Я, конечно, упрямый человек. Несмотря на фиаско двух общин и вложенных в них усилий, я создал третью коммуну, и при этом ничего не изменил. Третьей коммуной снова управляют женщины. Но теперь я хочу, чтобы они вели себя не как женщины. Пусть будет меньше ревности…» («Хаякуджо: Эверест Дзен»).
Еще раз я впала в шок, когда Ошо на одном из дискурсов сказал:
«…Сегодня утром Девагит лечил мне зуб. Впервые за много лет, когда я встал с кресла, я его спросил: „Ты доволен?“ Я видел его недовольство. Он расстроился, что не смог сделать то, что хотел.
Вечером я попросил его закончить начатое, ведь – кто знает? Может быть, завтра меня уже не будет, тогда зачем вообще лечить зубы? Девагит сделал все, что было в его силах, но я мастер, который учит людей присутствовать в моменте. Однако даже мои близкие постоянно меня спрашивают: „Ты нас любишь, Ошо?“
А разве я могу иначе? Мне все равно, какими качествами вы обладаете или не обладаете, моя любовь безусловна. Но я вижу нищету человеческого сердца. Оно только и спрашивает: „А нужно ли я кому-нибудь?“ До тех пор, пока вы не освободитесь от потребности быть нужными, вы никогда не познаете свободу, не познаете любовь и истину.
Вот Четана усердно трудится, заботится о том, чтобы я чувствовал себя хорошо, но все время спрашивает: „Ты меня любишь?“ Я сижу у зубного, мне сделали укол анестезии, а она спрашивает: „Ты меня любишь?“ А я уже обещал врачу не разговаривать… Это просто невозможно.
И из-за того, что я не сказал ей: „Да, я тебя люблю“, она расстроилась, да так, что забыла положить мне в ванную чистое полотенце, и я должен был мыться без полотенца. Позже, когда я сказал ей об этом, она попросила прощения.
Но это происходит не только с ней. Это происходит практически со всеми. Я учу вас уважать себя. Когда вы просите любви, вы теряете собственное достоинство, особенно когда вы просите любви Мастера, который и так вас любит. Зачем быть нищими? Я хочу, чтобы каждый из вас был императором.
Когда вы, наконец, ощутите невероятную мощь присутствия в моменте, вам больше ничего не будет нужно. Вы будете удовлетворены и испытаете огромную радость: „Ага! Потрясающе! Я всегда был здесь, а искал совершенно в другом месте“».
Сознательно я никогда не спрашивала Ошо, любит ли он меня. Но Мастер работает с подсознанием. Он показывает нам наши подсознательные желания, чтобы мы осознали их, и они перестали бы нами управлять.
Это произошло после нескольких приемов у зубного, когда Ошо работал с моим подсознанием, в то время как Девагит работал с зубами Ошо.
Пока Девагит возился с зубами Ошо, ловко орудуя инструментами, Ошо умудрялся говорить без остановки. На типичном сеансе лечения у зубного обычно присутствовали Амрито, Девагит, Нитти, Анандо и я. Анандо садилась справа от Ошо и записывала то, что он говорил. Я же практически всегда сидела слева, рядом с Нитти. Время от времени Ошо вынимал из-под накидки, которой мы его укрывали, руку и махал в сторону Нитти или Ашу, помощницы Девагита, иногда держал кого-то из них за руку, отчего им было очень трудно работать. Или расстегивал на платье Анандо пуговицы и мягко постукивал по ее горлу или по сердечной чакре. Это было очень весело, за исключением того, что я в такие моменты напрочь теряла чувство юмора. Монолог Ошо был примерно таким:
«Я слышу твои мысли… Четана, все не так… Четана, просто наблюдай… Где моя Анандо? – Берет Анандо за руку. – На ее месте должна быть Четана. Это не ее рука… Я не хочу нарушать ничью свободу… Четана, ты заставляешь меня говорить. Я знаю тебя лучше, чем ты сама. Оставь это желание быть нужной. Твоя рука чувствуется иначе. – Берет меня за руку. – Четана, помолчи, просто наблюдай… Отпусти мою руку! – Резко вырывает руку и прячет под накидкой. – Будь здесь, Четана, просто будь здесь. Да, ты можешь плакать. То, что я говорю, может ранить, но что я могу поделать? Я должен это сказать. Просто перестань ревновать… Девагит! („Да, Ошо?“), Четана меня изводит… Ты что, не можешь просто быть? Все, чему я вас учу, это просто БЫТЬ. – Грозит мне пальцем! – Четана, твоя задача – просто быть… Где Четана? Возьми меня за руку, иначе ты пропадешь. Иногда я говорю тяжелые вещи, которые в обычной обстановке я никому бы не сказал. Не обижайся, медитируй… Четана, ты можешь идти и заняться своей работой, если хочешь. Любое оправдание хорошо для подсознания… Я так и слышу твои всхлипывания и звук открывающейся и захлопывающейся двери… Я хочу, чтобы ты была здесь всегда. Но перестань меня просить. Будь молчалива, будь здесь… Я жесток, но мне наплевать на твое сознание… Если ты еще раз попросишь, Четана… Нет! Четана плачет, но слезы не помогут. Видите, как я плачу из-за Четаны? Желание быть нужной – вот от чего ей нужно избавиться… Целая драма на маленькой сцене, где никто кроме меня ничего не осознает… Смех в пустом театре… Что касается понимания, то тут женщинам приходится тяжело… Как же трудно быть мастером… Анандо, запиши, что Четана все еще хочет чего-то, хотя у нее есть все, что я могу ей дать… – Тут он начинает искать пуговицу на платье Анандо, со словами: – Ищу пуговицу… Что случилось с твоей пуговицей? Запиши: „Искал пуговицу, но так и не нашел“. Она должна быть где-то здесь. Ты ее прячешь… Четана, я слышу твои мысли. Постоянная потребность быть нужной. Я хочу, чтобы люди были здесь из-за любви, а не из-за потребности быть нужными…»
