Дух дзен-буддизма - Алан Уотс

уходит». «И так, – говорил Иисус, – с каждым, кто рожден от Духа». Но непривязанность не означает, что нужно бежать от вещей в тихое убежище, ведь от своих собственных иллюзий касательно жизни мы не сбежим никогда. Мы носим их с собой, и если мы их боимся или хотим сбежать, это значит, что мы вдвойне порабощены. Содержатся ли в нас наши иллюзии или мы их боимся – они точно так же обладают нами, и потому непривязанность в буддизме и даосизме означает не побег от жизни, а бег вместе с ней, так как свобода появляется только благодаря полному принятию реальности. Те, кто хочет сохранить свои иллюзии, не двигаются вообще. Те, кто боится их, лишь отбегают назад – к еще большим иллюзиям, пока те, кто преодолевают их, «продолжают идти».

Итак, бедность ученика дзен – это негативная сторона его духовной свободы; он беден в том смысле, что его разум не обременен материальным и умственным «impedimenta» – показательное латинское слово, означающее «багаж». Это душевное состояние – осознание махаянского учения о шуньяте, пустоты всех временных вещей. Ничто не может быть познано, ведь все – пустота. И нет ничего, что может познать, ведь «я» – пустота. По этой причине в «Сутре Совершенного Пробуждения» [45] утверждается, что все составные вещи – они «как плывущие облака, как убывающая луна, как корабли в океане, как размытый берег», и учителя дзен, осознавая недолговечность внешнего мира, их собственных идей и даже их эго, перестают цепляться за эти мимолетные формы. Как сказано в «Дхаммападе», они «ничем не обладают… они осознали беспричинную и абсолютную свободу через понимание пустоты того, что преходяще. Следовать по пути этих людей, как и по курсу птиц в небе, невозможно». Для дзен жизнь не идет по проторенным дорожкам; это свобода Духа, освобожденного от внешних обстоятельств и внутренних иллюзий. Это сама природа – и ее нельзя описать словами, а подобраться к ней максимально близко можно только благодаря аналогии. Это как ветер, который путешествует по всей планете и не останавливается в каком-либо конкретном месте, он никогда не привязывается к какому-либо конкретному предмету и всегда приспосабливается к рельефу земли. Если от этих аналогий складывается впечатление, что это мечтательное laissez-faire, то нужно помнить, что дзен – это не всегда мягкий бриз, как декаденсткий даосизм. Довольно часто это свирепый шторм, который безжалостно сметает все на своем пути; это ледяной ветер, проникающий в самое сердце и вырывающийся наружу! Свобода и бедность в дзен заключаются в том, чтобы оставить все и «продолжать идти», ведь именно это и делает жизнь, а дзен – религия жизни.

Поэтому учителя дзен говорят своим ученикам, чтобы те забыли все, что знали до того, как пришли практиковать дзен, забыли все, что знали о буддизме. Даже сам Будда говорил, что его учение – всего лишь плот, на котором можно переплыть реку. Достигнув другого берега, нужно оставить плот, но многие последователи Будды ошибались, считая, что плот – это и есть берег. Теперь эта негативная сторона дзен, этот отказ – это лишь другой способ выразить позитивный момент: бросив все, можно получить все. «Потерявший жизнь да обретет ее». Профессор Судзуки указывает, что пока некоторые учителя по обыкновению своему высказывались о бедности, другие обращались к абсолютному достатку вещей. Так, Сянъянь говорит:

Мумон показывает другую сторону этой картинки:

Здесь мы видим принятие и утверждение смены времен года, и таким же образом дзен принимает и утверждает рождение, рост, преклонность и смерть человека. Нет никаких сожалений о прошлом – как нет и страха за будущее. Поэтому ученики дзен получают все, принимая все, а обычное чувство собственности исчезает, ведь это отрицает право человека и вещей на жизнь и перемены. Поэтому единственное, что теряется в дзен, – это отрицание.

Потом западный студент вполне естественно станет задаваться вопросом: где же обычная мораль присоединяется к дзен? У любой религии есть моральный кодекс, и Будда высказал итог своего учения следующими словами:

Еще они будут спрашивать, нет ли серьезной опасности в дзен-практике принятия всех вещей – хороших и плохих – как проявления природы Будды, ведь на таком основании можно оправдать любое действие. Действительно, эту сложность учителям дзен приходится брать во внимание довольно часто, а ученики считают всеобъемлющий характер дзен оправданием чистой распущенности, и именно по этой причине члены дзен-общин соблюдают строгую дисциплину. Вот как решается эта сложность: никому просто не позволяют браться за практику дзен, предварительно не приучив себя к глубокой моральной дисциплине. Не стоит путать мораль с религией, ведь ей, морали, необходимо некоторое расстояние до цели; она не может пройти весь путь до конца, поскольку она в сущности своей неукоснительная, мыслительная и ограничивающая. А дзен начинается там, где кончается мораль. В то же время мораль очень ценна, поскольку в ней видят способ достижения цели. Она хорошая служанка, но ужасная учительница. Когда человек использует ее как служанку, она дает им возможность приспособиться к обществу, общаться с людьми, и, что важно, она дает разрешение на свободу в духовном развитии. Когда она учительница, люди становятся фанатиками и самыми обычными этическими машинами. Но когда она – способ достижения цели, она делает возможным социальное существование. Она страхует людей от помех, создаваемых другими людьми, и хотя она сама по себе не дает духовного понимания, она все-таки предоставляет свободу, необходимую для духовного развития. Сад необходимо содержать в строгом порядке, чтобы растения и цветы не давили друг друга, но красота сада не в этой дисциплине, а в растениях, росту которых она помогает. Очень важно обработать сад, прежде чем сажать туда растения, то же и с моральным законом: его необходимо изучить перед тем, как браться за духовный закон, ведь цветы могут друг на друга давить, а последователи духовного – стать безрассудными распутниками. Тем не менее, мораль, в этическом смысле