17
Чем же украшены были, кроме деревянных панелей и окон, стены храма? Аналогия скинии и Соломонова храма позволяют предвидеть ответ на этот вопрос пророка. Ближе к евр.: "В вышину дверей (ал-меал — собств. "к верху дверей", — слав. "даже до", рус. "от верха дверей", т. е. вниз) на стенах храма, на стенах храма до (включительно) дома внутреннего, т. е. давира, Святаго Cвятых (рус: "как внутри храма", но это не может значить ад габаит гапним) и во внешнем, т. е. доме, святилище и притворе (слав. "и до внешнего", — но здесь предлог уже не ад до, а ле, в; рус. "так и снаружи") одинаково (ее — у, и — и) во внутренней (бапним) и во внешней (бахацон) части здания кругом были миддот". Под последним словом разумеют или обрамленные пространства, большие четырехугольники на стенах, рельефные рамы на стенах для указываемых далее изображений (в Неем. III:11, 19-21 это слово об участках земли) или эти самые указываемые далее колоссальные фигуры (рус. пер.: "резные изображения", в Чис. ХIII:32 это слово об исполинах; в Иер. XXII:14 о каких-то частях или принадлежностях грандиозного дома). Слав. и часть греч. код. "меры" (мадад, мерить) должно быть видят указание на симметрическое расположение описываемых далее фигур (Олесниц. 301. Мурет. 245); тоже должно быть Вульг. ad mensuram. Ватик. и др. не имеют этого слова.
Главное украшение таинственного храма было такое же, как в храме Соломоновом (3 Цар. VI:29) и скинии: изображения херувимов. Возвышая мысль к самому престолу Божию, эти изображения превращали храм в высочайшее небо. "Стоя вдоль стен молчаливыми рядами вперемежку с пальмами, они напоминали ряд подобных же фигур на стенах Фив и Корсабада" (De Vogue, Le temple de lerusalem pp. 32). Чередуясь с пальмами, деревом столь символическими в Св. Писании (см. объяснение XL:16), изображение херувимов производили впечатление размещенных в саду, саду, конечно, священном, небесном, Божием, т. е. рае. В первом видении пророку явились херувимы с 4 лицами; здесь на стене по законам перспективы они не могут иметь всех 4 лиц. Как были сделаны изображения херувимов, были ли они выгравированы или представляли барельефы, евр. глагол асуй не указывает; он значит только "сделаны были". Но LXX имеют: "изваяннии", т. е. склоняются к мысли о барельефах.
Херувимы имеют здесь лишь два важнейших из своих 4 лиц: человеческое и львиное. Этим показывается вместе с тем, что виденные раньше, как и теперь, у херувимов лица несовершенно выражают их непостижимое существо: их явление людям не может быть всегда одинаково. — Так был отделан весь храм (букв. "дом") кругом, следовательно, может быть, и притвор. Это думают LXX, связывая стих с предыдущим и выпуская в 18 ст. миддот. Присутствие изображений херувимов и в притворе могло указывать на большую святость настоящего храма по сравнение с прежним рукотворенным. Но см. 26 ст.
Впрочем, святые и глубоко символические изображения не занимали стены во всю ее высоту; иначе они терялись бы для взора, притом важнейшими частями своими, именно страшно-таинственными лицами, в недоступной глазу высоте. Достигая вершины дверей, эти изображения не могли не быть очень высокими (хотя высота дверей не указана нигде, но за свою величину они часто называются шеар, ворота), а если тогда уже соблюдалось элементарное правило нынешней архитектуры об одинаковой высоте дверей и окон, то и страшно высокими; пальмы же могли быть и выше естественной величины. Непонятно последнее замечание стиха: "также и по стене храма" (букв.: "и стена храма"). Единственно возможный, по-видимому, смысл его: такова была стена храма, соб. святилища, где стоит пророк. Мазореты ставят над хекал puncta extraordiaria, необычайные знаки: жирную точку над каждою из 5 букв слова, отмечая его сомнительность. LXX, должно быть читая вместо кир, стена кедеш, имеют: "святое же и храм" и относят эти слова к след стиху.
