Эпизод с мечами из всех евангелистов сохранил один Лука. У него не могло быть никакой причины выдумать его, ибо он противоречит всему духу его рассказа. Единственное возможное объяснение его наличия состоит в том, что эпизод уцелел от первоначального рассказа, и у Луки не хватило духу его выбросить. Евангелисты следовали канве более старого текста. Для того чтобы перекраивать его, придавая ему совершенно новое значение, требовалось известное мужество — и порой оно редакторам изменяло. Так можно объяснить, почему временами из тела нового рассказа выпирает костяк рассказа старого.
Иисус теперь решился на деле проверить свое толкование пророчества Захарии. Попробуем разобраться в этом пророчестве, имевшем для Иисуса такую важность и оказавшемся роковым.
«Тогда выступит Господь и ополчится против этих народов, как ополчился в день брани. И станут ноги Его в тот день на горе Елеонской, которая пред лицом Иерусалима к востоку; и раздвоится гора Елеонская от востока к западу весьма большою долиною, и половина горы отойдет к северу, и половина ее — к югу. И вы побежите в долину гор Моих; ибо долина гор будет простираться до Асила… и придет Господь Бог мой и все святые с Ним. И будет в тот день: не станет света, светила удалятся. День этот будет единственный, ведомый только Господу: ни день, ни ночь; лишь в вечернее время явится свет… И Господь будет Царем над всею землею; в тот день будет Господь един, и имя его — едино… И вот какое будет поражение, которым поразит Господь все народы, которые воевали против Иерусалима: у каждого исчахнет тело его, когда он еще стоит на своих ногах, и глаза у него истают в яминах своих, и язык его иссохнет во рту его… И сам Иуда будет воевать в Иерусалиме… все остальные из всех народов, приходивших против Иерусалима, будут приходить из года в год для поклонения Царю, Господу Сил, и для празднования праздника Кущей… и не будет более ни одного хананея в доме Господа Сил в тот день». (Зах., 14:3–21).
Сильное влияние пророчества Захарии на Иисуса проявляется, в частности, в том, что он въехал в Иерусалим верхом на молодом осле. Такое намеренное исполнение пророчества Захарии (9:9) наводит на мысль, что Иисус держал в уме и прочие пророчества Захарии.
«Сражавшиеся против Иерусалима» были не кем иным, как римлянами, языческими варварами, объединившими народы в великую империю и поднявшими лица свои против Бога. Он же, Иисус из Назарета, был тем, которому пророк адресовал свои инструкции, Мессией, который въедет в Иерусалим на молодом осле и встанет в «долине гор» вместе с горсткой «святых», чтобы стать свидетелями явления славы Божией на горе Елеонской. Он увидит, как некая чума поразит римлян, и поведет «Иуду» в бой против них. Затем, после великой победы, он станет править в качестве царя-Мессии в Иерусалиме, где ежегодно в день своей победы станет приветствовать представителей всех народов земли, приходящих воздать честь Господу Сил в его Храме.
Можно возразить, что в этом рассказе Иисус выглядит безумцем. Неужели он мог ожидать, что пророчества Захарии буквально исполнятся в эту ночь на Масличной горе? Почему он так уверен в том, что знает точный час исполнения пророчеств и что они исполнятся именно через него? Как личность Иисус обладал характером, который сегодня был бы назван холерическим или даже маниакальным, то есть обычно пребывал на вершине энтузиазма и эйфории. Это позволяло ему совершать чудесные исцеления и производить на своих соратников такое сильное впечатление, что они не могли дать памяти о нем умереть. Он не был Иудой Галилеянином или Бар-Кохбой, которые тоже считались мессиями, но обладали обычным темпераментом. Те пытались захватить власть, потерпели неудачу, на этом все и кончалось. Не случайно религия нового мира выросла именно вокруг Иисуса. Хотя христианство было фальсификацией всего, что отстаивал Иисус, но каждая деталь этой фальшивки построена на чем-либо действительно присутствовавшем в его характере или его взглядах.
Позднейшим христианским эллинистам понадобилось сделать один только шаг, чтобы превратить пламенную убежденность Иисуса в своей вселенской миссии в догму о его божественности. А его уверенность в победе, одержанной рукой Бога, а не методами партизанской войны, — в пацифистскую потустороннюю доктрину, переносящую концепцию победы в «духовный» план. Маниакальный темперамент Иисуса стал главной движущей силой раннехристианской церкви с ее экстатическим духом, всемирными амбициями и убежденностью в конечной победе.
