На воскресные и праздничные службы мне доставляло много счастья и радости служить рядом с отцом Кириллом. Всегда спокойный, уравновешенный и невыразимо добрый, он мог направить литургию так, что никто не волновался, а если случались мелкие ошибки, батюшка все покрывал своей любовью. Но однажды произошло неожиданное искушение, во время которого все мы поразились выдержке и хладнокровию отца Кирилла, фронтовика, сражавшегося в годы войны в Сталинграде. На воскресной литургии, когда иеродиакон читал Апостол посреди храма, а Царские врата были открыты, мы, служащие священники, стояли рядом с батюшкой, возглавлявшим служение, на Горнем месте за престолом. В это время перед амвоном появился безумный человек, он встал напротив Царских врат, перекидывая из руки в руку тяжелый камень, и с громким воплем запустил его в священные сосуды на престоле, но промахнулся, и булыжник, пролетев рядом с головой старца, угодил в большую икону Вознесения, написанную на стекле. Она мгновенно покрылась трещинами.
В церкви от неожиданности воцарилось молчание. Оцепеневшие охранники пришли в себя и быстро схватили за руки безумца. Мы, растерявшись, смотрели на отца Кирилла — он был спокоен. На полу рядом с ним валялся увесистый булыжник.
— Ничего, отцы, слава Богу, все хорошо! Продолжаем, продолжаем службу! А этот камень уберите…
Поистине в то богослужение мы как бы заново увидели своего старца. Его спокойствие и благодатная вера словно передавались всем, кто служил рядом с отцом Кириллом. Две недели, прошедшие в ежедневных службах, как будто перенесли душу мою на небеса.
Мне тогда казалось, что благодаря литургии такое молитвенное состояние и такая благодатная жизнь никогда не закончатся. Но эконом, ставший к этому времени архимандритом, обремененный попечениями, заботами и проблемами, вызвал меня к себе в кабинет и сказал:
— Хватит, отец, блаженствовать! Дел полно, а тебя не видно на послушаниях…
— Отче, прости, я еще не отслужил сорок положенных литургий!
— Потом отслужишь, когда время будет, а сейчас принимайся за дела!
Так я снова попал в нескончаемое колесо забот, месяц от месяца становившихся все сложнее и обременительней.
К лету сил моих уже не хватало «носиться» по просторным площадям и корпусам Лавры, где везде шли ремонты и подготовка к празднику Пасхи, чтобы повсюду успеть. Установка строительных лесов и побелка стен главного Успенского храма отняли много сил, к тому же сроки сильно поджимали, но рабочие, штукатуры и маляры, показали себя молодцами. Здание стояло светлое и нарядное. Оставалась еще покраска куполов. Мы выдали рабочим к Пасхе премии, и святой праздник встретили с радостью и облегчением. После праздничных торжественных богослужений эконом и я попросили благословения у наместника съездить в горы помолиться. Покраску куполов отец Пимен доверил своему помощнику, надеясь на его опытность.
Предварительно мы обсуждали со старцем возможность создать скит для молитвы в горах Таджикистана. Батюшка не был против, но рекомендовал вначале присмотреться к обстановке на месте. Мой друг пообещал привезти ему снимки горных уединений, где мы предполагали устроить скит. Мне казалось подходящим забраться в глухие ущелья на противоположном берегу Нурекского водохранилища. Для переправы мы намеривались купить две байдарки. Эконом, как фотограф-профессионал, предполагал снять намеченные горные районы на слайды, которые можно было бы просматривать на большом экране вместе со старцем.
Получив благословение духовника и разрешение наместника, мы начали составлять примерный маршрут. Услышав наши разговоры и сильно заинтересовавшись намеченным походом, к нам присоединился преподаватель академии, отец Анастасий, с которым мы очень сдружились. К нам хотел присоединиться и отец Прохор, но в это время его мама сильно разболелась и он с сожалением отложил поездку. Вскоре его назначили духовником в женском монастыре и наши пути разошлись. Забегая вперед, хочется сказать, что мои родители чрезвычайно полюбили, не меньше меня, отца Анастасия. Особенно не чаяла в нем души моя мама, так что лучшего спутника нельзя было и пожелать. Мы составили маршрут так, чтобы обойти самые глухие места Дарваза и Памира и примерно определить место для будущего скита.
Сначала мы решили добраться до верховий Оби-Хингоу к пику «Москва», до ледников шеститысячника, затем через перевалы на обратном пути выйти в заповедник Сари-Хосор, после чего, обследовав водохранилище, вернуться в Душанбе, рассчитывая пройти путь по этим горным районам за три недели. Но, конечно, одно дело составлять программу похода сидя за столом, а другое дело — пройти все своими ногами.