К внутренней отделке храма, вообще ни многосложной, но величественно простой и строго-однообразной, нужно было отнести и мезузат, "дверные косяки" (значение слова очень вероятное, хотя и не несомненное; LXX в разных местах переводят различно), которые вероятно и делили все стены на упомянутые в 17 ст. миддот, обрамленные пространства с изображениями в них херувимов и пальм. В настоящем храме, частнее в святилище (гекал), где стоял пророк (LXX прибавляют — и во Св. Святых: "святое же и храм") мезузат, косяки были четвероугольные, форма более простая и правильная, чем, пятиугольная, каковую имели теже орнаменты Соломонова храма (3 Цар. VI:31). LХХ приписывают эту форму не косякам, а самим дверям: "святое же и храм" αναπτυσσόμενος τετράγωνα, открываегся четыреугольником, слав. "отверзаем на четыри страны". И этот стих заканчивается неясным выражением: "и святилище имело такой же вид, как я видел"; букв. "и лице святого видение как видение". Выражение, как будто желая ограничить данное только что описание дверных косяков святилища, может, по-видимому, иметь тот смысл, что фасад ("лице") Святаго Cвятых ("святаго" в особенном и преимущественном смысле, противоположном, гекал, вообще храм и, в частности, святилище) едва выступал пред взором пророка, имел такие неясные очертания, какие обыкновенно имеют предметы видений и какие не позволяли пророку составить представление и описать с достаточной ясностью такой частности на этом фасаде, как дверные косяки. LXX относят выражение к след. стиху: "пред лицем святых видение яко зрак требника древяна".
В описании внутренности храма главное пророк искусно прибег к концу. Главным же был "жертвенник". Находясь в святилище, где стоит пророк, этот жертвенник мог быть только жертвенником курений. Это был, по-видимому, единственный предмет святилища, которое в Моисеевой скинии имело три предмета, а в Соломоновом храме — множество. Эта единичность вполне отвечала той простоте и строгости, какую имел во всех чертах своих таинственный храм и какая говорила символически о чем-то подобном в самой идеи Божества и спасения. Той же простоте отвечал и материал жертвенника: он был деревянный, составляя этим контраста Моисееву жертвеннику курений, хотя и деревянному, но так обложенному золотом, что его называли золотым (Евр. IX:4). О золоте в своем храме пророк Иезекииль вообще не говорит. Жертвенник соответственно идее своей имел высоту большую длины: 3 локтя против 2. Ширина его не указана в евр. т., может быть, как сама собою разумеющаяся равной длине, но дается LXX: 2 локтя. Соответственно жертвеннику в собственном смысле, жертвеннику всесожжений, этот внутреннейший жертвенник имел рога, евр. микцоот, рус пер. "углы"; вставляя глагол "имел" в евр. т. LXX правильно устраняют от "рогов" определение "деревянные", ошибочно усвояемое им рус. пер.: материал их не указывается пророком. Будучи деревянные жертвенник во всех частях своих, замечает пророк, и в стенках, позволяющих ожидать другого, более дорогого материала, и в основании (евр. орко, длина ею, всеми читается по LXX одно, основание его), позволяющем ожидать более прочного материала, был таковым, выражая этим идею простоты, единства, равенства самому себе (как и в Божестве). Всякий жертвенник — это трапеза Божия (Мал. I:7, 12). Тем больше такое значение должен был иметь настоящий жертвенник, находившийся в исключительном по своему положению и значению на земле храме Божием, в этом храме занимавший исключительное место — "пред Господом" (букв. "пред лицем Иеговы"), т. е. пред Св. Св., пред главным пунктом того особого присутствия Божия, какое имеет только таинственный храм, — и наконец, бывший единственной трапезою храма, так как последний не имел трапезы для хлебов предложения. Если к этому прибавить, что пророк ничего не говорит о ковчеге завета в таинственном храме, хотя бы потому что совершенно не мог видеть внутренности Св. Св., куда не дерзает войти, кажется, и ангел — измеритель (ср. объяснение ст. 4), то настоящий жертвенник является величайшей святыней таинственного храма, единственной в самом храме ("Доме"). Тем понятнее, иначе несколько неожиданное, замечание: "это трапеза, которая пред Господом".
Описание святилища заключается дверями его, из которых пророк сейчас (XLII:1) должен выйти. Святилище имело двое дверей: одни вели в него, другие в Св. Св.: "и двое дверей", буквально с евр. говорит пророк, "для святилища и святаго", что рус. пер. едва ли верно передает: "в храме" (в притворе его? гекал у пророка в этой главе означает святилище) "и во святилище" ("святое" у пророка в этой главе сокращенное обозначение Святаго Cвятых: 14 и 21) "по две двери" (двойные двери?). Несколько подобный смысл, впрочем, сообщают евр. выражению и LXX, но ценою присоединения сюда первых слов след, стиха с опущением пред ними "и": "двои же двери храму и двои двери святому" (Св. Св.). Еврейское выражение, особенно в понимали LXX, не исключает возможности и принятого новейшими понимания, что здесь речь о двух половинках дверей, о двустворчатых дверях, о чем при первом понимали стиха речь будет только в 24 ст. Дверь — делет, слово, от которого взято название 4-й буквы алфавита далет; так названа дверь у Иезекииля здесь впервые, может быть, потому, что здесь дается специальное описание ее; ранее же она называется петах, отверстие.