Современному сознанию кажется безумием надежда свергнуть власть Рима без настоящей армии и только с двумя мечами — на основании нескольких темных фраз в книге, написанной за пятьсот лет до рождения Иисуса. Однако христианский миф об Иисусе рисует его еще более безумным. Согласно этому мифу, Иисус считал себя одним из трех лиц триединого Всемогущего Бога, спустившимся из безбрежного мира света, чтобы принести самого себя в жертву ради блага человечества.
Такая комбинация мании величия с тягой к самоубийству была совершенно чужда обществу Иудеи и Галилеи времени Иисуса. У него были собственные апокалиптические сумасбродства, но подобный тип эллинистической шизофрении лежал совершенно вне его опыта или понимания. Иисус никогда не смотрел на себя подобным образом. Его харизматическая, глубоко впечатлительная натура следовала модели еврейской пророческой традиции. Его претензии должны были показаться его современникам отчаянно, захватывающе дерзкими — но достаточно реалистическими.
Еврейское Сопротивление Риму состояло из различных религиозных групп. Они расходились по вопросу о возможности Божественного вмешательства. Зелоты были готовы к долгой и трудной борьбе военными методами. Бар-Кохба, преемник зелотов, по преданию, молился Богу следующими словами: «Господин Вселенной, я не прошу, чтобы ты сражался на моей стороне, а только чтобы ты не сражался за моих врагов, и этого будет достаточно»[91].
Некоторые самозваные мессии, такие, как Февда, придерживались обратной крайности и полагались на Бога даже больше, чем Иисус[92]. Умеренные фарисеи были людьми осторожными, придерживавшимися выжидательной позиции. Подобно Гамлиэлю, они полагали: «Если это предприятие и это дело от человека, оно разрушится, а если оно от Бога, вы не можете разрушить его». Но временами даже их могла увлечь апокалиптическая страсть, как это случилось с рабби Акивой в дни Бар-Кохбы. В рамках еврейского Сопротивления Иисуса можно рассматривать как апокалипсиста-фарисея, чьи надежды были сходны с надеждами Февды и упомянутого Иосифом Флавием пророка из Египта, в центре чаяний которого также находилось ожидаемое чудо на Масличной горе[93].
Придя к Масличной горе, Иисус расположился с учениками в Гефсиманском саду («Гефсимания» означает «долина масла»[94]). Его по традиции локализуют у подножия Масличной горы, но, возможно, он располагался несколько дальше от Иерусалима, в ложбине между двумя отрогами этой горы. Пророчество Захарии гласит, что ноги Бога будут стоять на Масличной горе, которую землетрясение расколет трещиной, тянущейся с востока на запад, причем главная масса горы сместится на север и на юг. И пророчество продолжает: «И вы побежите в долину гор». Поэтому Иисус привел учеников на место, указанное пророком, где они могли смотреть на чудо, не опасаясь быть раздавленными. Далее пророк сообщает: «И придет Господь Бог мой, и все святые с Ним» (или же: «…все святые с тобой»). Бог самолично должен будет присоединиться к Мессии и в этой долине сражаться против врага, поразив его ряды чумой. Должны были произойти и другие поразительные чудеса: бурные воды изольются из Иерусалима двумя реками и «в вечернее время явится свет»[95].
Достигнув «долины решения», Иисус с усердием занялся молитвой и медитацией. Он сказал ученикам: «Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение». И теперь Иисус испытал острую скорбь из-за своего предстоящего распятия. Такова, по крайней мере, версия Марка и Матфея (Иоанн опускает весь эпизод). А слово «скорбь» употребляет только Лука, но то, что он описывает, похоже не на взрыв скорби, а лишь на очень напряженную молитву: «И находясь в борении, охваченный скорбью, он ревностно молился, и был пот его как капли крови, падающие на землю».
О чем так ревностно молился Иисус в это время? Почему он велел ученикам «бодрствовать и молиться»? Ранее он призывал к этому всех, кто ожидает пришествия Царства Божия[96]. Почему он предостерегал их от того, чтобы не впасть в искушение? Если он покорился распятию и проводил ночь в Гефсимании, ожидая, пока придет Иуда с воинами, чтобы арестовать его, то не было никакой особой нужды молиться и даже бодрствовать. И не было никакого особого искушения, которое могло бы грозить ученикам, пока они его ожидали.
Но в свете излагаемой здесь гипотезы имелись веские причины для молитвы и бодрствования, а также веские причины избегать искушения. Ибо Иисус в Гефсиманской долине не ждал ареста. Он ожидал устрашающего чуда и явления славы Божией: но он должен был чувствовать, что это космическое явление в какой-то мере будет зависеть от того, достоин ли того он сам и достойны ли ученики.
