Многое так и останется непостижимой тайной, загадкой без ответа. По-видимому, саму природу вещей невозможно понять в принципе. Чем больше я пытаюсь охватить умом все, что происходило с нами в последние несколько лет, тем чаще оказываюсь в настоящем времени. Я ощущаю прикосновение легкого ветерка; вижу дерево за окном – такое мощное; вижу, как солнце и ветер играют его ветвями, и те двигаются, словно длинные пальцы; слышу пение птиц и журчание водопада, смотрю в глаза тишины. Что там, на самом деле? Возможно, мы никогда этого не поймем.
«Жизнь – это тайна, которая дана нам, чтобы ее постигать, а не проблема, которую нужно решить», – говорил нам Ошо.
Когда я начала писать главу о смерти Ошо, я поняла, что написать ее невозможно, потому что он не умер. Если бы он умер, я бы ощущала потерю, но с тех пор, как он покинул тело, я ни разу не испытала чувство утраты. Конечно, я не вижу, как его дух витает в воздухе, словно привидение, не слышу его голоса, звучащего с облаков. Нет, просто сейчас я ощущаю его присутствие так же явно, как в те времена, когда я сидела у его ног. Энергия, которой он был окружен, когда был «жив», скорее всего, была просто чистой энергией, или бессмертной душой. И теперь, когда у него нет тела, я все равно ощущаю эту энергию. Чем больше я смотрю на него на видео или читаю его книги, тем глубже убеждаюсь в том, что его как человека вообще никогда не было, даже при всем том, что у него было тело.
«Сейчас меня нет точно так же, как меня не будет, когда я умру, с одной только разницей… сейчас мое отсутствие обладает телом, а потом у моего отсутствия тела не станет», – сказал Ошо в Уругвае.
Он так часто говорил нам, что он – никто, что он – самое настоящее отсутствие чего бы то ни было, но я никак не могла этого понять. Однажды все в том же Уругвае, когда он говорил с нами, я вдруг увидела пустое кресло, а сквозь стену, у которой оно стояло, я видела небо и море. Я видела, как огромный поток энергии проходит сквозь Ошо, такой мощный и стремительный, что я испугалась, потому что сам Ошо выглядел абсолютно уязвимым. «Я не позволю существованию со мной так поступить», – услышала я голос в собственной голове. Я написала об этом Ошо и сказала, что испугалась. Он ответил:
«Тебе нужно глубже взглянуть на такое явление, как просветленный человек. Он есть, и в то же время его нет. Он есть, потому что у него есть тело, но его нет, потому что у него нет эго.
Нет того, кто мог бы сказать: „Вот он я“. И одновременно с этим ты видишь всю его структуру. Но внутри она наполнена лишь чистым пространством. И это чистое пространство и есть божественность, внутри у просветленного то же, что и снаружи, – чистое небо. Тебе только кажется, что небо существует… на самом деле его нет. Если ты отправишься на поиски неба, ты его нигде не найдешь, это всего лишь видимость.
У просветленного, как и у неба, тоже есть видимость, но если ты настроишься на его волну, то увидишь, что его нет. Это может тебя испугать. Так оно и случилось.
Ты настроилась на меня. На мгновение, Четана, ты перестала думать о себе. Время от времени ты забываешь про себя и сонастраиваешься со мной. И только если ты забываешь о своем эго, мы можем с тобой встретиться. И во время этой встречи ты видишь, что мое кресло пусто. Это может быть лишь мгновение, но то, что ты видела, гораздо реальнее, чем все, что ты видела до сих пор. Тебе удалось заглянуть внутрь полого бамбука и узреть чудесную музыку, которая из него льется».
После этого дискурса Ошо дал мне новое имя. Теперь меня зовут не Четана, а Прем Шуньо, что означает «любовь пустоты».
«Мое присутствие становится все больше и больше похожим на отсутствие.
Я есть, и меня нет.
И чем больше я исчезаю, тем лучше я способен вам помогать» («Упанишады Ошо», Бомбей, 1986 год).
Когда я смотрела на Ошо, в его глазах я видела пустоту, но мне было трудно принять тот факт, что у него полностью отсутствовали личность и эго, потому что я вообще не понимала, что это значит. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю. Я вижу, как он нас учил, мягко приглашая в путь к открытию наших самых глубоких тайн, в путь, на котором мы сможем вознестись над собственными страданиями, в путь, который приведет нас к самой сути того, что значит быть человеком, путь, отвергающий организованные религии, и, тем не менее, это путь, на котором человек обретает свою истинную религиозность. Я вижу, что хотя он целых тридцать пять лет помогал людям, он делал это абсолютно бескорыстно. Он делился своей мудростью, а мы сами решали, принимать ее или нет, слушать его или нет, понимать его или нет. Он никогда не злился, если мы чего-то не осознавали, никогда не выходил из себя, если видел, что мы продолжаем совершать одни и те же ошибки.