Подобные сеансы длились часами, а поскольку Ошо нужно было лечить не один зуб, то эта пытка не кончалась несколько недель. В этот период я не спала, потому что ночью Ошо просыпался, чтобы поесть, каждые два часа. Обычно он звал меня, я приносила ему еду и была с ним, пока он ел, затем мыла посуду. Когда же я возвращалась в постель, мне оставалось спать около часа, и потом снова нужно было нести ему еду. Около двух с половиной месяцев я не спала дольше, чем два часа за раз. Думаю, что у меня было нарушено то, что называется фазой глубокого сна. Потребность видеть сны, видимо, была у меня такой сильной, что иногда сон начинал мне сниться еще до того, как я засыпала. Как-то Ошо сказал, что если человек спит восемь часов, то шесть из них он видит сны.
Меня поражало, в каком беспорядке находилось мое подсознание. Могут проходить дни, месяцы, и все так легко, все идет хорошо, как вдруг тебе выпадает «счастливый» шанс увидеть, что с тобой происходит ночью. Тогда я поняла, что мой ум пребывает в полнейшем хаосе! Обычно человек не осознает всех своих снов, но если его постоянно будить в самой середине сна, он может их осознать. Оказывается, это потрясающе беспорядочное высвобождение подсознания.
Поскольку мой сон был нарушен, я стала, мягко говоря, «уязвимой». Оглядываясь назад, я не понимаю, как это меня можно было так легко поймать на крючок, но Ошо точно знал наши тонкие струны и мастерски на них играл. Мое эго, мой ум, мои мысли были настолько прозрачными – почему же я сама их не видела?
Я злилась, плакала, обижалась и спрашивала Ошо, почему он на меня кричит. Он говорил, что просит меня сидеть молча и быть лишь свидетелем того, что со мной происходит. Но мне этого было недостаточно. Мне было мало просто сидеть и молчать. Он говорил, что кричит не на меня, а на мое подсознание. Разве я не понимаю, что все это моя обусловленность, что мой ум мною управляет? Он сказал, что я сравниваю себя с Анандо, думая, что ей достается больше внимания мастера. Но Анандо просто делала свою работу, а я должна делать свою. Однако моя обусловленность говорила, что ей достается больше. «Разве ты не видишь? – говорил он. – Вот почему Будда никогда не инициировал женщин. К женщинам относились как к собственности, и они с этим соглашались. Женщины хотели быть нужными и думали, что если они не нужны, то кто-то другой займет их место, а их выбросят за ненадобностью. Потребность быть нужной так велика и так глубока, что ее практически невозможно увидеть самой. Кто-то другой должен показать женщине ее потребность со стороны. Быть нужной значит потерять свое достоинство. Это унизительно. Научись быть одинокой. Будь самодостаточной». Пока Ошо мне все это говорил, он доедал ужин. Мы с Анандо сидели на полу, а Ошо – за обеденным столом. Я взглянула на него и увидела, насколько сильно он устал. Какую безнадежную и неблагодарную работу он для себя выбрал! Он пытался помочь мне проснуться, а я злилась. Я посмотрела на него, на его плечи, слегка сгорбленные от непосильной ноши. Что он получает от того, что пытается мне помочь? Ничего! Он выглядел очень древним – древним мудрецом, миссия которого практически невыполнима. Его сострадание бесконечно, его терпение и любовь подобны бескрайнему небу. Я расплакалась и прикоснулась к его стопам.
Через месяц здоровье Ошо стало еще хуже. Сколько раз он говорил мне, что никак не может поверить в то, что американское правительство могло поступить с ним так жестоко!
«Ну почему они меня просто не убили?» – недоумевал он.
Боль в суставах усиливалась. Особенно у него болели правое плечо и обе руки. «Я чувствую, что мои руки искалечены», – говорил он. Его шатало при ходьбе, и теперь он все больше лежал. Его дни становились все короче и короче. Однажды он проснулся в пять утра, принял ванну и позавтракал. Затем, выходя из столовой и увидев на часах, стоявших на моем столе, что уже семь, он сказал: «О! Семь часов. Мой день окончен. Еще один день!» Было всего лишь семь утра, а для него подошел к концу еще один день. Он, бывало, смеялся, что мы называем его трапезы завтраками, обедами и ужинами – потому что на самом деле все это были лишь небольшие перекусы. Ошо не знал, какое сейчас время суток, до тех пор, пока мы так или иначе не называли еду.
