во всем соответствует истине. Стараясь быть кратким, Дюма забыл, что мы указали на фатальную смерть двух родственников этой дамы во время катастрофы, что тоже было правдой.
Предполагали, что я унаследовал мою систему от хиромантов XVI века, но это ошибка, потому что XVI век был истинным несчастьем для хиромантии, в том смысле, что без всякого сомнения когда-то истинные предания сначала исказились, а потом и вовсе утратились. Эпоха была увлечена чудесным, первоначальное учение нашли слишком простым, слишком легким, и так как занятие сделалось выгодным, то явилась целая стая шарлатанов, ставших предсказателями; без предварительного изучения, подчиняясь будто бы вдохновению или счастью, они начали писать книги о хиромантии, чтобы освятить свою доктрину. Наука была унижена вследствие подобной запутанности, и мне пришлось возобновлять ее.
Как плоды многих трудных изысканий, я сохранил некоторые из редких учений, которые, казалось мне, согласовались с общим; некоторые знаки, которые были, по-видимому, уважаемы всеми, и та часть из них, уцелевшая от всеобщего истребления, которая оказалась истинной, также совершенно принята мною. Что касается других, я их обозначил в моем сочинении или словом предание, или сокращением (tr), оставляя за собой право вводить их в мою хиромантию без комментариев, смотря по тому, насколько они заслуживают доверия. И я должен здесь сказать, что начиная с первого издания моей книги, я не встретил в бесчисленных попытках использовать их ни одного случая, который доказал бы мне их совершенную истинность.
Из уважения к преданиям, я оставил во всяком случае упоминания о них, потому что я чувствую отвращение при необходимости отбрасывать то, что когда-то было изучаемо. Но они мне кажутся подобными колеблющимся руинам языческого храма, которым можно дозволить существовать, как воспоминанию об ином времени, но на которых следует опасаться строить.
Только каббала, как я сейчас объясню, указала мне истинную дорогу к настоящей основе хиромантии, чего древние рядовые хироманты не могли понять, потому что большинство из них не имело никакой общей идеи. Я говорю о системе звездных знаков, указанной в одной из глав моей книги под заглавием «Человек и его отношения со звездами».
Это и есть истинная хиромантия – хиромантия первоначальная. Здесь главные семь линий ладони, которые имеют значение только в соотнесении со звездными знаками, составляют основу предания, действительно античного, потому что оно в одно и то же время принадлежит и астрологии, и языческой религии. С его помощью я думаю перестроить совершенно систему, основав ее на логике и двигаясь от известного к неизвестному.
И так как страстное желание привлекает помощников, – судьба почти в начале моего поприща свела меня с одной дивной женщиной, которая, присоединившись к моим изысканиям, внесла в них, сверх чудесной учености, ту тонкость и чувствительность созерцания, которыми обладают только женщины.
Так же мне был, видимо, полезен д’Арпантеньи.
Он сделал прекрасное открытие, но, указывая путь, он не подумал, что если наружные формы руки, которые сами по себе обозначены, ясны и которые принадлежат к материальной, так сказать, негативной части тела, дают такие странные вещи, то формы внутренние, в которых присутствует осязание и нервная чувствительность, особенно ладонь, принадлежа к позитивной части организма, должны доставлять самые обильные и удивительные материалы для выводов. Одним словом, он не заметил, что хирогномика не объясняет и не может объяснять ничего, кроме инстинктов, и что инстинкты каждую минуту могут быть направлены страстями на то или другое, то есть что страсти господствуют над инстинктами. И так как хиромантия и звездные знаки объясняют и инстинкты, то и можно обойтись без хирогномики, и вероятно поэтому-то древние и не занимались ею, но в то же время они еще более подробно объясняют страсти во всех их проявлениях и даже говорят, куда могут привести эти инстинкты и эти страсти.
Он, конечно, знал, что существует хиромантия. Но как все изобретатели, он презирал предание, выступающее из тьмы шести тысяч лет, или, быть может, он остановился перед громадной работой по утилизации остатков знаний минувших веков.
