2
Закрыты они были, как узнает пророк из нарочитого откровения ему Божия об этом, следовательно, необыкновенной важности, обстоятельств, навсегда, причиной чего было наблюдавшееся пророком в XLIII:1 вступление через них Бога в новый храм для вечного обитания в нем, след. вступление существенное, не символическое лишь и благодатное, как в прежний храм с его свободным доступом через все ворота (может быть, и в действительном храме восточным ворота, как обращенные к незаселенное местности, открывались редко или, по крайней мере, был закрыт главный пролет их, а для пользования народа предоставлялся ход через притвор ворот — ст. 3. Пр. А. Олесницкий, Ветх. хр. 431). Именно порог храма, это начало и граница его, должен вследствие вхождения Божия во храм остаться не попираемым для ноги человеческой. Этим хорошо знаменовалась полная реальность обитания Божия в новом храме. Правос. Церковь поэтому справедливо видит осуществление этого пророчества в воплощении Сына Божия от Пр. Девы Марии и в соблюдении ею вследствие этого присного девства, в виду чего место служит паремией на Богородичные праздники.
Неприступность восточных ворот несколько уменьшалась для князя, — евр. ганаси, не мелек — царь Мессия как в XXXVI:22; LXX только ηγούμενος, слав. старейшина, но в паремиях "игумен". Не имея права, как и все, ступить на их священный порог, он может пользоваться и это в качестве исключительной и почетнейшей привилегии обширными (XL:6 и сл.) постройкам этих ворот, притвором их, для того, чтобы снедать в них хлеб пред Господом, т. е. назначенные для свящ. пиршества части мирной жертвы и хлебного приношения (XLIII:27). Для этой трапезы князя мог служить или притвор ворот (план 1) или одна из 30 комнат внешнего двора (XL:17), назначенных для священной трапезы народа, и именно должно быть прилегавшая к восточным воротам. Но для этой цели князь должен входить в сооружение ворот и выходить из него не через самые ворота, главный пролет их, а "путем притвора" их, LXX: κατά τήν οδόν αιλάμ τη̃ς πύλης, слав. "по пути елама" (в паремиях неточно: еламских врат), т. е. через пристройку к ним со стороны внешнего двора, имевшую на последний не один выход (XL:13; см. план 1 и 3). Таким образом и князь мог только "приметатися" у святого порога этих ворот, не ступая на него.
От восточных ворот, где пророк стоит, он переводится с целью показать ему, что слава Божия наполняет храм (баит, т. е. здание святилища и Св. Св.), пред фронтом его, но приводится не ближайшим путем через внутренние восточные ворота, что было невозможно в виду XLVI:1-2, а "путем ворот северных". Пред лицем славы Божией, являвшей присутствие в храме самого Бога, пророк естественно пал ниц.
Должно быть из внутренности святилища или Св. Св. и наполняющего их облака пророк слышит настоящее откровение. Он призывается Господом к особой внимательности как к предшествующим откровениям ("смотри глазами твоими…"), так и к настоящему: постановлениям Дома Господня и законам его. На важность откровения указывает уже обширность и торжественность этого вступления к нему. Откровение это будет касаться входа во храм, т. е. как увидим из его содержания входящим, во храм, имеющих доступ к нему, ко (перед этим рус. пер. добавляет "и", которого нет в евр. и у LXX, и "бе", в передает "к", как и предшествующее ле, для) всем выходам его, которым столь важное значение придано еще в XLIII:11, см. объяснение там.
Особую важность это откровение о "входе во храм" получает в виду прежних тяжких незаконностей, допущенных Израилем в этом отношении, которое даваемые теперь постановления имеют устранить и горькое воспоминание о которых срывает с уст пророка по отношению к Израилю не употреблявшийся доселе во второй части книги эпитет "мятежный дом" (первый раз в книге 1, 8 и последний доселе XXIV:3). По крайней мере, теперь в новой теократии Израиль должен оставить все мерзости свои, особенно оскверняющая храм введением в него недостойных элементов (каких, — делают намеки следующие предписания).
