Вэй У Вэй - Открытая тайна

Единственная цель этого утверждения, как и всех аналогий, — отбросить ум назад, прочь от объекти-

вирования, и вернуть его к его истинному центру, а именно к абсолютной не-объективности, из кото­рой возникает вся объективность.

Параллельно это описание концепции объекта как вещи-в-себе, или как объективной реальности, психологически служит той же цели: если объект устраняется как таковой, субъект этого объекта — непосредственный субъект, раскрывающий его кон­цептуальность, — также автоматически исчезает. Это неизбежно, потому что феноменальный субъ­ект и феноменальный объект неразделимы, это два аспекта единого функционирования, неспособные существовать отдельно ни в какой момент и ни при каких обстоятельствах.

Так что когда это понимание прилагается ко всем объектам и вообще ко всем феноменам, субъект все­гда исчезает, и именно исчезновение субъективной иллюзии, а не ее объективной копии, имеет реша­ющее значение. Субъективная иллюзия, основанная на отдельной индивидуальности, эго, или воле, действующая посредством предполагаемого воле­изъявления, не может быть устранена напрямую, по­скольку это бы означало «посредством себя самой». Такой путь отрицания — единственно возможное средство уничтожения псевдосубъекта псевдообъ­ектов, то есть единственный фактор, препятствующии нашему знанию того, что мы есть, и, таким образом, мешающий нам «быть» этим (хотя мы есть это) и мешающий нам «проживать» это в нашем фе­номенальном проявлении.

Есть все основания предполагать и считать, что когда это понимание становится спонтанным (то есть когда мы можем напрямую, бессознательно и совершенно ненамеренно воспринимать таким об­разом — то есть прямым восприятием, предшест­вующим имени-форме, предваряющим временную интерпретацию через процесс объективирования «вращающегося» субъекта-объекта), мы освобож­даемся от нашей видимой ограниченности, потому как это просто видимость. Это спонтанное прямое восприятие — именно то, что наставники имели в виду, когда говорили об Одной Истинной Мысли, Мысли Абсолюта, или, словами великого Шэньхуя (668-760), последователя Хуйнэна: «Безмолвное отождествление с небытием — это то же, что опи­сывается как внезапное просветление». И также то, что описывается как «когда единая мысль соот­ветствует [истине], у тебя мгновенно проявляется мудрость Будды». («Мудрость» здесь, как и везде, т. е. праджня, означает «субъективность», или необъ­ективное понимание, как говорил Ханыпань). Это «единая мысль», о которой идет речь, и в этом при­чина, почему устранение объективной реальности объектов считается главным методом понимания.

Необъектные отношения с собой означают не думать о себе как об объекте—любом объекте, физическом или ментальном.

Знать, что у себя самого нет абсолютно никаких объективных качеств, вообще ничего объективного, что отсутствуют малейшие следы объективности, — значит, конечно же, знать, что есть ты. А это, в ме­тафизических терминах, — просто само отсутствие, само отсутствие отсутствия, абсолютное отсутст­вие какой бы то ни было объективной черты, при­роды, или качества, то есть отсутствие самой идеи отсутствия как присутствия воспринимаемого и со­знаваемого.

Необъектные отношения с другими, со всеми фе­номенами — воспринимающими или невосприни­мающими, — означают перестать рассматривать их как свои объекты.

Мы знаем, что как объекты они могут быть толь­ко видимостями в сознании — то есть они лишены собственной природы или качеств (как феномены). Это понимание представляет собой лишь устране­ние непонимания — того, что технически называют «неведением».

Мы знаем также, что наши объективные (види­мые) «я» равным образом лишены природы и качеств, так что и предполагаемый субъект, и его предполага­емый объект сразу воспринимаются как видимости.

Тогда мы осознаем, что то, чем мы все являемся, на самом деле ничем не отличается, и это есть «единость».

В этом нет никакой «любви», поскольку любовь — это выражение отделенности, и эта незрелая форма возбудимости, называемая «эмоциями», замещается чистой эффективностью, тем, что, возможно, называ­ют каруной и что ближе всего определяется словом «радость». Тогда мы не «любим» других: мы «есть» другие и наши феноменальные отношения с «ними» становятся простыми, прямыми и спонтанными. Это открытость, природа которой — радость.

Почему то-что-я-есть не внутри и не снаружи? По­тому что я пытаюсь смотреть из «моей» собственной головы [10].

Это повсеместная нескончаемая ошибка.

«Моя» собственная голова не тот центр, из которо­го можно определить что-либо, кроме феноменаль­ного расстояния, и центр того-что-я-есть не там.

А где? Он вообще не где-то «там»: он в каждом «здесь», а каждое «здесь» находится в каждом «там».

«Моя» феноменальная голова не находится вне того-что-я-есть, потому что у того-что-я-есть нет никакого «вне», не находится она и внутри, так как у того-что-я-есть нет никакого «внутри».

Феноменально центр того-что-я-есть находится в каждом «где», а ноуменально — «нигде», потому что «где» и «нигде» абсолютно тождественны.

Когда я воспринимаю непосредственно, «моя» голова — лишь тщательная концептуальная интер­претация со стороны разделенного ума, объективи­рующего как субъект-объект, и затем эта концепция возвращается к своему источнику и берет «мою го­лову» с собой.

Когда, до концептуальной интерпретации, я вос­принимаю непосредственно, умозрительный субъ­ект этого умозрительного объекта также должен отсутствовать.

А если нет объективной «головы», не остается и никакого «меня», чтобы не иметь этот устранен­ный объект.

В этот момент я есть — но нет никакого момента и никакого «где», чтобы этот момент мог там не воз­никнуть, и никакого «я», чтобы быть.

Достаточно ли просто спросить «Кто?». Или надо еще спросить «Где?» и «Когда?».

Нам кажется, что с устранением «Кто?» останет­ся плотная объективная вселенная, завершенная во всех отношениях, кроме видимого провала наших драгоценных «я».

Но на самом деле все совсем не так! Желатель­но понять, что жизненное пространство каждого драгоценного «я» разделяет судьбу его субъекта, какова бы она ни была, поскольку все, что ощуща­ется и познается органами чувств с его объектив­ным возникновением, феноменально неотделимо от этого. Также длительность, выдуманная, чтобы все элементы или события могли развиваться в вос­приятии, больше не будет иметь видимого сущест­вования в отсутствие таких элементов или событий и средства их выражения.

Отсюда следует, что пока есть объективный «Кто?», будет и объективное «Где?», и также объ­ективное «Когда?», но в отсутствие одного из них остальные также будут отсутствовать.

Но поскольку феноменальный «Кто?», как и фе­номенальная вселенная, не исчезает как видимость вследствие постижения, что все феномены — лишь видимости, отождествление с объектом разрушается, и последующее освобождение — это освобождение не только от «Кто?», но также от «Где?» и от «Когда?». Предполагаемый феноменальный «субъект» пере­стает верить в невозможное и узнает наконец, чем он всегда был и чем всегда была феноменальная вселен­ная, не знающая ни «Кто?», ни «Где?», ни «Когда?».

Но спектакль продолжается, как и феноменаль­ный «субъект», каким бы пробужденным он ни был. Для него «Кто?» «Где?» и «Когда?» — ничего не зна­чащие термины, хотя он продолжает использовать их, как это делают другие, — «другие», настолько же бессмысленные в их собственном понимании «смыс­ла», как и то, Кем они могут «быть», Где они могут «быть», или Когда они могут «быть». И его единствен­ная мотивация — стремление привести их к тому же пониманию нереальности того, что они принимают за реальное, и реальности того, что они считают вы­думкой.