тот, кто должен растратить всю бесконечность,
Она силы Вечного семя бросает
В полуживую плоть разрушающуюся,
Ростки восторга небес в страстную трясину сердца сажает,
Вливает поиски божества в нагую животную форму,
Под маской смерти прячет бессмертие.
Вновь та Воля земную оболочку надела.
Разум, уполномоченный Правдой на незыблемом троне,
Для видения и интерпретирующего акта был сформирован
И были суверенно спроектированы инструменты,
Чтобы божество выразить в знаках земных.
Очерченное прессом этого нисхождения нового
Ваялось более прекрасное тело, чем земля знала раньше.
Еще только пророчество, только намек,
Пылающая радуга очаровательного, незримого целого,
Дитя в небо смертной жизни вошло,
Светлое, как золоторогий месяц растущий,
Возвращающийся в вечерние сумерки.
Вначале, мерцая, как идея неясная,
Пассивно она лежала, спрятанная во сне бессловесном,
Вовлеченная и утопленная в гигантском трансе Материи,
Младенческое сердце мирового плана, скрытого в глубокой пещере,
В колыбели божественного несознания качалась,
Вселенским экстазом солнц убаюканная.
Некая Сила, посланная в полупроснувшуюся плоть,
Вскармливала трансцендентального рождения бессловесное славное семя
Для которого это яркое вместилище было сделано.
Но скоро связь души и формы стала уверенной;
Смутная пещера заполнилась медленным сознательным светом,
Семя выросло в деликатный дивный бутон,
Который затем великим небесным цветком распустился.
В то же время она казалась основателем более могущественной расы.
Дитя, внутренне помнящее свой дальний дом,
Достигло странного и ненадежного глобуса
И жило, в светлой келье своего духа хранимое,
Среди людей одинокая в своем божественном роде.
Даже в ее детских движениях можно было почувствовать
Близость света, от земли пока что хранимого,
Чувства, которыми только вечность может владеть,
Естественные и родные богам мысли.
Словно не нуждаясь ни в чем, кроме своего полета восторженного,
Ее природа жила в разреженном воздухе,
Словно странная птица с широкой, ярко раскрашенной грудью,
Что живет на тайной ветке фруктовой,
Затерянной в изумрудной славе лесов,
Или что летит над божественными, недостижимыми вершинами.
Гармонично она отпечатала на земле небо.
Чередой быстрого ритма восторга полнейшего,
Напевая себе, ее дни проходили;
Каждая минута была красоты сердца пульсом,
Часы на сладкозвучное удовольствие были настроены,
Что ни о чем не спрашивало, а принимало все, данное жизнью,
Суверенно, как своей природы прирожденное право.
Близко был ее дух к своему родителю-Солнцу,
К вечной радости было близко Дыхание внутри.
Первая светлая жизнь, что из обморока природного рвется,
Поднимается к небу нитью восторга;
Поглощенная в свой собственный счастливый импульс живет,
Самодостаточная, но повернутая при том ко всему.
Она не имеет зримого общения со своим миром,
Явной беседы со своим окружением.
Там есть единство врожденного и оккультного,
Которое не нуждается в инструментах, не устанавливает форм;
Со всем что есть, она растет в унисон,
Все контакты воспринимает она в своем трансе,
Всплеском смеха соглашается на поцелуй ветра и принимает
Трансмутируя импульсы солнца и бриза:
Полное блаженства томление в ее листьях бунтует,
Магическая страсть в ее бьется цветах,
Ее ветви стремятся в безмолвном счастье.
Оккультное божество — красоты этой причина,
Дух и сокровенный гость всего очарования этого,
Этой сладости жрица, мечты этой дума.
Незримо защищенная от нашего чувства
Дриада живет в луче более глубоком
И ощущает иной воздух покоя и шторма,
Трепещет внутренне с мистическим ливнем.
Это в более небесных высях в ней показалось.
