Ложные законы основаны на ложных понятиях. То, что сейчас принято считать живым — люди, животные, растения и т.д., — в большинстве своем живо только частично. Это не живое в полном смысле слова. Древние мудрецы говаривали: «Человек начинает умирать с рождения». Это была констатация очевидного для них факта. Заняв подобную точку зрения, легко понять: нельзя называть вполне живым не живое, а умирающее. Но это только один взгляд. Не менее обоснованной является позиция восприятия живого как оживающего.
Итак, похоже, есть три разных формы бытия: мертвое, переходное (умирающее-оживающее) и живое.
И на два важных вопроса вам необходимо найти свой ответ. Первый: «Что является переходной стадией между мертвым и живым — умирание, оживание или что-то еще?» Второй: «В чем принципиальная разница между вечной жизнью и неопределенно долгим умиранием?»
Оба вопроса имеют один и тот же ключ к разгадке. Ответы зависят от нашей позиции относительно направления движения времени и нашего отношения к причине Жизни и ее цели. Понимание рано или поздно приходит (а может быть, возвращается?) к каждому человеку, хотя зачастую для этого катастрофически не хватает срока, отпущенного на жизнь.
В силу особых обстоятельств настигшее меня Понимание было подобно взрыву, вспышке Сверхновой...
Вновьрожденный, или Конец и Начало света
Это случилось несколько лет назад.
Я был вынужден поселиться в полузаброшеном загородном доме, принадлежавшем моему компаньону по нелегальному бизнесу в надежде слегка отдохнуть и переждать непогоду. Тучи над моей головой сгущались давно, но молния ударила внезапно и совсем не оттуда, откуда можно было ожидать.
В бизнесе, которым я занимался последние года два перед описываемым событием, всегда нужно быть готовым к неприятностям. А в данном случае я просто расслабился и свалял дурака. Все, что от меня требовалось — дождаться очередной партии аяваски[12] из Перу получить свою долю прибыли и отправить психоделики дальше по цепочке.
Насколько я знал, аяваска закупалась в одной подставной фармацевтической фирме в Лиме, якобы занимающейся поставками экстрактов тропических растений для косметической промышленности США. Мой приятель, который в этой книге будет носить имя Чак, представлял липовую американскую компанию с названием, созвучным известному косметическому брэнду. Он давал небольшую взятку таможенникам, чтобы те не слишком усердствовали при досмотре контейнеров со скоропортящимся растительным сырьем, «совершенно незаменимым для изготовления лосьона от подростковых прыщей». В Сан-Диего «лосьон» переливался в фирменные пузырьки, упаковывался, получал фальшивые сертификаты и отправлялся к «покупателю» — в лос-анджелесский фитнесс-клуб. Здесь я вступал в игру и сбывал товар. Удивительное дело — среди потребителей «лосьона» почти не наблюдалось прыщавых подростков!
Честно говоря, я бы не дал руку на отсечение, что в мутно-бурой жидкости «лосьона» присутствовала именно аяваска. Конечно, ее можно купить на любом перуанском рынке, но без гарантии и не в больших количествах. За настоящей аяваской нужно лезть в джунгли, договариваться с шаманами-аяваскеро, да еще нельзя исключить опасности прогневить местных духов таким коммерческим подходом... Скорее всего, Чак использовал максимально дешевую, но действенную смесь полусинтетических психоделиков, производившихся, небось, где-нибудь в пригороде Лимы на подпольном заводике. Он был большой пройдоха, этот Чак.
Во избежание лишних подозрений фитнесс-клуб в Лос-Анджелесе действительно функционировал и даже приносил некоторую прибыль.
Занимая пост директора этого заведения, я, отчасти от скуки, отчасти из любви к искусству, еще и вел ряд занятий по «экзотическим» дисциплинам, преимущественно в женских группах, — йоге, тенсегрити, цигуну и тайчи. Моя внешность — длинные гладкие черные волосы а-ля-готика (наследие матери), высокий рост и серо-голубые глаза (наследие отца) — в сочетании со статусом тренера помогала мне легко заводить короткие романы с ученицами. Необременительные сексуальные связи скрашивали мою холостяцкую жизнь. Все было просто замечательно, пока одна эксцентричная дамочка не вздумала потребовать от меня предложения руки и сердца, а когда я наотрез отказался, подать в суд за сексуальные домогательства.
Привлечение внимания к моей скромной особе было крайне нежелательным. Вряд ли я сумел бы ответить на все вопросы следователя, а учитывая мои русско-мексиканские корни, на снисхождение рассчитывать не стоило. Единственным выходом было быстро передать клубные дела напарнику и укрыться в каком-нибудь тихом укромном месте.