Первая и самая худшая из мерзостей этого рода, которых указывается 3 разряда (см. предисл. к главе), это допущение иноплеменников (поэтически-сильно называемых "сынами чужой" не евреянки, не стоящей по своему племени, в заветных отношениях к Богу), которые все или в большинстве своем потому уже, по иноплеменному происхождение своему, необрезаны сердцем (духовное понимание обрезания, предвосхищающее Апостола Павла!), т. е. идолопоклонники, а другие необрезаны и плотию (таковы были все язычники, исключая финикиян, египтян, ассириян и нек. др.), допущение в части храма, которые могли быть доступны только священникам и левитам, даже в самое святилище (если микдаш понимать здесь узко), что кажется запрещает дальнейшее, для исполнения там церковно-служительских обязанностей — подношения (т. е., должно быть, подавания на руки священникам) хлеба Божия (жертвы, как символической пищи и трапезы Божией) и даже священнейших частей ее — тука и крови (которые чаще всего сожигались), так как мирная жертва, из которой сожигались только эти части, была кажется самою употребительною. Таким неугодным Иегове участием язычников в священнодействиях нарушается завет Божий, в котором может участвовать только Израиль. Пророк в этом месте явно имеет в виду утвердившийся еще с И. Навина и едва ли не с его одобрительного (сам И. Навин в своей книге не ставит этого себе в вину) почина в отношении гаваонитян (Нав. IX:27) — обычай для низших работ при скинии, которые по смыслу Моисеева закона все должны исполняться левитами, пользоваться военнопленными, составлявшими при храме особое сословие нефинеев (Езд. II:43-54; Неем. VII:46-56); от рубки дров и ношения воды, что было предоставлено им И. Навином, нефинеи вероятно перешли к другим работам при скинии, требовавшим недоступной никому, кроме левитов, близости к свящ. предметам. Настоящим местом не ограничивается даваемое язычникам Моисеевым, законом и всегда признававшееся за ними (см. молитву Соломона при освящении храма) право на жертвоприношение в храме, не всякое впрочем (напр., вкушение пасхального агнца запрещалось им). Иезекииль не занимается здесь тем, что дозволено Моисеевым законом.
Для храмовой стражи, вероятно, нередко употреблялись солдаты, даже без разбора, евреи они или нет (ср. 4 Цар. XI).
Запрещение необрезанному иноплеменнику ("сын чужой" прилагательное в именит. падеже; м. р. вместо "сынов чужой" = ст. 7, где р. п. ж. р.) входить во святилище в знак настойчивости повторяется заключительно с замечанием, что оно распространяется и на такого иноплеменника, "который среди Израиля", т. е. имеет постоянное жительство и право гражданства в новом св. обществе и которого в других отношениях уравнивает с израильтянами.
Не терпя в себе языческих служителей, святилище не может мириться и с теми из своих законных служителей — потомков Левии ("левиты" здесь все колено Левия), которые во время отступничества Израилева оставили Иегову уклонившись в идолопоклонство. Ограничение прав в служении, которое они должны за это понести, изображается в ст. 11-14. Критическая школа видит в настоящем месте историческое объяснение введенного Пятокнижием различения между священниками и левитами: левитами стали те из колена Левиина, которые были до утверждения единобожия и сосредоточения богослужения в Иерусалиме служителями высот и сельских капищ, а священниками остался иерусалимский аристократический род садокидов. Эту вызванную историческими обстоятельствами деградацию Пятокнижие свело к различию в происхождении левитов и священников. Это доказывают тем, что 1) во Второзаконии левиты будто бы равны священникам, 2) у Иезекииля это равенство уничтожается и мотивируется различие между ними и 3) в так называемом "Священническом кодексе" (часть книги Левит) это различие относится уже к Моисееву времени (Сменд). Не говоря о других произвольных утверждениях этой гипотезы (напр., о Второзаконии, где вследствие общности содержания не дано повода останавливаться на различии между священниками и левитами), она влагает ложь в уста богодохновенного автора книги Левит.
