Есть люди доверчивые и есть скептики, но практически каждый человек в той или иной степени является верующим, даже самые упрямые материалисты. Многие совмещают гордыню с рационализмом, пребывая в блаженной уверенности, что их поступки и мысли основаны на точном знании, проверенных фактах и логически обоснованной точке зрения. На самом же деле мы принимаем на веру большую часть получаемой нами информации.
Вера настолько прочно укоренилась в нашей жизни, что мы не можем без нее обходиться, покорно принимая все, чему нас учат в школе и что слышим на улице. Львиная доля получаемой нами информации не только не проверяется нами, но и в принципе не подается проверке, однако, тем не менее, играет важную роль в нашей жизни. У нас нет ни сил, ни времени, ни возможностей самостоятельно выяснить правду обо всем том, что мы привыкли принимать на веру. Так, мы верим данным о высоте Эвереста, хотя даже те, кому посчастливилось подняться на него, не утруждали себя точными измерениями. Мы доверяем информации о машинах, электричестве, порядку подписания контрактов и правилам уличного движения. Мы принимаем как данность столь многое потому, что в какой-то мере доверяем и продавцу машин, и электрику и юристу, рассчитывая на нормальное, порядочное поведение этих людей.
Различие между «принимаемым на веру» и «неоспоримыми фактами» относится скорее не к области рационального, а к принятым в определенном обществе, социальной группе и исторической эпохе нормам. То, что «все знают», не нуждается, с нашей точки зрения, в проверке и принимается на веру.
Некий микробиолог, проводивший исследования в одной из африканских стран, нанял очень смышленого местного юношу посыльным. Однажды он попытался объяснить ему суть своих исследований, рассказывал про крохотных, не видимых невооруженным глазом микробов, живущих повсюду и способных сделать здорового человека больным или даже убить его. На это парень, воспитанный миссионерами, ответил: «Но, сэр, мы, христиане, в это не верим!» Где-то существование дьявола является общепризнанным фактом, каждый точно об этом знает; в других местах по тем же невнятным мотивам в него никто не верит. Поэтому, несмотря на то, что принятые верования различаются, будучи обусловлены разными причинами, природа их повсюду одинакова.
Кризис веры, индивидуальной или коллективной, является результатом культурных изменений, больших и малых. То, что нам выпало родиться именно в эту эпоху, несомненно, дело случая. В разные периоды отношение к вере менялось: то она была в моде, то, наоборот, — в опале. Мода в культуре так же непостоянна, как в одежде. Подобно тому, как дизайнеры вводят моду на женские платья и мужские галстуки, законодатели интеллектуальной моды решают, во что следует верить или не верить людям. Однако имена дизайнеров одежды нам известны, имена же стоящих за интеллектуальной модой зачастую остаются загадкой. (В последние годы Нобелевская премия по литературе потеряла вес в литературных кругах, став инструментом политических игр. Те, кто ее присуждает, имеют довольно странные критерии для определения наиболее талантливого и подающего надежды автора: мужчина, женщина, белый, черный, угнетенный, еще более угнетенный. Но даже в те времена, когда премии давались за чисто литературные заслуги, список награжденных наряду с действительно выдающимися писателями включал людей, которых сегодня никто не помнит. В то время, когда их награждали премией, все они пребывали на вершине славы; сейчас трудно вообразить, каким образом кто-то мог разглядеть в их сочинениях какие-либо литературные достоинства, хотя в свое время они, возможно, определяли модные интеллектуальные направления.)
В те времена, когда вера была в моде, не говорили вслух о своих сомнениях и опасениях, большинство их и не имело, поскольку вера считалась социальной нормой. Другое время — другие нравы. Впоследствии в моду вошел скептицизм, и все стали его последователями, ибо как не внять увещеваниям матери, стремящейся «идти в ногу с веком»: «Почему ты не можешь быть нормальным нонконформистом, как все остальные?» Таким образом, люди становятся приверженцами идей, считающихся правильными и современными в данную историческую эпоху. Лишь позднее, оглянувшись назад, они удивляются, как можно было верить в такую чепуху.