Даже когда она склонилась, чтобы встретить земные объятия,
Ее дух сохранил рост богов;
Согнулся, но не затерялся в царстве Материи.
Переведенный мир был ее сверкающим разумом,
Толпы дивно-лунных, ярких фантазий
Вскармливали духовною пищею грез
Идеальную богиню в ее доме из золота.
Осознавая формы, к которым глаза наши закрыты,
Близость, которую мы не можем почувствовать,
Внутри нее Сила чувство ваяла, ее формирующее,
В формах более глубоких чем образцы наши поверхностные.
Невидимый солнечный свет бежал внутри ее вен
И небесной яркостью заливал ее разум,
Которая пробудила зрение, что шире земного.
Очерченные того луча искренностью,
Ее зарождающиеся детские мысли превратились
В сияющие образцы глубокой правды души,
И иной взгляд на все вокруг она посылала,
Чем взор человека невежественный.
Все объекты были для нее живых самостей формами,
И от своего рода она принимала послания
В каждом пробуждающем касании извне.
Каждое было символом силы, яркою вспышкой
В бесконечного полузнания круге;
Ничто не было чуждо иль мертво,
Ничто без своего значения и зова.
Ибо с более великой Природой была едина она.
Как из грязи родилась слава ветвей и цветов,
Как мыслящий человек встал из жизни животных,
Новое прозрение в ней появилось.
Разум света, жизнь ритмической силы,
Телесный инстинкт со скрытой божественностью
Готовили образ грядущего бога;
И когда медленный ритм растянувшихся лет
И густое жужжание роев-работяг дней
Наполнили соты чувств, наполнили члены,
Завершая облик ее привлекательности,
Самоохраняемое в молчании ее силы
Одинокое величие ее не уменьшилось.
Ближе бог к поверхности вытолкнут,
Солнце, сменяющее облачность детства,
Суверен в пустом синем небе.
Вверх оно поднимается, чтобы овладеть человеческой сценой:
Могучий Обитатель повернулся на поле ее посмотреть,
Ее одухотворенное лицо объял прекраснейший свет,
Серьезность и сладость росли в ее размышляющем взоре;
Навевающие сон глубокие, теплые огни небожителя
Проснулись в длинной кайме красоты ее глаз,
Горящих алтарями в мистичной часовне.
Из этих хрустальных окон воля блестела,
Что в жизнь смысл обширный несла.
За сводом ее прямого, безупречного лба
За изучающим сводом благородная сила
Мудрости глядела из света на скоротечные вещи.
В сторожевой башне разведчик победы,
Ее стремление звало вниз высокий удел;
Молчаливый боец жил в ее неприступном городе силы,
Охраняющий алмазный трон Правды.
Нектарная окруженная гало луна, ее страстное сердце,
Любило всех, не говорило ни слова, не подавало ни знака,
Но хранило ее груди тайну восторженную
Движения блаженного пыла и безмолвного мира [32].
Величаво, сладко и радостно волна жизни бежала
Внутри нее как поток в Парадизе.
Много высоких богов жило в одном доме прекрасном;
При этом ее природы орбита была совершенным целым,
Гармоничная, как многоголосая песня,
Разнообразная и необъятная подобно вселенной.
Тело, что вмещало это величие, казалось почти
Образом, созданным из прозрачного света небес.
Его очарование напоминало вещи, в часы видения зримые,
Через феерическое половодье золотой мост перекинутый,
Касающаяся луны одинокая пальма у озера,
Компаньон широкого покоя сверкающего,
Шуршание, будто листвы в Парадизе
Под идущими ногами Бессмертия,
Огненное гало над спящими горами,
Одна странная и звездная вершина в Ночи.
Конец первой песни
Песнь вторая
Рост Пламени
Страна гор и просторные, залитые солнцем равнины,
И реки-гиганты, шагающие к обширным морям,
Поле творения и духовной тиши,
Молчание,