Вознамерившись помолиться в горах от всей души, я улучил момент и пришел к отцу Кириллу:
— Батюшка, прошу вас, научите меня правильно молиться, потому что я все время сомневаюсь, верно ли я молюсь!
Затаив дыхание, я сидел на стуле, сжавшись в комок и боясь нарушить глубокое молчание, в которое погрузился старец. Наконец, он промолвил:
— Похвальное желание, отец Симон, похвальное, да… К сожалению, мне Иисусовой молитвой серьезно заниматься не пришлось. Но я слышал, как учили молиться Глинские отцы. Во-первых, для занятия ею нужно как следует смирить тело. Человек ты еще молодой, поэтому прежде всего нужно научиться совершать поклоны с Иисусовой молитвой: земные — в посты и обычные дни, и поясные — по субботам, воскресеньям и в праздничные дни. Совершай поклоны до телесного изнеможения, потому что когда устает тело, то страсти тоже изнемогают, а помышления значительно уменьшаются. Это — то, что относится к телесному правилу.
Теперь — то, что относится к обузданию речи или нашего злейшего врага — языка. Для его усмирения и даются в монашеском правиле каноны и акафисты — Иисусу Сладчайшему и Матери Божией — акафист Благовещения. Наилучшее же правило для обуздания многоглаголания, которому цены нет, одно — это благое молчание. «На кого воззрю? — говорит Господь. — Только на кроткого и молчаливого, трепещущего словес Моих», да… то есть не говорить попусту, а лишь по делу и на пользу душевную себе и ближним. Это во-вторых.
А вот что касается сугубо монашеского правила, которое, однако, и мирянам полезно: Иисусова молитва со вниманием и с полным сосредоточением ума. Собери его со всем тщанием в самом себе, не давай ему шататься туда-сюда, ибо он постоянно норовит убежать в мир. Сиди на низкой скамеечке, не сутулься, дыши тихо и ровно, оставь все заботы и попечения о мирских делах и даже о монастырских. Если чувствуешь усталость, можешь стоять на коленях, опершись локтями на стул или табурет, но дело не в этом. А с великой мольбой сердечной говори в себе, то есть мысленно: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя!» Если будешь соблюдать это правило, не оставляя его и не делая больших перерывов, к тебе непременно придет милость Божия и ты стяжешь дух мирен, дух благодати. Так заповедали молиться Глинские старцы.
— Отче, я читал в «Добротолюбии» и в рассказах Странника духовному своему отцу, а также слышал от братии, что есть молитва с дыханием. Нужно ли мне ею заниматься? — вспомнил я разговоры среди монахов, которые обычно велись в великом секрете.
— Вот что скажу, отче Симоне: тебе так постоянно молиться не благословляю, ни к чему это, да… Многие монахи сильно повредили себе здоровье дыхательной молитвой… А у кого из отцов ты читал о такой молитве?
— У преподобного Григория Синаита, Каллиста и Игнатия Ксанфопулова. Мне монахи говорили: когда сильно борют страсти или обуревают дурные помыслы, тогда можно молиться следующим образом. На медленном вдохе говоришь «Господи Иисусе Христе», а на медленном выдохе — «помилуй мя!» Во время рассеянности ума такая молитва с дыханием хорошо помогает. Еще мне монахи рассказывали: когда чувствуется сильное разжжение похоти или приступы гневливости, то можно прибегнуть к следующему способу. Медленно и глубоко вздохнуть с мысленным произнесением «Господи Иисусе Христе», потом в совершенном молчании задержать воздух в легких и медленно выдохнуть с мысленными словами «помилуй мя!»
— Не советую тебе делать это часто, отец Симон! Все подобные искусственные приемы — лишь поддержка в молитвенной практике, больше уповай на покаяние и на помощь Божию! А в блудных бранях нет ничего лучше любезной для сердца молитвы: «Пресвятая Богородица, спаси нас!»
В келье вновь наступила тишина. Я старался как следует усвоить наставления отца Кирилла, а он молчал, перебирая четки.
— Батюшка, а в рассказах Странника есть другой способ молитвы Иисусовой: произносить «Господи Иисусе Христе, помилуй мя!» на каждый удар сердца. Я тоже пробовал в пустыне по пульсу молиться… — признался я.
— Как, как?.. Ну-ка повтори! По пульсу? — старец близко наклонился ко мне.