К примеру, не так давно в истории Европы и Америки были модны идеи коммунизма. В коммунисты или, на худой конец, в симпатизирующие им зачисляли всех пользовавшихся авторитетом интеллектуалов и законодателей моды — тех, кто, как предполагалось, знал больше остальных и критически относился ко всему окружающему. То был период, когда последователи этой идеи отличались твердостью убеждений, игнорируя при этом любое доказательство ее несостоятельности. Со временем мода прошла, и сейчас люди, верящие в коммунистические идеалы, выглядят неумными и несовременными. Те же нелогичные посылки, когда-то заставлявшие принять коммунизм, теперь заставляют отказаться от него. А ведь в действительности ничто не изменилось, просто мода прошла.
Мода в культуре влияет не только на понимание искусства, морали и политики — она определяет все аспекты нашей жизни. В соответствии с ней создаются предметы, которые мы покупаем, носим, используем, развешиваем на стенах. Нас не только призывают приобретать их, но и учат получать от них эстетическое наслаждение. Тот же самый закон моды меняет наш внешний вид и отношение ко многим утилитарным вещам. Приобретая дом или мебель, мы руководствуемся не здравым смыслом, а модой. Посмотрите, к примеру, насколько неестественно и странно выглядят небоскребы из стали, стекла и бетона. Иногда были объективные причины построить небоскреб в том или ином конкретном месте, иногда его возводили просто потому, что «сейчас все так строят». Мы сооружаем огромные конструкции из стекла, чтобы внутри было светло, а затем вешаем шторы, ограничивая тем самым доступ этого света. С тех пор как здания из стекла и бетона вошли в моду, мы продолжаем строить их, даже если это противоречит здравому смыслу.
Культурные нормы, принятые в наше время, дают некоторую свободу выбора собственного критерия красоты. В другие эпохи общество было настроено более решительно: поскольку правильным считался только один-единственный стиль, все прочие не подлежали обсуждению, равно как и принципы красоты. Картины древнеегипетских художников написаны в едином стиле, все объекты на них изображены в профиль, независимо от положения тела. Если бы мы мало знали об уровне цивилизации Древнего Египта, то могли бы предположить, что они были слишком примитивны и не умели рисовать. Однако изображения ими животных очень реалистичны, застывшими и неестественными выглядят только люди — все дело лишь в том, что художникам вменялось в обязанность изображать людей в соответствии с установленными правилами. Когда египетским художникам во времена Аменхотепа IV (которого еще называли Эхнатон) и правившего после него Тутанхамона дозволялось писать картины с натуры, это делалось мастерски.
Приверженность моде наблюдается также в архитектуре. У древних египтян не было ни одного здания с арками. Кажется странным, что такая передовая с точки зрения технологии цивилизация не использовала эту функциональную конструкцию. Оказалось, что египтяне знали ее, но применяли для прокладки канализации, и поэтому считали ниже своего достоинства обращаться к ней при возведении жилищ. Это было немодно, поэтому не использовалось.
Культурная норма, или, как ее часто называют, «дух времени», обладает настолько мощным влиянием, что воздействует не только на философию и эстетику, но и на точные науки. В каждой из них был период, когда тот или иной вопрос вдруг становился самым важным и многообещающим; затем он терял актуальность, но через определенный промежуток времени те же проблемы вновь интересовали ученых. Например, резкий скачок в развитии физики (особенно атомной и субатомной) в первой половине двадцатого века по сравнению со второй половиной того же столетия, быстрые темпы развития биологии, биохимии и биофизики, датируемые тем же периодом; в последнее время вдруг заинтересовались (и не только в научных кругах) экологией; все мы помним взлет и падение интереса к космонавтике, утрату и последующее возрождение интереса к синтетической геометрии… Во многих книгах авторы пытались найти объяснение этим переменам и причинам их возникновения. При этом все рассуждения, вне зависимости от того, верны они или нет, не ставили под сомнение факт наличия перемен как таковых.
Периоды существования в согласии с верой сменялись периодами скептицизма или безразличия, а следовательно, не оставалось прежним и отношение к ней. Когда она в моде, ею легко проникнуться. По сути дела, в такое время нет необходимости в вере как таковой; в определенные эпохи и в определенных обществах людям запрещалось даже упоминать о вере в Б-га, ибо факт ее наличия считался столь очевидным, что обсуждению не подлежал. Неверие считалось признаком ненормальности. Кстати, еще совсем недавно советская карательная психиатрия ставила диагноз «шизофрения» лишь на основе «болезненного сомнения» в величии советской власти.