Он говорил, что однажды мы просветлеем, потому что так должно быть, и неважно, когда это случится.
«Я делюсь с вами тем, что испытываю сам, я готовлю вас к тому, что потом вы будете точно так же работать с другими. Но зависит только от вас, останутся мои слова или умрут. Мне абсолютно все равно.
Пока я здесь, я отдаю себя вам. И я благодарен, что вы мне это позволяете. Кто беспокоится о будущем? Во мне нет никого, кто бы волновался о том, что будет. Если существование нашло меня и сделало своим помощником, то оно может найти и еще тысячи людей, таких же помощников, как я» («От фальши к истине», 1985 год).
Он знал, что на сотни лет опережает свое время, и всегда говорил, что гении никогда не встречают поддержку среди современников. В день, когда умер Кришнамурти, Ошо сказал: «Теперь я остался один». Когда же его спросили, как он хочет, чтобы о нем вспоминали, он ответил: «Я бы хотел, чтобы меня простили и забыли. Не нужно помнить меня, нужно помнить себя. Люди помнят Гаутаму Будду, Иисуса Христа, Конфуция и Кришну. Но какая в том польза? Вот я и хотел бы, чтобы обо мне забыли и простили, потому что, не простив, меня трудно будет забыть. Прошу вас, простите, что доставляю вам массу неудобств. Помните себя» («Передача лампы»).
Он покинул землю, не имея даже имени. Ошо – это вовсе не имя. Он попросил, чтобы все его книги (все семьсот) были переименованы с Бхагвана на Ошо. Следующее поколение уже не будет знать, кто такой Бхагван Шри Раджниш. Только Ошо и останется, а Ошо…?
«Ты – безымянная реальность.
И это хорошо потому, что любое имя
Ограничивает тебя и уменьшает» («Великий духовный путь отсюда сюда»).
И все же после себя он оставил наследство, не сравнимое ни с какими алмазами на свете. Он оставил свои труды и своих людей. Тысячам людей он помог совершить гигантский скачок вперед на пути эволюции человечества. Может быть, мы еще не все до конца осознаем, но то, что смерти нет, мы усвоили хорошо. Для современных людей смерть является самым великим табу, самой глубокой тайной, самым великим ужасом. Наш Мастер провел нас через это на другую сторону. Умирает лишь тело, и я познала это на собственном опыте. Тайна смерти, рая, жизни после смерти и реинкарнации – все эти тайны теперь раскрыты.
В последний раз, когда я смотрела Ошо в глаза, я не испытывала страха. Раньше я боялась, потому что видела, как он угасает. Мы по-настоящему встретились в тот вечер, когда умерла Нирвано.
Она умерла незадолго до того, как мы все отправились в Будда-холл в семь вечера. Я ждала, когда Ошо приедет на машине, и тогда я открою ему дверь. Нас было шестеро, и мы делали это по очереди. Так вот, в тот вечер была моя очередь. Когда он вышел из машины, он посмотрел на меня проникающим взглядом. Он понял, что я уже знаю. Думаю, что он хотел узнать, как я это переживаю. Помню, что тоже посмотрела на него и заодно внутрь себя и сказала: «Да, Ошо». Мне кажется, что я почти не понимала, как ему, должно быть, было больно, да я никогда и не пойму. Но я знаю, как сильно он ее любил. Я хотела сказать ему, что я буду сильной.
Ошо перестал танцевать при входе в Будда-холл еще два месяца назад. Он очень медленно ходил по подиуму и приветствовал всех присутствующих в зале. Сначала он выставлял в сторону правую ногу, затем подтягивал левую, сложив руки перед собой в намасте. Иногда он встречался взглядом с кем-нибудь из первых рядов, но потом поднимал глаза к горизонту, словно смотрел на далекую звезду.
С того места, где я сидела, я видела, как он все меньше и меньше фокусируется на каком-то конкретном человеке, присутствующем в Будда-холле. Его люди были для него якорем в этом мире, но его взгляд, похоже, уже был обращен в пространство. Он все еще продолжал невинно шутить и играть, например с Авирбавой. И тогда он вновь «возвращался» в тело и был как игривый ребенок. Для меня было самым большим счастьем видеть, как он возвращается в этот мир и играет с Авирбавой. Он смеялся, и тело его сотрясалось от смеха, а глаза сияли. Кивком головы он приглашал Авирбаву подняться к нему на подиум, а та театрально вскрикивала и падала на пол.
Ошо сидел с нами, когда музыканты играли индийскую музыку. Время от времени инструменты стихали. Но потом он вновь куда-то «уходил». Порой мне хотелось крикнуть ему: «Вернись, вернись».