Вот так я и оказался в этой американской глуши — с поддельными документами, в чужом доме на берегу священного индейского озера. В качестве талисманов со мной были, как всегда, бабушкина трубка и дневник отца. В качестве развлечения на ближайшие два-три месяца, пока все уляжется, — пять литровых бутылок виски, большая библиотека, спутниковое телевидение и Интернет. Разве мог я предположить, что именно такое стечение обстоятельств и сочетание факторов изменит всю мою жизнь самым неожиданным образом?
Первые дни я беспробудно пил и знакомился с видеотекой хозяина дома. Она состояла в основном из жесткого немецкого порно и ужастиков о том, как инопланетная и прочая сволочь кушает людей.
К концу недели я ощутил себя в последней стадии отупения и озверения[13].
Как-то ближе к вечеру я выполз из дома и тут же обнаружил, что тучи надо мной сгустились в самом прямом смысле: небо было почти черным, в воздухе висела зловещая тишина, озеро, вид которого поначалу действовал на меня весьма умиротворяюще, выглядело просто страшно — казалось, воды его вот-вот расступятся и обнажат разверзшиеся Врата Ада.
Напряжение нарастало. Я стоял во дворе дома с последней недопитой бутылкой виски в руке, оцепенев от необъяснимого ужаса. Нужно было бежать в дом — но мне казалось, что если я пошевелюсь, небеса рухнут на землю или случится что-то еще более чудовищное. Через несколько секунд поднялась настоящая буря. Крыша дома, загремев железом, казалось, была готова вот-вот сорваться и улететь. Ветер согнул деревья и, ломая сучья, погнал мусор в сторону озера. Вода в озере вздыбилась — и вдруг в самую его середину ударила молния. Она ударила примерно в полукилометре от меня, но я был ослеплен и оглушен. И в тот момент, когда с неба хлынули потоки воды, во мне что-то прорвалось. Я заорал что было сил, залпом допил виски и, швырнув бутылку в сторону озера, запел услышанную в далеком детстве и давно забытую мной индейскую песню моей бабушки. Я прыгал и пел, едва не сбиваемый струями воды, грозя кулаком мечущимся в лесных зарослях серым призракам. Я сорвал с себя всю одежду а молнии били все ближе и ближе, но мне было все равно — я сам был молнией!
Я был Великим Змеем. Хвостом я врастал в землю, но не был ее пленником. Моя голова уходила в небеса, став источником, питающим небо. Гром от ударов моих крыльев рвал пространство, пронзая его молниями. Мир вращался все быстрее — я стал его осью, все сущее в первозданном хороводе ревело и вопило, разлетаясь в бешеном танце...
И тут наступила тишина.
Сон, заблудившийся в снах...или башня из слоновой кости[14]
«Я тень среди теней. Но что есть тени? Всего лишь тьма, разъятая на клочья самообманом бытия. Исчезнет Свет, и я исчезну растворясь во Тьме. А если я исчезну раньше, изменится ли в этом мире соотношение Тьмы и Света?»
С такой, прямо скажем, несвойственной для пробуждения и по форме, и по содержанию мыслью я и проснулся. Хотя каждый раз, когда я вспоминаю этот момент, реальность начинает как бы двоиться. И я снова и снова задаю себе вопрос: действительно ли я проснулся, а не остался валяться в дождевой луже обугленным, окоченевшим трупом?
<...>[15]
Я очнулся от невыносимого холода и боли. Болело все тело, особенно голова. Я лежал в грязи возле дома, свернувшись калачиком. Или уместнее сказать — в позе эмбриона?..
Было раннее утро. Гроза началась часов в восемь вечера — выходит, я провел здесь около десяти часов! Шатаясь, я добрел до дома, отогрелся в горячей ванне, затем приготовил себе тосты и крепкий кофе, позавтракал.
Головная боль ушла, но ничто не спешило занять ее место. Я продолжал сидеть в кресле — с пустой чашкой в руке, в состоянии внутренней пустоты, без мыслей, без желаний.
Вдруг словно что-то взорвалось — то ли внутри моей головы, то ли вокруг меня, — перемешав все в моем восприятии. Несколько мгновений (или несколько миллиардов лет?) я не мог понять, где я, где мир, где внутреннее, где внешнее.
Невообразимо огромные пространства, наполненные звездами, галактиками и метагалактиками, оказались сжаты в точку, имя которой было «я». И еще бесчисленное множество таких же «я» существовало в той же точке и в то же мгновение. Мир вывернулся наизнанку но изнанкой мира оказалось мое восприятие. И осколки моего взорвавшегося ума с нестерпимым ревом мчались из бесконечности, огненными протуберанцами сворачивая пространство и время внутрь центра этой сумасшедшей пляски великого Хаоса.
